В итоге дитя крестили не именем Бениамино, которое папаша для него приготовил, а Гаэтаной, в честь его восприемницы и крестной. В глазах же Грациано с того дня застыло тяжкое подозрение. Он почему-то был уверен, что женщина, он прочёл об этом у древних авторов, «лишь кормилица воспринятого семени», а каким, интересно, образом супруга могла воспринять подобное от него? Мысль о том, что он мог произвести на свет женщину — не укладывалась у Чумы в голове. Как это возможно, помилуйте? Сомнениями он поделился с дружками. Ладзаро повертел пальцем у виска, Портофино расхохотался, а Бениамино ди Бертацци сказал, что он валяет дурака. Самым же забавным оказалось то, что подросшая кроха колдовскими чарами покорила сердце Чумы — он был весьма строг с сыновьями, но при виде нефритовых глазёнок дочки просто таял.
Что сказать об остальных? Герцог Франческо Мария умер осенью в Пезаро. И смерть его, как водится, породила волну слухов о новых отравителях. Напрасно Бениамино ди Бертацци уверял всех, что его светлость стал жертвой неизлечимой болезни желудка: никто не слушал. Д'Альвелла подал в отставку и целиком посвятил себя малышу Тристано. Новый герцог Гвидобальдо, вопреки ожиданиям весьма многих голодных придворных, мало что изменил при дворе: оставив казначеем Дамиано Тронти, в связи с чем в фаворе осталась и его подружка Виттория, но назначил нового хранителя печати, взамен казнённого Наталио Валерани. Не смог он удержать при дворе и шута Песте, который уединился с семьёй в своём доме, где коротал вечера с дружком Лелио. Они с аппетитом поедали вкуснейшие сыры и распивали прекрасные вина Пьемонта, и весьма часто компанию им составляли Дженнаро Альбани, Бениамино ди Бертацци и мессир Ладзаро Альмереджи, появлявшийся в доме, окружённый ватагой ребятишек.
Надо сказать, что Альмереджи в брачную ночь испытал самый большой ужас в своей жизни, хоть до этого участвовал в четырёх военных кампаниях. Отстояв на ватных ногах церемонию венчания, он, провожаемый завистливыми взглядами глупцов и сочувственными взорами мессира ди Грандони, мессира д'Альвеллы и прочих умных людей, оказался у супружеского ложа Гаэтаны. Сковавшая его бессильная робость едва не привела к мужскому позору: он, привыкший к разврату, в чистой любви терялся, как ягнёнок на бойне. Но, возопив в душе к Господу, обрёл подобие решительности, и оказалось, что сладость любви чистой женщины после саднящего перцем блудной любви подобна молоку и мёду.
Чудо, которое смогло заставить мессира Альмереджи перестать быть ничтожеством и свернуть с лёгких путей, оказалось чудом любви, и в итоге жизнь шельмеца сложилась лучше, чем можно было ожидать, памятуя грехи его молодости. Чудовищный ум супруги мессира Альмереджи не привёл к роковым последствиям: Ладзарино не запрещали пропустить лишний стаканчик, он не чувствовал над собой никакого надзора, но не обольщался, понимая, что донне Гаэтане вовсе не обязательно видеть его, чтобы быть в курсе всего. Однако в своём семействе Ладзарино неизменно чувствовал себя любимым, жил в холе и покое. К собственному немалому изумлению он, по рождении близнецов-первенцев, обнаружил, что обожает детей и проявил вдруг таланты педагога, и супруга всячески поддерживала его склонности, каждый год даря ему нового воспитанника, и остановилась, только обременив его пятью сыновьями.
В итоге детишки мессира Ладзаро и отпрыски семейства Грандони росли вместе, учась охоте на лис у мессира Альмереджи, военному искусству — у мессира ди Грандони, мудрость же Писания они постигали с мессиром Портофино. С ними же рос и малыш Тристано д'Альвелла.
В седьмую годовщину преставления Альдобрандо Даноли, когда за общим столом собрались Дженнаро Альбани, Аурелиано Портофино, Тристано д'Альвелла с внуком, Ладзаро Альмереджи и Грациано ди Грандони с жёнами, Аурелиано на вопрос Чумы, каков же будет исход наступивших бесовских времён, ответил, что это — всего лишь чёрное искушение.
— Надо жить, Песте, в те времена, в кои Господь привёл тебя в мир. Бесовские времена пришли и будут усугубляться, но что такое жалкая ликующая бесовщина в сравнении с всемогуществом Творца? Под напором бесовщины падут тысячи тысяч, но сотня всегда устоит. Надо только оказаться в этой сотне. Большего от нас не требуется.
