В такие моменты Дуглас мог ударом своего тощего кулака сокрушить стену, но после моментов безумия пробоины в колоннах или простенках оказывались чудесным образом залатанными. К стенам, от которых отлетало крошево осколков, будто никто и не прикасался, а сам Дуглас выглядел слабым и невинным, как только что подросшей ученик церковно-приходского класса. Сложно было сказать, его ли колдовство способно восстановить пробоины в стенах или по ночам усердно трудятся те существа, которыми кишит его башня. Мерзкие черные карлики прятались при появление чужаков так быстро, что их и не удавалось толком рассмотреть. К тому же они боялись вылезать при свете, пусть даже при одной мерцающей свече.
– Естественно, они бояться огня, – пояснил как-то Дуглас, – ведь один раз их уже обожгло и еще как сильно.
Его объяснение для короля конечно же осталось туманным.
Во всяком случае, он не собирался вмешиваться в дела, суть которых не понимал, такие, как тайное искусство мага или чтение колдовских символов. Он собирался использовать Дугласа, как свое секретное оружие в этой войне или любой другой, какая еще может разразиться. А в каждой мелкой стычке или для разоблачения заговора умение Дугласа он уже научился использовать сполна. Возможно, отчасти благодаря именно этому он и чувствовал себя на троне более менее уютно. По крайней мере, можно было не опасаться отравленного кубка, шальной стрелы или убийцы прокравшегося ночью с кинжалов в королевские покои. Дуглас многое умел нейтрализовать, в том числе и всяческие уловки злоумышленников. Временами он будто читал чужие мысли. Манфред только надеялся от всей души, что он не разовьет этот талант настолько хорошо, чтобы однажды залезть в голову своему повелителю. Во всем остальном же его искусство приносило только пользу. Затраты на наполненную книгами и какими-то сложными приспособлениями башню ни шли ни в какое сравнение с преимуществами, которое давало присутствие личного мага в королевской свите.
Конечно же, при дворе имелись еще и другие астрологи и предсказатели, но им Манфред доверял меньше. Их знания были сухими и не во всем точными. Они доверяли больше математическим расчетам, чем магии. Никакого воображения. Лишь немногие обладали достаточной силой, но им, увы, не стоило безоговорочно доверять. Возможно, одного или двух из них даже следовало опасаться. Пока что Дуглас обещал контролировать их издалека и обезвредить, если кто-то пустит в ход чары против короля. И все равно Манфред чувствовал себя как на иголках, когда вспоминал об одном из них.
Что если однажды действительно разразиться схватка между чародеями, в которой оружие бессильно. Не проиграет ли Дуглас? Или вдруг он захочет объединиться с восставшими, ведь они же, чародеи, лучше понимают друг друга. Манфред был даже уверен, что они могут общаться между собой на расстоянии и без слов лишь посредством передачи мыслей. Иначе, почему каждый из них признавал чародея в другом уже с первого взгляда. Манфред помнил эти долгие, таинственные единоборства без физической силы, когда двое, встретившись, смотрят друг на друга так долго и проницательно, явно признав в другом конкурента и это продолжается до тех пор, пока один обессилев не отводит глаза. Когда Дуглас впервые заглянул в глаза первого придворного мага, тот сопротивлялся какие-то минуты, а потом отвернулся и сжался так, как если бы его ударили. Потом ему долго жгло глаза, и он не выходил из своей каморки в дальней галерее замка. Дуглас же доказал, что теперь он один является первым. Старики, служившие королю звездочетами и предсказателями, до него могли ревновать, ведь он приобрел то влияние, которого никогда не имели они. Однако Дуглас чувствовал себя в замке уверенно, как рыба в воде. Придворные и маги как будто значили для него ни чуть не больше, чем грязные крестьяне на рыночной площади перед замком.
Манфред с сожалением покачал головой. Если бы только его собственный сын был таким же самоуверенным и одаренным, как Дуглас. К сожалению, Конрад не проявил до сих пор ни одного положительного качества. На сегодняшнем совете, как и до этого он даже не попытался вникнуть в государственные дела. Казалось, хитросплетения, ведущие к власти, его ни чуть не интересуют. Возможно, дело тут даже не в любви, а в том, что Конрад от природы бездарен. Хотя появление возлюбленной в его жизни все же внесло свой вклад. Возлюбленной, которая не любила его.
