18 февраля 1990 года, воскресенье.
Бестолковое воскресенье. Весь день состоял из поездки в бассейн и какой-то суеты. Суета началась в 7 час, потому что Лиле надо уезжать в Москву в пединститут. По будильнику встаёт Ира и идёт на 2-й этаж будить Лилю. Заодно встал и я, чтобы завести 3 магнитофона, так как мои клиенты заказали запись трёх катушек и десяти кассет. Поэтому для экономии времени я включил обе «Электроники» и кассетник.
В 830 Ира снова легла спать до 1030, и пришлось звук выключить (вся звуковая аппаратура в гостиной), но как она говорит, всё равно слышен шорох моторов. Эта перезапись оказалась трудной работой т. к. клиенты принесли изношенные ленты, а кабели от редкого применения плохо контачили.
19 февраля 1990 года, понедельник.
На утренней дискуссии я объявил, что в среду я выхожу из партии. Но в 945 ко мне подошёл партгрупорг Лущин и сказал, что послезавтра будут исключать сначала двух рабочих, а моя очередь на исключение подойдёт на следующем партсобрании. И вообще он советовал не торопиться с этим делом, а подвести уход под статью «исключён за неуплату взносов», - никак не «по политическим убеждениям».
В 9 час приехала Тамара Юрченко – она имеет дело с Эдуардом. Расчёт закончен, но МАИ не может платить, - решили ограничиться актом о внедрении. Уехала она на электричке в 1019, успев ещё поделиться своими впечатлениями о пустеющих магазинах: за три последних недели она не смогла достать сыру, чтобы кормить детей, а колбаса плохая.
Я собрался писать СП-351, но сразу же столкнулся с некорректностью задачи. Дело в том, что интерполяция деформации крыла полиномом была корректна только, когда речь шла об одной УП (упругая поверхность) и одном полиноме, но когда несколько УП и столько же полиномов, то дело осложняется, т. к. обычно на практике будет задействована только форма крыла. Стал советоваться с Мосуновым и Набиуллиным, а они тоже растерялись и только посочувствовали мне. И вот я сижу и полдня гадаю, как быть.
В 1630 лекция Таймураза Зураева о кризисе в стране. Таймураз когда-то давал мне на отзыв свою кандидатскую диссертацию. Потом на много лет уволился из ЦАГИ, протестуя против несправедливой его аттестации. А он и в самом деле производил впечатление, как будто занимался только экономикой. На самом же деле Зураев занимался оптимизацией ЛА, включая экономику, которая составляла 20% в его работе. Сейчас он вернулся в ЦАГИ в качестве заведующего парткабинетом (а может, это от Горкома – я не уверен).
На лекции собралось всего 10 человек. У Зураева десять больших цаговских плакатов с формулами и принципами капитализма и т. п. Он изучает экономику глубоко и долго. Его теория сложна, но выводы однозначны: возврат к капитализму был бы заманчив, чтобы достичь уровня западных стран, но он невозможен, т. к. возврат к капитализму – это путь к полному расслоению, потом гражданская война и полная разруха. И результатом будет отставание от Запада на 75 лет. Выйти из кризиса можно, построив в ближайшие 15 лет социализм (настоящий) – другого пути нет. От Зураева я узнал, что наши оклады и должности – это худший вид частной собственности (такая система). Половина страны заинтересована в сохранении этой системы – не только аппарат, но и многие другие.
20 февраля 1990 года, вторник.
В 9 час прибыл Ермаков. Вопрос, возникший у Комарова, теперь повторен Ермаковым: почему в частотных испытаниях ИЛ-114 есть два тона с одинаковым названием АИК1, но с частотами 3.8 гц и 7.3 гц? Пошли к авторитетному частотнику Валентину Виноградову (это в соседней комнате), взяли у него все формы колебаний, и стали анализировать. Там всё правильно. Ермаков волнуется: у него в расчёте есть только АИК1 с частотой 7 гц. Мы шумели, мешая Мосунову и Набиуллину (всем), пока я не догадался выйти с ним в коридор, и там мы продолжили обсуждение. С большим терпением я с трудом понял, чего он хочет, (это было тем труднее, что он не принёс с собой ни одного графика, - всё только на словах). Я посоветовал ему уменьшить жёсткость крыла у корня (тем более что шпангоуты слабые) – пока частота не снизится до 3.8 гц, а уж потом снизить кручение фюзеляжа – появится частота 7 гц. Он обрадовался и распрощался, оставив мне две сегодняшние газеты: «Сов. Россия» и «Мос. Правда».
