В другой раз был такой случай (я был свидетелем). Вера Нейланд как-то поделилась с нашей Кузьминой (они дружат) своими научными достижениями. А Кузьмина потом рассказала у нас в секторе. Вера – такая умница – в трубе Т-128 улучшила равномерность потока. Она доказала, что перфорация стенок трубы значительно помогает в этом.
«Для флаттерных испытаний это было бы очень кстати», - заметил я. Тут Перетягин встаёт и тихонько идёт к двери, а Кузьмина резко обернулась и говорит ему вслед: «Михаил Арсентьевич! Только прошу Вас, не говорите об этом никому. Вера просила не распространяться». Перетягин остановился, в растерянности произнёс: «Да?» – и вернулся обратно на своё место.
А знаменитое письмо четырёх! Это было 15 лет назад, когда Павел Дмитриевич Нуштаев, будучи тогда ещё работником нашего отделения, защищал докторскую диссертацию. Защита шла нормально, но когда
началась дискуссия, то секретарь Учёного совета зачитал (огласил) письмо группы сотрудников: Попов, Каширин, Альхимович, Перетягин, - «Письмо четырёх». Это был протест против Нуштаева, который в своей диссертации использовал труды этих авторов.
Письмо начиналось так: «Мы, группа сотрудников (такие-то) в порядке предсудебного разбирательства просим Учёный совет… и т. д.»
Все прослушали это письмо и очень удивились, а академик Дородницын высказал своё мнение, что эти авторы не могут быть в претензии, так как в диссертации есть ссылки на их работы, и что они должны быть довольны, что их труды обобщены.
Тогда выступил Яков Моисеевич Пархомовский и разнёс диссертацию Нуштаева с научной точки зрения. Он ведь по-дружески не раз предупреждал автора, что его гипотезы и формулы не выдерживают критики, но Павел Дмитриевич его не послушал. И вот нам предлагают сырой материал под видом нового научного вклада.
Диссертация не прошла. Голосовали: 12 – за, 13 – против. А что же Перетягин? Его роль была ещё впереди.
Прошло два года. Нуштаев обиделся на наше отделение и перешёл на работу в НИО-15. Через два года он снова стал защищать диссертацию. И снова наши старики пошли в бой против него. Но в последнюю минуту, чувствуя себя неуверенно, они ушли в кусты, так что на защите не было ни Попова, ни Пархомовского. А что касается Перетягина, то он не сориентировался и, как научил его Попов, по-прежнему выступил против. Он не заметил, что в зале нет уже ни Попова, ни Пархомовского, и начал выступать: «Мне, как советскому учёному, приходится выступать против… и т. д.» А больше никого не было против, и тогда академик Дородницын совсем разозлился и стал кричать на Перетягина: «Как Вам не стыдно! … и т. д.». Нуштаев изъял из диссертации все чужие материалы, - этим всё и объясняется.
С тех пор Перетягин выглядит, как преданный пёс Попова.
13 января 1989 года, пятница. О ПЕРЕСТРОЙКЕ.
Ещё год назад я не мог разобраться, что у нас произошло с социализмом. Причём, меня не столько волновал сталинизм, как теория и практика научного социализма. И вот в конце ушедшего года всё стало ясно. Ясность помогли навести статьи: А.Ципко (д.ф.н.) «Истоки сталинизма» в журнале «Наука и жизнь» №11, 12, а также Г. Лисичкин «Мифы и реальность» (Нужен ли Маркс перестройке) В «Новом мире».
Мысли идут ещё дальше. Теперь нужна новая философия, объединяющая в единое целое и марксизм, и христианство, и ислам, и экологию. Как говорит Горбачёв нужно новое понимание.
Прошла неделя, как наш сектор переехал на новое место. Тут лучше хотя бы тем, что смена обстановки всегда благоприятна. Наш новый состав: я, НЭН, РАА, Мосунов и Ларькин. На днях приходила Кузьмина. Она окончательно выйдет на работу в конце мая.
Все заняты переходом на новые ЭВМ и Фортран. Я собираюсь заняться разработкой новой математической модели под названием КС2.
