Косматая лапа, которая сейчас меня не только придерживала, но и заставляла выпрямиться, усилила захват. Похоже, это означало, что следовало чего-нибудь ответить.
— Проше пана, мы ведь сами того не хотели. Мы…
— Да не нервничай ты так, Ремигий, — перебил меня незваный тип и выпустил колечко дыма, которое разошлось в воздухе, образуя у него над головой сначала нимб, а потом рога. — То, что я сказал, это ведь комплимент. Только некто очень даже толковый, смог устроить столь серьезное замешательство, имея в своем распоряжении всего лишь несколько книжек, перо и бумагу. Я впечатлен.
— Спасибо, — кивнул я. А что мне оставалось сказать?
Незнакомец вновь затянулся сигаретой и выпустил клуб дыма. На сей раз синяя стенка на мгновение заслонила ему лицо, словно вуаль. Это он устроил мне показ умений настоящего курильщика.
— Вся проблема в том, что, независимо от того, насколько хорошо сделанный, но бардак — он и в Африке бардак. И мне было приказано его прибрать.
Я уже хотел было спросить, кто же это ему приказал, как тут вновь блеснул огонь зажигалки. В его свете я без труда заметил полоску пластмассы, своей белизной выделяющуюся на фоне черной рубашки и пиджака. На шее у незнакомца была колоратка[35].
Я вернулся на квартиру, а Червяк тут же ко мне с претензиями. Что я очень долго, что он беспокоился, а я ни словом не отозвался, что бумаги скручены в трубку, а не в портфеле, что двери за собой не закрываю, словно всю жизнь в сарае провел…
Честное слово даю, что на первые три претензии я особо ничего ответить не мог, но вот четвертая — это была уже не моя вина. Двери я не закрыл, потому что пришел не сам.
Когда я сказал об этом Червяку, тот побледнел и струхнул. И тут же его испуг усилился, как только он увидел, кого я с собой привел.
Признаюсь, его страх меня несколько удивил, потому что в нормальном свете ксёндз из нашей комнаты таким уж страшным вовсе не выглядел. Черты его лица выгладились, глаза наполнились жизнью, а улыбка даже пробуждала симпатию. Блин, когда я так сейчас все это обдумываю, то даже не знаю, что случилось бы, если бы Червяк увидал в дверях владельца мохнатой лапы (которого я и сам не видел дальше, чем до бицепса, но который меня уже достал). Наверняка нас ждало бы мытье полов, а Червяка — стирка штанов и нижнего белья.
— Бог в помощь, пан…
— Червяк, — инстинктивно ответил мой сожитель по комнате в общежитии.
А мне было любопытно, то ли ксёндз и вправду не знал персональных данных Червяка, то ли игрался с ним так. Если бы мне разрешили делать ставки, я бы выбрал второй вариант.
— Не бойся, червячок Иаков, горемыка Израиль, — продекламировал священник, проходя через комнату. Он уселся на стуле и вытащил пачку сигарет. — Я тебя подкрепляю. Оракул Господен — твой искупитель.
И как раз в этот момент из ванной вышла Патриция. На голове тюрбан из полотенца, слишком большой халат тесно связан поясом в талии, на руке белые линии крема, который она собиралась втереть в кожу. Ксёндз измерил ее взглядом, после чего усмехнулся и указал на диван.
— Раз уж мы в полном составе, то присаживайтесь, поговорим.
Мы уселись. Только говорил, в основном, он.
Началось с вопроса, что мы собираемся теперь делать. Ответ Червяка, что «не имеем, курва — ох, пан ксёндз, прошу прощения… то есть, холера — ни малейшего понятия», нашего гостя как-то не удовлетворил.
— Если бы вы не знали, ваш коллега не рисковал бы появляться в общежитии, — заявил он, — прикуривая одну сигарету от другой.
Тут мне вспомнились уроки Закона Божьего в начальных классах, на которых сестра-монашка учила нас, что курение, это грех, нарушающий пятую заповедь[36]. Я размышлял над тем, не стоит ли сейчас напомнить об этом, но пришел к выводу, что он, похоже, и сам об этом знает. Должен знать… его же учили.
