— На Ондро не потяну, мне бы надо быть терпеливей, — улыбнулся и Имро. — Но тебе Ондро и впрямь пригодился бы. Ведь у тебя нет ни одного справного топора. Все с зазубринами.

— Судить-то хорошо. Но чему удивляешься? Будто хоть один справный ученик есть у меня. Не говоря уж о подмастерье. Ты за работу браться не хочешь, все только собираешься, а меня одного на все не хватает. Когда мне точить? Точишь обычно на месте, когда топор, тесак либо тесло понадобится.

— Сказал бы мне. Наточить и я мог.

Мастер оглядел один топор, другой, провел по острию пальцем. — Ей-ей, ты, кажись, наточил их лучше Ондро, — пошутил он и добавил: — Но теперь, зимой, и у меня время найдется. Надо будет, смогу и сам наточить.

— Да я ведь их уже наточил, — усмехнулся Имро. — Это мне по силам.

Он опять взял в руки железную подставку, попытался всадить в нее елочку.

— Оставь так! — Мастер гнал его в дом. — Слишком долго-то на дворе не задерживайся, еще простудишься! Ступай, я сделаю. Поможешь Вильме наряжать елку.

Праздники удались. Имро совсем окреп. Порядком было и гостей, особенно маленьких песенников и колядчиков, для которых у Вильмы вдосталь было припасено орехов и яблок, а мастер уже за неделю, а то и за две стал откладывать мелочь, чтоб каждому колядчику дать по кронке. Вильма умудрилась раздобыть и апельсины, но они достались только родным и двум-трех озорникам, что были у нее на хорошем счету. К примеру, и мне; но мне в основном потому, что в последнее время их дом я стал обходить стороной. Но праздники есть праздники: куда бы это годилось, не приди сосед к соседу спеть, пожелать счастья? Гнев мой все равно давно уже прошел, а если и нет, иной раз стоит позабыть о гневе, особенно если известно: одна из тех кронок, что так долго звякала в кармане у мастера, звякает и для меня. Кого бы кронка не приманила? Правда, я еще и пел хорошо. Ох я и вытягивал! Если знаю, что за песню и перепадет чего, враз голос у меня становится краше.

Я знал, что эту песенку мастер любит, поэтому пропел ее до конца. Добавил еще и «Гоп, гоп, молодцы!..» Ну и получилось все как нельзя лучше! От Вильмы апельсин, два яблочка и семь орехов. От Имро старые коньки, снегурочки, правда без ключика, ключик кто-нибудь одолжит! От мастера пять крон и бобы. Бобы у Гульданов всегда бывают. Каждый год у них бобы, и всегда полный горшок. И почти всегда один я их и ем. Даже когда в них мушки! Пха! А в черешне бывают червяки. Коль не тянет на мясо, так нечего вам в бобы или черешню заглядывать.

— Рудко, давай ешь! — подбадривал меня мастер. — Бобы я сам варил. И сам доставал. Каждый год достаю. Бобы есть бобы! Бобок прямо в роток! По крайности к полуночи стрельба будет.

Вильма, наверно, подумала, что мало дала мне, поэтому сняла с елки и шоколадную рыбку. Я решил ее отложить на потом — она была в такой красивой розовой фольге. И до чего она нравилась мне в этой фольге! Но все-таки интересно было, что и под ней. А вдруг это просто особая такая фольга, а у самой шоколадной рыбки нет ни плавников, ни жабр. Нащупать-то я их нащупал, да под фольгу не заглянешь. А, чего там, она же моя, разверну, а потом опять в фольгу спрячу. И знаете, это и правда была махонькая обыкновенная шоколадная рыбка! И какая еще легонькая! Откусил я крошечку от хвоста — и свисти на ней как на ключе. Уж раз что-то делают на шоколадной фабрике, так почему не могут это чем-нибудь начинить? Просто этакая тонюсенькая шоколадка, даже не намного толще фольги. Что, нельзя разве в рыбку что-нибудь положить? В общем-то самое обыкновенное надувательство. Пустую рыбку ни к чему и в фольгу заворачивать. Я два раза куснул, и рыбки как не было. Опять же одними бобами пузо набил.

