Но не получалось выдавить из себя даже ухмылку, и никакая острая фразочка напоследок не придумывалась.

Эйн молчал и огромного труда стоило не просить. Не о пощаде, конечно. О последнем милосердии.

О быстрой смерти.

- Ты жертва, - сказала вдруг Мара. - Ты не виноват в том, что Рьярра забрала у тебя.

- Но это меня не спасет, - ответил он. Посмотрел ей в глаза, подумал, что в буквальном смысле смотрит в глаза своей смерти. Даже фыркнул от смеха, от того какая тупая была мысль.

И в голове всплыли слова из старой песенки "У смерти красивые глаза".

Ну да, красивые.

Мара помолчала, погладила полоски на рукояти, и большого труда стоило не вздрогнуть. Да что там, не трястись от ужаса и то было тяжело.

- Ты достойный боец и ты важен для Сопротивления. После смерти Меррика, ты один из немногих, кто удерживает ваше движение от раскола.

- Я не настолько всем нужен.

Но она была права, он был нужен. По крайней мере пока.

К несчастью для Земли и для Льенны Элеры, которой, если верить Маре, Сопротивление тоже было нужно.

- Есть и другой путь. Тебе не обязательно умирать, - Мара сплела и расплела пальцы, склонила голову, спокойно его осматривая. - Я не могу убрать метку, но могу заменить ее своей, полноценной. Я сильнее Рьярры, если ты примешь мой знак, ее связь с тобой исчезнет.

Эйн вспомнил все, что пережил в плену у Стальной суки и ответил:

- Нет.

- Не отказывай мне сразу.

- Ни за что. Нет, будь я проклят, нет. Никогда. Лучше сдохнуть.

Но она могла его заставить, применить свои фокусы, швырнуть на колени, как Рьярра. И снова было бы больно и погано, и какая-то извращенная, абсолютно больная часть внутри Эйна получала бы удовольствие, и еще много месяцев после тянуло бы блевать от одного взгляда на себя в зеркало.

Его затрясло, и Эйн дал себе слово - если Мара скажет что-нибудь еще, пошевелится, сделает хотя бы одно крохотное движение в его сторону, он нападет. И чего бы это ему не стоило сдохнет до того, как она...

Она молчала и не шевелилась, будто почувствовала что-то.

Эйн ждал удара, но его не было. Ничего не было, и в конце концов пришлось заговорить первым:

- Нет.

Мара покачала головой:

- То, что с тобой случилось неправильно. Ты жертва, - зачем-то снова повторила она. И было до абсурда смешно от этих слов. Жертва, надо же. Он - боец Сопротивления, солдат, взрослый мужик - и жертва. А потом Мара добавила. - Но ты не единственная ее жертва. Будут еще, много, намного больше, чем раньше. Если ты позволишь ей себя сломать.

Это так хорошо, так правильно звучало, что Эйна тошнило от этой правильности:

- К блясте тебя и твою мораль.

- Я предлагаю тебе не мораль, - спокойно ответила она. - Я предлагаю настоящую метку, которая не причинит боли. Еще помощь и время, чтобы укрепить Сопротивление, - она склонила голову набок, словно искренне пыталась понять и не могла. - Я предлагаю мало?

- Мне не нужна помощь. Я только хочу выжечь вас всех как заразу.

Но мертвый он был для Земли бесполезен, и мысль об этом разъедала внутренности кислотой. Раньше только эта мысль помогала Эйну вставать по утрам. Отгоняла отравленные мысли о том, чтобы выстрелить из игольника себе в висок и покончить со всем.

А теперь она загоняла его в ловушку.

- Дай мне поцеловать тебя, - спокойно предложила ему Мара. - Один поцелуй, чтобы ты мог принять решение. Если после мысль о моей метке будет тебе невыносима, я убью тебя. Быстро и не больно. Ты ничего не успеешь почувствовать.

Наверно, до войны с герианцами Эйн огрызнулся бы в ответ, а теперь внутри от ее слов разжимался стальной кулак, скрутивший внутренности. И поднималась волна благодарности. Потому что Мара предлагала ему милосердие. Быструю смерть - Эйн теперь знал, какая это на самом деле роскошь.

Один поцелуй был невысокой платой.

