– Ч-что п-происходит? – с запинкой выговорил он.

Облачный Волк поднял руки и ошеломленно смотрел, как они сверкают, подобно миллиардам танцующих светлячков.

– Ну вот она и пришла за мной, – вздохнул он.

– Что ты имеешь в виду? Что происходит?

– Я говорил тебе, Прутик. Я слишком долго пробыл здесь, – еле слышно прошептал отец. – Мать Штормов наполнила меня собой. Именно поэтому я знаю, что должно вскоре произойти. Но, обретя это знание, я потерял себя, Прутик. Чем ярче свечусь, тем слабее становлюсь.

Он говорил, и, сверкая все ярче и ярче, фигура Облачного Волка, капитана воздушных пиратов, становилась едва различимой.

– Мать Штормов призвала меня к себе. Мне придется оставить тебя, Прутик.

– Нет! – закричал Прутик. – Я не отпущу тебя! – Он подполз к отцу на коленях и попытался обхватить его и поднять на руки, но это было все равно что убаюкивать свет. – Отец!

– И еще, Прутик, – сказал отец. – Ты должен знать вот еще что… Когда Мать Штормов разразится…

– Когда, отец? – спрашивал Прутик. – Когда?

Сверкающие губы Облачного Волка задвигались, но не было слышно ни звука.

– Отец? – в отчаянии закричал Прутик. – Когда?

…Привязанные друг к другу, два корабля воздушных пиратов медленно кружились в воздухе. Прутик покинул растворяющийся «Громобой» и сквозь зияющую пустоту полетел обратно, к «Танцующему-на-Краю», которого Каменный Пилот опустил ниже. С тяжелым стуком Прутик приземлился на палубу. Веревка за его спиной свободно провисла. «Громобой» полностью исчез.

Каменный Пилот пристально вглядывался в посеревшее лицо Прутика:

– Что произошло?

Прутик попытался привести мысли в порядок.

– Это… это было так странно, – прошептал он. – Необычно…

– Капитан Прутик, – повторял Каменный Пилот и тряс Прутика за плечи, – приди в себя. Расскажи мне, что произошло на борту «Громобоя». Что с Облачным Волком, твоим отцом? Ты нашел его?

Прутик взглянул на Каменного Пилота так, будто видел впервые. Его глаза наполнились слезами…

– Да, но… Нет, я не знаю, что и думать…

Ни слова не говоря, Каменный Пилот протянул руку и расстегнул внутренние замочки, которыми его капюшон с застекленной прорезью для глаз был пристегнут к плащу. Застежки отскочили, и Каменный Пилот снял капюшон. Под капюшоном оказалась изящная девичья головка. Рыжие волосы струились по плечам.

– Прутик, это я, Моджин, – мягко произнесла она. – Помнишь? Ты когда-то спас мне жизнь. – Она помолчала. – А теперь успокойся и расскажи мне, что там произошло. – Она стащила с себя тяжелый наряд Каменного Пилота и взяла Прутика за руку.

Прутик покачал головой.

– Я действительно видел отца, – сказал он, – но он ушел. Навсегда. – Капитан шмыгнул носом, как маленький, безуспешно пытаясь проглотить болезненно вставший в горле ком. – Перед тем как исчезнуть, он сказал мне, что я должен сделать. Нужно разрушить Санктафракс.

– Разрушить Санктафракс? – воскликнула Моджин. – Но зачем?

Прутик жестом остановил ее:

– Мы должны вернуться в Санктафракс, чтобы я мог предупредить Верховного Академика.

– Но, Прутик, – заметила Моджин, – мы попали в штиль в открытом небе.

Прутик сжал голову руками и покачивал ею из стороны в сторону.

– Прутик, ты должен рассказать мне то, что знаешь, – настаивала Моджин. – Может, по милости неба хоть один из нас выживет и сможет передать послание твоего отца.

– Да, – согласился Прутик, собравшись с силами. – Ты права. – И начал рассказывать Моджин то, что передал ему Облачный Волк, а ее глаза от удивления открывались все шире и шире.

