И я решил прекратить ведение дневника. Единственный, кто мне посоветовал продолжать, - это Гена Амирьянц (Геннадий Ашотович). Он и сам тоже пишет. Но он пишет о лётчиках-испытателях. Это может стать книгой, а дневник – вряд ли. Моё решение рухнуло через пять дней, и 5 января я раздумал. А сегодня уже 7 января. Рождество, 18 час.
И мне надо наверстать пропущенные 6 дней. Но это не беда, т. к. я всё помню, что я делал в эти дни Нового года, а во-вторых, совсем не обязательно описывать всё подряд, - это уже давно стало однообразным. Хотя, коротко перечислить не мешает: итак, было 4 дня выходных, и три рабочих. Из предыдущего читатель уже понял, что выходных у меня не бывает: как только я прихожу в 1730 домой, с 18 до 24 час начинается второй рабочий день, прерываемый разве только просмотром видеокассет, которые приносит Олег.
Что касается субботы, то она тоже превращается в рабочий день. Но воскресенье – это особый день. Поездка в бассейн превращается в настоящий отпуск. Чтение книг в электричке – это уже наслаждение.
2 января 1991 года, среда.
С Нового года сеансы сдвинулись: теперь я езжу в 1039, а возвращаюсь в 15 час. Поднялись и цены с 65 коп до 1 руб 50 коп. В новом году я уже достиг личного рекорда: 1700 м за 45 мин. Ваня мне говорит, что если бы я научился правильно плавать, то смог бы и быстрее проплыть. Он плавает кролем. Я спросил его: «Если бы я научился плавать кролем, я бы смог проплыть 2500м?» Он ответил: «Что ты! 2500 и я не могу проплыть». «А сколько?» «Ну, 2000». Так какая разница! Ваня ростом 180см, и очень крепкий парень, а я 162см и старый. Поэтому для меня 1700 –предел. Не беда, что я умею плавать только на боку.
А вообще Ваня молодец. Эту сессию он впервые сдаёт без осложнений, так что впервые получит стипендию. А пока что он ходит в секцию каратэ и гуляет по снегу босиком. И всё время нецензурно ругает родителей, - но это из него прёт дурь.
3 января 1991 года, четверг.
Первый рабочий день в Новом году. Я принёс на работу два экземпляра отчёта с Крапивкиной ракетой. Формулы и рисунки я вставил дома. Все рисунки вставлены в тексте, как в книгах. Когда Крапивко с Сабановым вставили в отчёт графики и формулы из своих расчётов, и сшили оба экземпляра, отчёт получился очень хороший. Кроме реальных исполнителей добавили, как положено по договору, и номинальных исполнителей: Мосунов, Набиуллин, Рыбаков. На другой день отчёт понесли в НТЦ «Аэрокомплекс». Тов. Бобров был очень доволен оформлением, особенно ему понравилось, что рисунки были вставлены по ходу текста, и не надо искать их в конце отчёта. Кстати, я свои отчёты оформлял так всю жизнь.
У меня было хорошее новогоднее настроение. На рабочем столе у меня стоял приёмник, который можно было включать, пока не кончатся зимние каникулы у школьников, потому что только после этого выйдет Кузьмина и попросит выключить его. Я решил продолжить математические эксперименты на Крапивкиной ракете, - для науки.
4 января 1991 года, пятница.
Но не тут –то было! Настроение можно испортить за одну минуту. Из того здания звонит Петя Алексеев (от Турчанникова). Он и Турчанников, - ведущие в договоре по 701-й с МЗ им. Микояна. Наступил срок окончания договора, а наш отчёт до сих пор не подписан. В договоре около десяти пунктов. За нашим сектором числится один пункт с окончанием во втором квартале прошлого года.
Предварительный расчёт на флаттер. Цена пункта 3000 руб, т. е. на руки 400 руб. Это очень мало. И поэтому, когда в мае прошлого года мы написали этот отчёт, то Соболев отказался его подписать, разозлившись на Турчанникова. Я помню, тогда разразился скандал. Особенно негодовал Поповский: «Впредь не допускать Бунькова к участию в заключении договоров, пока он не научится ценить работу своих сотрудников!» А я и не помню, как я мог согласиться на такую маленькую оплату. По крайней мере, моей визы нигде не нашли. По-видимому, дело решалось в устном разговоре ещё в 1988-89г, т. к. эта работа планировалась на 4-й квартал 1989г, а уж потом её перенесли на 1990г. А какова сама работа? Весь отчёт Набиуллин написал и оформил за один день, т. к. все результаты были получены годом раньше Мизиновой на БЭСМ-6. Тогда же летом я объяснил Соболеву и Поповскому, что ничего страшного в этом нет, тем более что одновременно с этим же заводом мы заключили договор на сумму 72 тыс руб (на руки более 10 тыс), – это расчёты на флаттер 1-42 и 1-44. Всё равно Соболев отказался подписывать. Я тогда обиделся, т. к. это моё дело назначать цену нашей работе, а если уж дело сделано, не надо товар выбрасывать, а продавать, как договорились.