21 февраля 1990 года, среда.
Сегодня партсобрание. Среди других вопросов есть персональные дела об исключении из партии по собственному желанию. Ещё двое: я и Михайлов тоже подали заявления о выходе, но Зиченков сказал, что наша очередь подойдёт только на следующее собрание. Остряки на утренней дискуссии спрашивали, имею ли я рекомендации трёх беспартийных, а некоторые настаивали, чтобы я сначала нашёл себе замену. Только Лыщинский очень серьёзно осуждал меня, призывая оставаться в партии, как все честные люди.
В 10 час пришёл Амирьянц поговорить об алгоритме. Он принёс с собой формулы, а я показал свои. Он собирался объяснять мне свои формулы, но я взглянул – они огромные, а вывод их занимает 2 листа. Мои же формулы – одна короткая формула из 6 букв, а вывод – в пять строк. Кроме того, у него результат состоит не из одной формулы, а из двух: в одной выражается стапельная форма через режим полёта (угол атаки и расход рулей), а в другой – режим через форму. Как же так! И я легко уговорил его отказаться от своих формул, а принять мои. При этом я предложил ему соавторство, и он согласился.
Перед обедом состоялся президиум НТС, с обсуждением, что делать с пенсионерами. Как и следовало ожидать, ни у кого не поднялась рука хоть кого-нибудь уволить. Не обошлось и без казуса: когда стали выяснять, почему согласно демократии, на местах в отделах не были обсуждены пенсионеры. На этот вопрос Минаев ответил, что он не разрешил своим подчинённым обсуждать себя, и при этом он гордо окинул взглядом НТС. Все согласились: он прав.
На партсобрании сравнивали платформу ЦК КПСС с демократической. По этим двум платформам сделали доклады Крапивко и Быков. Собрание распалось на две фракции, голосование замяли, но напряжённость осталась. Персональные дела закончились быстро и мирно: «Считать выбывшими из КПСС».
22 февраля 1990 года, четверг.
На утренней дискуссии все интересовались вчерашним собранием – ведь далеко не все члены партии. Говорили также о предстоящем митинге в городе Жуковском. Многие не знали, что такое демократическая платформа, - я им объяснил. Спорили как всегда о том, как вывести страну из кризиса. Набиуллин вдруг предложил передать всю власть военной диктатуре, чёрным полковникам. У него вечно какие-нибудь крайности, например, он удивлён, почему я осмелился подать заявление о выходе из партии, не боясь возможного возмездия, когда придут красные. А чего же тогда он сам не вступил? Он сказал: «Если вступил, то сиди и не мути воду. Мало ли что ещё может случиться! Например, тебя объявят врагом народа, а пострадает весь сектор, которым ты руководишь».
В 10 час приехал Бурцев. Опять у него возник неразрешимый вопрос в расчёте С-80 (на этот раз консоли крыла). Он задал очень маленькие парциальные частоты у обеих секций элеронов: по 1 гц, - а в спектре частот получилась только одна такая частота. Куда делась другая? Головоломка – даже думать об этом не хочется!
Не успел я поговорить с Бурцевым, как пришёл Соболев со сводкой зарплат за февраль. На этот раз у него новая установка: поставить шифры только заводские, а тематика подождёт! Пришлось пойти в плановое бюро и там списать шифры из договоров. Причём, часть договоров лежит у Сойновой и Турчанникова – это по Микояну. А ещё к нам ездят и с других заводов!
В том обществе, которое существовало до Горбачёва, жить и работать было легче, – работали, как могли с утра до вечера, и делали для всех заводов всё бесплатно, по-семейному. И не было такого искушения, как сейчас у некоторых: хапнуть, как можно больше, а сделать, как попало.
23 февраля 1990 года, пятница.