Даже сегодня на совете он совершенно не задумывался о предстоящей войне. Его гораздо больше волновала убежавшая девчонка. И сейчас он с отсутствующим видом стоял у окна, бесцельно сжимал пальцами граненную рукоять кинжала с опалом и думал только о Рианон. Ну и сын, покажи ему красивую девичью косу и ни о чем другом думать у него уже не хватит сил. Он даже начал считать, что лучше было иметь одну дочь, женщины, по крайней мере, сохраняют голову на плечах, всюду, даже в любви, если, конечно, они способны любить вообще. Мать близнецов была не способна. Парни же, стоит им загореться, способны забыть обо всем, даже о королевстве. Поэтому думать оставалось только отцу. Он готов был поручиться, что никчемный сын отдаст так называемой невесте даже оберегающий его кинжал с опалом, стоит той только попросить. И зачем вообще она сбежала, раз уж могла веревки вить из этого недалеко, но довольно смазливо юнца. Ответ напрашивался сам собой – она видела его взгляды, он знал, и она догадывалась инстинктивно.
А еще его немного беспокоило то, как странно временами смотрит на нее Хильдегард, но об этом он старался не думать. Кого можно обвинить кого-то в том, что он засматривается на такую красоту.
Жаль только, что Конрад в своем восхищении прекрасной принцессой уже перешел всякие допустимые границы.
– Ты не хотел бы высказаться ни по одному из обсужденных вопросов? – в итоге Манфред не выдержал и грозно уставился на сына.
Того это даже не задело. С недавних пор он не обращал внимания ни на пренебрежение этикетом, ни на гнев своего отца.
– Вы, кажется, все обсудили и без меня, – почти грубо отозвался он, даже не сделал попытки обернуться лицом к королю. Его отрешенный взгляд все еще блуждал по мрачнеющему небу, будто выискивая там кого-то.
– Так значит, тебя ни чуть не волнует предстоящая война, – Манфред решил пойти в обходную и сыграть на гордости сына, но и это видимо не сработало. – Другие юноши были бы счастливы проявить себя в бою. Ты мог бы доказать, что стоишь любого противника и вернуться героем. Очевидно, ты тоскуешь по тому, что лавры победителя достанутся ни тебе. Но это мы еще можем поправить. Ведь бои еще даже не начались. Все только впереди.
– Рианон была против войны, – обиженно надул губы Конрад, – она говорила, что из-за нашего расположения у гор нам не победить, ведь люди из Минуэла в гористой местности ориентируется намного лучше наших не подготовленных к этому воинов.
– Что девчонка может смыслить в стратегии? – взорвался Манфред.
– Но смыслит она отлично, – осторожно заметил один из оставшихся министров, до этого тактично делавший вид, что не наблюдает за перепалкой между отцом и сыном. Замечание могло стоить ему жизни, и он вовремя прикусил язык, вспомнив об этом.
– Также она считает, что нечестно объявлять войну с ними, – не успокаивался Конрад. Когда речь заходила о Рианон, он становился невыносим. Вот и сейчас только и слышится от него «она думает», «она считает», «она знает, как сделать лучше». Конрад рвался защищать ее с надобностью и без таковой, чем еще раз доказывал, что он всего лишь глупый мальчишка. Кажется, его тело выросло намного раньше, чем следовало, а разум теперь не поспевал за ним.
– Мне плевать, что она считает… – Манфред чуть было не испортил в миг всю ту ложь, которую создавал месяцами. Благо, он сдержался вовремя, прежде чем успел сболтнуть много лишнего. – Конечно, это важно. Мнение наследницы надо учитывать, – уже другим тоном заговорил он, вспомнив о нежелательных свидетелях, которые, конечно же, пока были на его стороне, но кто знает, как могут повернуться события. – Жаль, только что ее высочества здесь нет, чтобы она могла высказать свое мнение, иначе его непременно бы учли.
