Со времен френологии XIX столетия и до появления технологий сканирования мозга в XXI веке было принято считать, что объем мозга определяет когнитивную способность. В частности, в любом современном учебнике вы найдете утверждение о том, что размер мозга разных видов приматов причинно связан с их социальным интеллектом. Признаю, что ответственность частично лежит на мне, потому что в 1970-х я сам отстаивал эту идею. Но уже многие годы я испытываю подозрение, что она неверна.

С ней не согласуется слишком много упрямых фактов. Начать с того, что нам известно, что некоторые младенцы рождаются, имея всего две трети нормального объема мозговой ткани, и при этом во взрослом состоянии не проявляют практически никакого дефицита когнитивных способностей. Мы знаем, что в ходе нормального развития человеческого мозга он уменьшается по мере развития когнитивности (известный пример – это изменения в «социальном мозге» во время взросления, когда между десятью и двадцатью годами объем серого вещества в коре уменьшается примерно на 15 %). И что самое удивительное, мы знаем, что некоторые весьма далекие от человека животные – например пчелы или попугаи – могут воспроизводить многие умения человеческого интеллекта, при том что мозг пчелы в миллион раз, а мозг попугая в тысячу раз меньше мозга человека.

Ключ к разгадке тут, конечно же, в программировании: для качества когнитивного функционирования важно не столько аппаратное обеспечение мозга, сколько программное, не «железо», а софт. Более умному софту не нужен аппарат большего размера (на самом деле, как показывает сокращение объема коры по мере взросления, ему нужен аппарат более компактный). Это верно, что программы, которые дают выдающиеся результаты, нуждаются в очень тщательном проектировании – и это происходит либо в ходе естественного отбора, либо в ходе обучения. Но с момента, когда они начинают работать, они не так требовательны к «железу», как более старые версии. Что касается особого случая социального интеллекта, то я бы сказал, что алгоритм для решения проблем «теории разума» может быть написан на обороте почтовой открытки и запущен на iPhone. В таком случае мало смысла остается в широко распространенном предположении, что человеческий мозг должен удвоиться в размере, чтобы человек стал способен к «чтению мыслей второго порядка».

Тогда почему человеческий мозг в ходе эволюции удвоился в объеме? Почему он, по-видимому, гораздо большего размера, чем нужно для поддержания нашего интеллектуального уровня? Ведь построение и поддержание большого мозга, безусловно, стоит очень дорого. И если мы хотим отправить в отставку «очевидную теорию», вынесенную в заголовок этой статьи, то чем ее можно заменить? Берусь предположить, что ответ заключается в преимуществах, которые обеспечивает наличие большого объема когнитивного резерва. У большого мозга есть свободные мощности, которые можно задействовать, если и когда его работающие части повреждаются или изнашиваются. Став взрослым, человек – как и другие млекопитающие – начинает утрачивать значительную часть мозговой ткани из-за несчастных случаев, кровоизлияний и деградации. Но, поскольку человек может обращаться к этому когнитивному резерву, ущерб не обязательно проявляется. Это означает, что человек может сохранить свои умственные способности до достаточно преклонного возраста – наши предки с мозгом меньшего объема становились недееспособными гораздо раньше. (И, если уж на то пошло, у несчастного, кто родился с необычно маленьким мозгом, гораздо больше шансов впасть в старческое слабоумие уже после сорока.)

Правда, многие из нас умирают по другим причинам, так и не задействовав всю мощь мозга. Зато другие живут значительно дольше, чем могли бы, будь их мозг вполовину меньше. Так какие же эволюционные преимущества дает большая продолжительность жизни – а тем более характерная для человека продолжительность пострепродуктивной жизни? Ответ, безусловно, состоит в том, что люди – в отличие от всех остальных видов – могут пользоваться преимуществами от присутствия в их жизни интеллектуально адекватных дедушек и бабушек, прадедушек и прабабушек, чья роль в воспитании и обучении является ключевой для успеха человеческой культуры.

В моей области фундаментальной физики и космологии главный претендент на отставку – идея о том, что Большой взрыв был первым моментом времени.

У словосочетания «Большой взрыв» есть два значения. Во-первых, космология Большого взрыва представляет собой гипотезу, согласно которой наша Вселенная в течение 13,8 млрд лет продолжает расширяться, находившись изначально в исключительно горячем и плотном первичном состоянии – более горячем и плотном, чем в центре звезд и вообще где бы то ни было в настоящее время. С этим я спорить не буду; это установленный научный факт, и история расширения Вселенной известна в деталях – от единообразной и плотной горячей плазмы до изумительно разнообразного и сложного мира, который стал нашим домом. У нас есть подробные теории, подтвержденные многочисленными экспериментами, которые объясняют происхождение всех известных нам структур – от элементарных частиц до галактик, звезд, планет и молекулярных строительных блоков жизни. Как и в любой хорошей научной теории, здесь имеются вопросы, которые еще ждут ответа: например, какова точная природа темной материи и темной энергии, которые являются заметными действующими лицами в мироздании. Или очень интересный вопрос о том, была или нет первая фаза инфляционного экспоненциального расширения. Но эти вопросы не ставят под сомнение общую картину.

Что меня заботит, так это другое значение понятия «Большой взрыв»: гипотеза о том, что первичное происхождение нашей Вселенной было первым моментом времени, когда наша Вселенная возникла из состояния бесконечной плотности и температуры. Согласно этой гипотезе, во Вселенной не существует ничего, что было бы старше 13,8 млрд лет. И бессмысленно спрашивать, что было раньше, потому что раньше не было даже времени.

Главная проблема с этим вторым значением понятия состоит в том, что оно не очень хорошо подходит в качестве научной гипотезы, поскольку оставляет без ответа очень большие вопросы о Вселенной. Получается, что нашей Вселенной пришлось начаться в экстраординарно специфическом состоянии, чтобы развиться в нечто, похожее на нашу Вселенную. Гипотеза о том, что был первый момент времени, на удивление универсальна и непринужденна, поскольку допускает бесконечное число возможных состояний, в которых могла начаться Вселенная. Это следует из теоремы, доказанной Стивеном Хокингом и Роджером Пенроузом, – почти любая расширяющаяся вселенная, описанная общей теорией относительности, имеет некий первый момент времени. По сравнению с ними со всеми наша собственная ранняя Вселенная была исключительно однородной и симметричной. Почему? Если Большой взрыв был первым моментом времени, то научного ответа дать нельзя, потому что не было никакого «раньше», на котором можно было бы обосновать объяснение. Похоже, тут появляется шанс для теологов, и действительно, они выстраиваются у ворот науки, чтобы предложить свое объяснение: Вселенную создал Бог, и создал ее именно такой.

Сходным образом, если Большой взрыв был первым моментом времени, то не может быть научного ответа на вопрос о том, что именно определило законы природы. Здесь открывается поле для таких объяснений, как антропная мультивселенная, которые ненаучны, поскольку толкуют о ненаблюдаемых скоплениях других вселенных и не делают предсказаний, по которым можно было бы проверить и опровергнуть подобные гипотезы.

Тем не менее у науки есть шанс ответить на эти вопросы – в том случае, если Большой взрыв не был первым моментом времени, а был переходом от более ранней эры вселенной, эры, которая может быть исследована научными методами, потому что процессы, происходившие тогда, стали причиной возникновения и развития нашего мира.