Долгое время никто из нас не отзывался, в связи с чем наш гость сам перехватил нить беседы:
— Мне так кажется, а вы меня поправите, если я ошибаюсь, что вы хотели получить остальные образцы, чтобы отослать их на экспертизу, тем самым, отвлечь от себя подозрения в провокации.
Тут у нас упали челюсти. У всех троих.
— И вот теперь вы опасаетесь, — продолжал священник, усмехаясь про себя, — что я намереваюсь сорвать ваши планы и открыть всему миру ваш хитроумный план, правда?
Мы кивнули, только это предложение уже не вызвало такого впечатления, как предыдущее. Ведь то было чуть ли не чтением мыслей, а это — всего лишь логическим выводом.
В квартире делалось все серее, уже можно было вешать не один топор, а пару-тройку. Я чувствовал, как дым першит в горле, но откашливаться было как-то глупо. Тем временем, ксёндз прикуривал уже от очередного чинарика. Блин, как оно у него получалось, две-три, самое большее — четыре затяжки, и хана.
— Так вот, я хочу вас успокоить, ничего подобного не случится, — сообщил он нам секунд через пятнадцать. — Вовсе даже наоборот, мы собираемся вам помочь, поскольку нам крайне важно, чтобы текст признали аутентичным. Это открывает новые, необычные перспективы.
И снова эта мысль в башке: «Какие еще, курва, „мы“?! Церковь, Ватикан? Тайный Орден Братьев-Курильщиков? Кто ты вообще такой, дядя?!»
Тот поднялся с места, огляделся по сторонам, затем вытащил из кармана мобильник.
— Так какой тут точно адресок, дорогие мои?
Где-то через полчаса в квартиру привалили дружки нашего попика, загруженные аппаратурой по самое не хочу. Низкий худышка со сломанным носом, прилизанный очкарик с пухлыми щечками; пожилой тип, выглядящий так, словно бы Эйнштейна выставили в качестве пугала; и еще элегантный типчик с квадратной челюстью — это все так, если бы можно было описать их в двух-трех словах. Все они вежливо поздоровались с нами, после чего начали расставлять свои железяки.
Ну как бы вам попроще, в паре слов, объяснить, кто они были такие. Если очень, очень коротко: ватиканские спецы по пиару, врубились? Это они перекапывали библиотеки, когда нужно было низвергнуть тезисы, провозглашаемые Дэном Брауном; это они отводили внимание средств массовой информации от священников-педофилов в Германии и Франции. Что, про этих вы даже никогда и не слышали? Ну, а я о чем…
Опять же, это именно они писали тексты выступлений для папы, после того, как нынешний Святой Отец — читая проповедь об экуменизме — сам того не желая, оскорбил мусульман, иудеев, буддистов и даже нескольких почитателей викки[37].
Они занимались всем очень даже комплексно, а их бюджет был таким же обширным, как неизведанные сокровищницы Ватикана. И вот сейчас они прибыли, чтобы сделать все, что следует в деле «Готовь с Папой». Да, ребята, наши акции ползли вверх.
— А знаете что, ребята, — неожиданно отозвалась Патриция. — Наверное, я уже пойду.
Мы стояли втроем, втиснувшись в угол комнаты. Мы страшно боялись наступить на какие-нибудь кабели и удлинители, которых было повсюду полно. Будто в пещере какого-нибудь киберпаука, чесслово.
— Ты уж прости, только мы никуда тебя не выпустим, — сообщил сидящий на диване красавчик. Он закинул ногу за ногу и все время покачивал стопой то в одну, то в другую сторону. Лицо он прятал за свежим номером «Mewsweek».
— А это почему же? — Наша знакомая решительно (вот это слово ей весьма подходило) взяла себя под бока. — Или это означает, будто вы собираетесь держать меня здесь силой?! Ухожу и все!
Она схватила свою сумочку, кивнула нам на прощание и направилась к двери. И она даже открыла ее и сделала шаг в сторону коридора. Но тут же вернулась, поскольку ее пихнула назад громадная, мохнатая лапа. Все еще возмущенная, Патриция подошла к нам, кладя сумочку на столике.