– Мать Штормов, – прошептала она, – Ри-веррайз… я всегда думала, что это просто легенды.

– Я тоже думал, – ответил Прутик. – Я… – Тут у него рот раскрылся от изумления. – О небо! – воскликнул он. – Что же это происходит?

Они оба оглянулись вокруг. Казалось, что блестящий воздух сгустился в ком и летел прямо на них.

– Скорее, Прутик, – торопила Моджин. – Расскажи мне все, пока не поздно.

Белый свет приближался, воздух стал плотнее. Боль у Прутика в ушах стала невыносимой.

– Он сказал мне… он сказал…

Вокруг него свет разгорался все ярче. Свистело в ушах. В голове пульсировала боль. Несмотря на то что воспоминания его, казалось, были абсолютно отчетливы, слова, чтобы выразить их, никак не приходили на ум.

– И что, Прутик? – спрашивала Моджин.

– Когда разразится Мать Штормов? Он сказал тебе или нет?

Прутик сжал голову. Воздух становился все гуще, все тяжелее.

– Я… он… – шептал Прутик. Его глаза готовы были вылезти из орбит, а голову, похоже, зажали в тиски. – Когда… когда упадет последняя капля, тогда она придет. Тогда, когда над Риверрайзом забрезжит заря, – слабо прошептал он. – Над Санктафраксом будет полночь… – Но Прутик не знал, слышит его Моджин или нет, ветер относил его слова в сторону, белый свет затуманивал глаза, и высокий хнычущий звук свистел в ушах. – Надень… капюшон! – закричал он Моджин и двинулся вперед, чтобы помочь ей натянуть тяжелое одеяние.

Воздух стал еще белее. Ярко-белым. Ослепляюще белым. Он застилал глаза, скрывая окружающее, так что Прутик, наконец, полностью ослеп. Небо задрожало. Капитан упал в стороне от Моджин, поднялся с трудом и, спотыкаясь, побрел обратно – медленно, невозможно медленно – сквозь этот злобный воздух.

– Моджин!.. – крикнул Прутик или, скорее, попытался крикнуть, ибо голос больше не слушался его.

Он опустился на палубу. Приглушенные звуки отдавались эхом вокруг: пощелкивание, треск, хруст. Белый свет становился все ярче. Звеневший в ушах тонкий плач перешел в визг. Прутик с трудом закрыл глаза, заткнул уши руками и свернулся плотным калачиком.

Но все было бесполезно. Он не мог избавиться от этого света и звуков. Чудовищная белизна была внутри его, столь же ослепляющая и оглушающая, что и снаружи. Она лишала всех чувств. Она уничтожала его память.

– Моджин, – выдавил Прутик. – Моя команда… У-у-упф!

Неспособный выдержать все возрастающее давление, белый шторм взорвался сам собой. На мгновение стало тихо. Затем с громоподобным лязгом ослепительно светящаяся сфера с «Танцующим-на-Краю» в центре вырвалась наружу с такой силой, что даже небо содрогнулось.

А вдалеке воздушный город Санктафракс вертелся и качался из стороны в сторону от ужасающей бури. Якорная Цепь, которой он был прикреплен к земле, натянулась до предела. Внутри великолепных зданий Санктафракса его обитатели – ученые и подмастерья, слуги и охранники – сбивались в молчаливые группки, замирая от ужаса при мысли, что Цепь может оборваться.

И лишь Профессор Темноты оставался в одиночестве. Поскольку он – Верховный Академик Санктафракса, его долгом было продолжать работать, в то время когда остальные ищут убежища. При наступлении свирепого шторма он поспешил по винтовой лестнице наверх, в обсерваторию Лофтус, так быстро, как только позволяли ему старые больные ноги. Нужно было проверить показания на различных измерительных приборах, представлявших каждую дисциплину, изучавшуюся в Санктафраксе. И Верховный Академик обнаружил, что все приборы будто с ума посходили.

– О небо! – воскликнул он, входя в просторное помещение обсерватории.

Профессор Темноты в задумчивости потрепал свою кустистую бороду, поправил на носу очки в стальной оправе и внимательно взглянул на приборы.