— Ты что, Береста? Не пугай меня, пожалуйста. Ты подумай, прежде чем плакать и орать. Мать говорит, что у нее депрессия, а мы все время ругаемся. Ну пусть повеселятся немножко. У нее не так уж много времени осталось.
— Что?!
— Может, это у мамки последняя мечта? В старости-то, наверное, уже не мечтают. Ты вот, например, свою мечту в шкаф заперла.
— Понятно.
Я побледнела и стиснула хрустальную ножку, однако бокал почему-то казался очень тяжелым и поднять его в воздух было невыносимо трудно.
— Значит, со мной им скучно?
— Получается так, ничего не попишешь, — жестко сказал Паша и откинулся на спинку кресла. — Прими это как плохую погоду и смирись. Это не значит, что мы тебя не любим, я, например, тобой восхищаюсь, но... но мы все видим по-разному. Представь: собрались под елкой китаец, итальянец и русский, хотят Новый год отпраздновать. А вокруг ни одного переводчика...
Он развел руками, видимо, не хватало слов. Миссия ему очень не нравилась, но Паша должен был это сделать. Слава богу, все кончилось. Он тревожно взглянул на бабушку: та сидела на краешке стула и как-то странно смотрела прямо перед собой.
— Понимаешь, я столько подарков купила...
— Ну и что? Они испортятся? Торжественно вручишь через неделю.
— Подарки дарят на Новый год...
Опять наступила звенящая тишина, Паша почему-то молчал, наверное, не знал, что сказать. А нестерпимая обида комом подкатила к горлу. Я чувствовала себя обманутой идиоткой, задыхалась от рыданий и, чтобы спастись от позора, стала торопливо передвигать тарелки.
— Конечно, нужно было раньше тебе сказать, но они боялись.
— Знаешь, я думала, что все в восторге от моих вечеров. Ты не представляешь, как я старалась! И радовалась... В прошлом году ведь все было хорошо?
— Ты же тогда болела, и мы хотели тебе помочь.
— Ясно. Какое милосердие!
— Буся, успокойся! Если это так важно, они останутся. Только это будет праздник через силу — тебе это нужно?
Паша резко и четко подвел итог. Возразить было нечего, бормотание прекратилось, как будто он нажал в моем мозгу кнопку «стоп».
— Не нужно, — покорно согласилась я и тут же брякнула: — А я хотела испечь черничный пирог по старинному английскому рецепту знаменитой Таши Тудор — ее кулинарную книгу еще не переводили на русский... Впрочем, откуда тебе знать, кто такая Таша Тудор?
— Не угадала! — улыбнулся Паша. — Она сейчас модная! Моя девушка фанатеет от Таши Тудор. Хочешь, я вас познакомлю?
Эта новость меня так потрясла, что я на минутку забыла про неблагодарных потомков. У меня даже глаза высохли.
— Родители знают, что у тебя есть девушка?
— Понятия не имею. Мы же не разговариваем. И я уже три дня как съехал.
— А... где ты живешь?
— У Оли.
— Но ты несовершеннолетний! Тебе только шестнадцать! Впереди университет!
— Оля тоже несовершеннолетняя. И перестань кричать как мама.
Паша нахмурился, и я поняла, что спорить не стоит. Мы нервно закурили.
— А почему ко мне не можете прийти вы с Олей? Хороший повод для знакомства.
Внук хрустнул сигаретной пачкой.
— Ты правда не понимаешь, ба? Я влюбился! Мне больше никто не нужен. Это наш первый Новый год, и в гости приглашены только ангелы и птицы.
— И куда же они прилетят? Где живет твоя Оля?
— Конечно, на крышу, ба! Она живет в старой коммуналке, которую скоро расселят. Пока же про них забыли, и в новогоднюю ночь мы будем опускаться по спирали времени, гулять по старинной крыше, пить шампанское и смотреть на город...
— Чудесная программа! — устало улыбнулась я. — Вопросов больше нет, и передайте от меня привет всем крылатым.
Мой гость тоже улыбнулся в ответ.
— Можно мне выбрать подарок? — серьезно сказал Паша.
И, не дожидаясь ответа, стащил шаль. Я грустно оглядела свои сокровища. Как будто кто-то навел на них увеличительное стекло: теперь стали видны зазубрины на шкатулке и неаккуратно обработанная боковина, на браслете лак показался тусклым и померещилась царапина. Поделки-самоделки... кустарщина... китч...
— Вот это вещь! — Паша выудил дубовый портсигар и осторожно побаюкал на ладони. — Отличная вещь! Офицерский, наверное? Как ты думаешь, у поручика Голицына мог быть такой?