То лето продолжалось, и были ещё попытки подписать этот отчёт, в том числе у Карклэ, когда Соболев был в отпуске. А потом постепенно я о нём забыл. И вот звонит Алексеев, и настаивает, чтобы мы оформили наш отчёт, т. к. из-за него горит весь договор.
У меня моментально испортилось настроение. Я бегу в то здание. Турчанников безмятежно улыбается, Алексеев в тревоге. У него тоже пункт был простенький: без продувок 400 руб, и ещё экспертиза 200 р. Итого 1000 руб на весь наш отдел. Я иду к Соболеву, он по-прежнему отказывается подписывать отчёт: «На наш отдел 1 тыс, а Турчанников хапнул себе 3 тыс! Пусть он покажет свой отчёт, за который они получили 3 тыс.» Иду снова к Турчанникову, и от имени Соболева прошу показать тот отчёт, за который они получили 3 тыс, а мы только 1 тыс (кстати, эти деньги Соболев включил в зарплату в первую очередь ещё полтора года назад). Тогда Турчанников возмутился, и наотрез отказался показать отчёт, т. к. это не наше дело, и вообще отказался вести разговор на эту тему. Он только объяснил, что эти цифры: 3 тыс и 1 тыс, - были обусловлены внешними обстоятельствами. Это было в 4-м квартале 1989г, когда начали действовать ограничения Абалкина. В отделе Соболева всё было в порядке с фондом зарплаты, а у Турчанникова не хватало на зарплату. Вот так и решили: из 6.3 тыс, 1 тыс – 4-му отделу, 3 тыс – 2-му и т. д.
Турчанников до того разозлился, что припомнил нашу пакость: «А сами-то вы как поступаете! Орлов за литовский планер ЛАК-17 взял себе 120 тыс, а нам выделил только 10 тыс, хотя я их очень просил дать нам 20-30 тыс. Это как по вашему, справедливо?»
С этим я и ушёл от Турчанникова и всё передал Соболеву, не забыв ещё сообщить о решимости Турчанникова вообще отказаться вести
переговоры, а передать это дело на решение заказчику: военпреду С. В. Фёдорову. Кстати, Серёга заметил на мой рассказ: «Нет там никаких 120 тыс, а только 20 тыс». А я при этом сообразил, что мы всё время говорим о двух видах денег: цена и фонд зарплаты. И очень часто смысл можно понять только из контекста. Так что 120 тыс на литовский планер, - это вся цена договора, и эти деньги даёт Серёга, а поскольку ЦАГИ работает с ужасно большим коэффициентом ~6½ (?), (было >7), то и получается на руки только 20 тыс. Так что, когда хотят удивить, называют цену, а когда хотят показаться скромными, называют фонд зарплаты (а ведь там ещё премия и т. п.).
И вот я сообщил Соболеву о встречной претензии к нему Турчанникова, и уж собирался надавить на его совесть: я хотел сравнить это с тем, как мафия выбрасывает колбасу самосвалами в овраг, лишь бы не продавать её «за так», (за госцену), – это до обидного дёшево. Ведь цена нашего отчёта 3 тыс (= 400х7.5)- это ведь не так уж и мало, учитывая, что в 1988г мы уже получили зарплату за этот расчёт, и деньги уж давно истратили (может, до инфляции)…
Но мне не пришлось всё это говорить, т. к. Соболев и без того сдался. Тогда я ещё раз сбегал в то здание за отчётом. Соболев подписал. Галкин подписал. Поповский подписал, не глядя, заметив только, что там, где спор о деньгах, там непременно Турчанников.
В общем-то, было заметно, что и Поповский и Фёдоров и все, - заинтересованы, чтобы побыстрее завершить договорные работы. И в самом деле, зачем их тормозить, если договоры подписаны.
7 января 1991 года, понедельник.