А потом навалило туда певцов — уйма. И пели кто во что горазд. А во время пения и между пением переругивались. Не могли прилично спеть даже такую избитую песенку, как «Пастухи пасли отару». Иные пели чуть лучше, но опять же совсем легкую и затасканную:

Мастер вышел во двор и спросил: — И это все? Что ж такую коротенькую?

Они хотели было спеть еще одну, да не сумели столковаться. Пришлось мне их выручать. Я нарочно выступил вперед и затянул за всех:

Мастеру понравилось. Да я и старался. Тьфу ты, даже жилы вздулись на шее! Я-то думал, он еще что подбавит. А он только тем дал по кроне, а мне сказал: — Рудко, если хочешь, доешь бобы.

А вот как? Трехлитровый горшок? Да от такой прорвы лопнешь, не ровен час. Будет охота, приду доем завтра или послезавтра.

Перед уходом я, однако, спросил: — Мастер, а тыквенных семечек нету у вас нынче?

И хорошо, что спросил. Мастер тут же схватился. — Как же так, Вильма, Имро, мы же тыквенные семечки забыли поставить на стол.

— В кладовке они. Я и забыла про них.

Через минуту мастер уже держал в руке большой бумажный пакет: — Куда тебе насыпать? В ладонь или в карман?

— Лучше в карман.

Насыпал. В правый. Но потом я и левый подставил. — Если хотите, можете и в этот насыпать.

А во дворе опять поют. Вильмина семья. Мама и Агнешка с дочками. Даже вроде бы еще кто-то к ним присоединился.

Лучше всего теперь смотаться! Фьют! А не уберусь, глядишь, коньки у меня свистнут.

Не худо бы захаживать к Гульданам! Да вот как, ежели и другие, другие туда захаживают…

Хотел навестить их и на Штефана, да не застал дома. К счастью, догадался, где они могут быть. Где еще, как не у Вильминой мамы?

И точно! Поминали Штефана. Бедняга, ведь у него именины! Жалко, лежит так далеко!

Угостили меня куском маковника и сливовым компотом. Вкусно было, мне везде и почти все вкусно, но компот я не смог доесть, потому что Зузка, Агнешкина дочка, все время вертелась возле меня. Вроде бы даже косо на меня поглядывала. И знай спрашивала: — А ты чего не у себя дома? Ты дома не кушаешь? Почему у нас кушаешь?

Поначалу я делал вид, что ничего не слышу, но она вновь и вновь повторяла, и раз от разу громче: — Почему ты у нас? Ты что, дома не кушаешь? Почему у нас кушаешь?

Наверняка это и остальные слышали. Думаю, все. Должны были слышать. И никто не одернул ее. Я ее одернуть не мог. Просто делал вид, что ничего не слышу. Но и они такой делали вид.

Однако эта малявка начала меня еще и теребить. Сначала за пиджак, а потом и за нос. Такого выродка я в жизни не видел! А приходилось еще и улыбаться ей. Ох, были бы мы одни, уж я б ее вздрючил. Обязательно бы по губам смазал…

Имришко опять рассказывал про Вассермана, а я и послушать не мог. Лучше было встать, из-за такой-то малявки пришлось встать и уйти.

Имришко рассказывал про Вассермана, а эта козявка кричала мне вслед: — Уже уходишь? Ну иди! Все равно ты у нас все скушал!

До чего неотесанная! Просто выродок, и все. Вот встречу ее одну где на улице, уж точно тресну… В деревне полагается друг друга воспитывать. И детям. Ребенок постарше должен о младшем побеспокоиться. И меня так воспитывали. Не один раз Лойзо Кулих давал мне щелчка. Раза два и ногой пнул, а однажды просто так, за здорово живешь, влепил мне плевок промеж глаз. Ну и что? Другой раз по крайней мере увернусь от задиралы.

Только я подойду к делу иначе. Оглянусь, не видит ли кто, а потом бац! Вот тебе, козявка этакая! И сразу же ее приласкаю: ах, ах, Зузочка? Что с тобой? Где ты ушиблась?