— Это новодел.
— Зачем он тебе, ба, папа же не курит?
— Сама не знаю, но подарить не могу. — Я мягко отобрала портсигар. — Это против правил.
— О’кей! — легко согласился Паша. — Тогда шкатулка.
Мне стало безумно жалко: мысленно я уже представляла восторг сына и как эта шкатулка украшает его стол в кабинете. И все же я смирилась и вставила ключик:
— Смотри, Паша... Ты думаешь, это просто крышечка? Там внутри шесть секретов! Видишь, отсюда ящичек выезжает и отсюда...
— Клево! — Глаза внука горели восторгом. — То, что нужно! Ты не переживай! Я собираюсь стать известным человеком, и это будет память на всю жизнь. Знаешь, сколько у меня секретов? И все я буду хранить здесь.
— Паша, у меня от нервного потрясения открылся третий глаз, — вдруг заявила я. — Я поняла, о чем подумал бы твой отец.
— Он бы подумал, что эти секреты — полный абсурд: вор придет и унесет их вместе со шкатулкой, — спокойно продолжил Паша, и мы пристально посмотрели друг на друга. — О, а это что? Ба, мне нужен браслет и брошка для моей Оли.
— Расскажи, какая она? — пригорюнилась я.
— Красивая и рыжая, как солнце. Любит все необычное.
— Крашеная, наверно?
— Рыжая! У нее кожа белая-белая и везде веснушки, даже на коленках.
— Откуда ты знаешь про коленки? Сейчас же зима.
— Ну, ба, ты даешь... — ошарашенно сказал Паша. — Прямо не знаю, что тебе сказать! Мне кажется, что в нашей семье настоящий ребенок не я.
— Думаешь, я обречена на вечное детство?
— Конечно! Ты же сказочница. Поэтому гарантирую, что Лельке понравишься: она обожает детей и зверей.
— Как хорошо, что я отношусь к первым.
— Ба, не передергивай! И знаешь что? Поезжай с нами в Хакасию: мы в июле собираемся по рериховским местам.
— И что я там буду делать? Удивлять местных жителей лыжными палками в разгар лета?
— Во-первых, можно обойтись без восхождений — тебе они зачем? Во-вторых, палки давно пора выбросить, но ты боишься! А боящийся не совершен в любви.
— Ого! Это же Евангелие! Я удивлена и сражена. Ты читал?
— Нет конечно! Я пантеист, однако сказано великолепно. А над моим предложением подумай — сейчас отвечать не обязательно...
Он начал аккуратно укладывать в рюкзак подарки.
— Мне пора! Ба, что у тебя опять с лицом?
По щеке предательски пробежала слезинка, и я не успела ее вытереть.
— А ты не можешь их попросить?
— Не могу, прости, — жестко ответил Паша. — Я бы с удовольствием соврал, да не умею, и от этого много проблем. Хочешь — сама звони и упрашивай. Но, если честно, не ожидал от тебя такого сумасшествия. Ты талантливый, умный человек — зачем так унижаться?
— А может, вы с Олей посидите на своей крыше и придете ко мне?
— Извини, у нас другие планы. А вот после Нового года обязательно зайдем.
Внук ушел, дверь хлопнула громко и смачно: наверное, с таким же мокрым звуком падал нож гильотины на невезучую шею. Стало очень тихо. Я вошла в гостиную, благоухающую розовым маслом, и присела. В центре стола поблескивал глазурью нетронутый торт и лежала куча лакированных деревяшек. Полная девальвация всего и вся. Можно объявлять о сокрушительном моральном банкротстве.
Эта мысль доставила мне горькое наслаждение, ибо я, как все Скорпионы, самоед. Разум сопротивлялся, торопливо нашептывая разумные доводы, но было поздно: обида разгоралась в моем худеньком теле, как свеча в стеклянном фонарике. Сразу стали видны все шрамы, когда-либо нанесенные моей душе, и я с головой нырнула в водоворот мазохистского наслаждения.
Наконец-то я осознала свое место в семье! Я древний родовой тотем, которому поклоняются, воздают должное и приносят в жертву свободное время. Но ритуальные церемонии всем уже надоели и никто не знает, что делать. Как точно сказал Паша: «Анестезию придумали: розы, торт...» Фу, как некрасиво! Какое-то глумление, а все из-за трусости. Глаза высохли, я старательно вытерла мокрые щеки и почувствовала, как в душе закипает злость и возмущение. Ведь я умоляла вас о внимании и любви только один раз в году — просто хотелось, чтоб все было как раньше...