Домашние дела несколько оживились. В воскресенье приезжал друг Макаров (с Можаровым). После его консультации я стал лучше разбираться в электронике. Перед его приездом мне удалось в декодере ПАЛ добиться устойчивости работы генератора f=8867237 гц, но пока с кнопочным возбуждением, а теперь в ближайшие дни я надеюсь наладить автомат. Кончилась гарантия «нового» ВМ-12 – всё обошлось и не понадобилось подделывать пломбы, а между тем я в нём сделал 5 ремонтов. Удивительно, но оба мои ВМ-12 работают безотказно, причём, «старый» уже три года. Любые ремонты я делаю за один вечер. А у всех моих друзей по хобби: у соседа Миши, у Виктора, у Кости, - у всех ВМ неисправны. Исправно ВМ действуют только у специалистов высокого класса: у Волкова и у Чернова.
17. 11. 1898 – 09.01.1989
С Е М Ё Н О В А
Надежда Матвеевна
Год назад я описывал дела в связи с конкурсом им. Жуковского. И тогда я упоминал об учёном секретаре конкурса Н. М. Семёновой. Я тогда гадал, сколько же ей лет? Думал, что ей под восемьдесят. А оказалось, ей все 90! Вчера я увидел некролог на проходной, – она умерла на 91-м году жизни. С 1935г она работала начальником сектора истории авиации, т. е. она заведовала музеем Жуковского.
Сколько же в ЦАГИ таких глубоких стариков! Идя утром на работу, я часто обгоняю В. М. Титова. Ему 92 года. Он был участником гражданской войны. Он был стариком уже 25 лет назад. Как-то в 1964г я заходил к нему в гости, он живёт на улице Чаплыгина дом 8, рядом со мной. У него была коллекция кактусов, насчитывающая сотни видов. Ещё одно чудо: яблоня, увешанная тысячами великолепных плодов. Чтобы добиться такого результата, он выкопал 2-метровую кубическую яму, заполнил её навозом и посадил туда яблоню.
Ходит по-прежнему в ЦАГИ Серебрийский Яков Моисеевич. Однажды на докторском Учёном совете шла защита диссертации, и в дискуссии этот Яков Моисеевич сказал: «В 1938г, а может в 1935г, – не помню, мы решали аналогичную задачу и у нас получился такой же результат». Это ходячая история: мы были ещё младенцами, а они уже решали задачи, за которые мы только что берёмся.
30 лет назад, когда ещё не было НИО19 и НИО18, а была только одна «Лаборатория №3», семинаром по аэроупругости руководил Стрелков Сергей Павлович, а участниками семинара были: Попов, Пархомовский, Фролов, Галкин, Нуштаев, Крупенёв. И уже начинали принимать участие Сухов, Горелов, я. Бывало, Нуштаев доложит свою новую работу, а Пархомовский в выступлении заявит: «Этот результат был получен нами ещё в детских работах». А Нуштаев в своём заключительном слове парирует: «Очень жаль, Яков Моисеевич, что, будучи ещё в детском возрасте, Вы не опубликовали Ваш результат или хотя бы не оставили рукопись».
Прошло 30 лет, а у меня в голове эти речи звучат, как магнитофонные записи, настолько я был восхищён блеском и остроумием в этих выступлениях. До этого я даже и представить себе не мог, что научные разговоры можно сочетать с такими театральными выпадами. Звучат многие речи на защитах диссертаций, например, как схлестнулись на защите Набиуллина Галкин и покойный профессор А. А. Никольский. У Галкина была одна слабость: он любил рассуждать о поведении вихревой пелены за крылом. А диссертация Эдуарда как раз была построена на вихревом методе. Поскольку Галкин был руководителем (коммерческим) у Набиуллина, то у него был прекрасный повод поговорить о вихревой пелене. И он заговорил о ней. Но у Никольского это был любимый конёк, и он тут же навострил уши. Услышав что-то неправильное из уст Галкина, он сразу же кинулся в бой…
16 января 1989 года, понедельник.
Большие системы должны быть дуракоустойчивыми. Иначе маленькие Чернобыли будут случаться каждый день. У нас в секторе тоже есть система и довольно громоздкая. Это КС-1, но она не дуракоустойчива, потому что мы только осваиваем это новое дело. Это освоение длится 25 лет, и вот только на КС-1 мы впервые почувствовали, как важен контроль и надёжность в расчётной схеме. Образно выражаясь, возможности наших систем росли по арифметической прогрессии, а вероятность отказа по разным причинам – по геометрической (потому что вероятности умножаются). Наконец они сравнялись.