- Хорошо, - ответил он и зачем-то повторил. - Хорошо, только сдержи слово. И убери кнут.

- Сдержу, - она отложила кнут, и Эйн почувствовал присутствие ее силы у себя в голове. Едва уловимое давление, которое не причиняло ни боли, ни дискомфорта. Мара понимала, что он мог напасть и не оставляла ему шанса. Как жаль, что она не оказалась дурой.

Эйн облизнул губы, сделал глубокий вдох. Внутри бился какой-то неправильный, будто бы чужой страх.

Нельзя, Рьярра будет в ярости. Эйн должен принадлежать только ей.

Этот страх бесил до красной пелены перед глазами.

- Я не сделаю больно, - пообещала ему Мара и поцеловала.

Ощущение неправильности прошило до кончиков пальцев: нет, он не имеет права, он не должен. А потом лопнуло как струна и остался только теплый, мягкий контакт губ. Ощущение чужого присутствия, от которого Эйн уже успел отвыкнуть. Он так долго был один на один со своими кошмарами, с чувством вины, стыдом. А теперь кто-то был рядом, и впервые за бесконечные два года все, что делала с Эйном Рьярра не имело над ним власти. Он был с другой женщиной.

Руки сами притянули Мару ближе, Эйн наклонил голову, углубляя поцелуй. Не имело значения, что она была герианкой, и то, чего она от него хотела - Эйн целовал ее и на короткий момент все исчезло.

И возбуждение - темное, жгучее, которое разливалось по телу - Эйну нравилось.

Мара запустила пальцы в его волосы, погладила короткий ежик на затылке - щекотно и приятно, и отстранилась.

- Я не Рьярра. Со мной все будет иначе.

Он мотнул головой, чтобы прочистить мысли:

- Что ты со мной сделала?

- Я тебя поцеловала.

- Что дальше?

- Я заберу тебя себе.

Эйн прикрыл глаза, коснулся укуса Рьярры, который все еще пульсировал под одеждой и спросил:

- Если я соглашусь, поможешь мне ее уничтожить?

Больше, чем победить, чем избавить Землю от герианцев, Эйн хотел освободиться от стальной суки, от всего, что было с ней связано: от кошмаров, чувства вины, от стыда и отвращения. От одиночества, которого он не осознавал, но которое его мучило.

- Да, - просто ответила Мара.

- Забирай.

Она встала, аккуратно стянула перчатки, бросила на кровать и отступила на шаг. Почему-то показалось, что она нервничала. Эйн подумал об этом и едва не рассмеялся. С чего бы Маре, правда, было нервничать? Она ничем не рисковала и в любой момент могла передумать.

- Раздевайся, - приказала она. Не попросила, даже не сказала. Эйн отлично разбирался в приказах, Стальная очень их любила. Но от приказов Рьярры мутило, выворачивало наизнанку от страха и отвращения. От того как говорила Мара внутри проскакивали электрические разряды.

Да, он ее хотел. Слишком давно не был с женщиной. И Мара была красивой - несмотря на маску, на герианскую кожу. Можно было не врать себе: если бы он встретил ее в баре, давно, еще до войны, он подошел бы сам. Дал бы ей себя связать и поигрался бы в подчинение с удовольствием.

Может быть, в то время, пока мир еще не сломался бесповоротно, он даже захотел бы большего.

Эйн снял куртку, бросил на пол, стянул футболку через голову - одним рывком, чтобы Мара видела, что он не стеснялся своего тела. Что все еще оставался мужиком, и никакая стальная сука не могла у него этого отнять.

Он раскрыл руки, демонстрируя себя, растянул губы в ухмылке, хотя от того, как Мара смотрела становилось не по себе. И от собственных чувств тоже. От дурацкой смеси возбуждения, неуверенности и идиотской надежды, что можно было вытравить из себя два года кошмаров вот так просто.

- Нравится? - спросил он.

- Ты красивый, - спокойно, будто отмечала какую-то совершенно обыденную вещь, сказала она.

За окном моросит дождь. Реклама мотеля совсем испортилась. Ты, Эйн, красивый.

- Лучше твоих герианцев?

Она снова по-птичьи склонила голову, будто у нее барахлил переводчик, и она никак не могла до конца разобрать слова:

- У меня нет "моих" герианцев.

Мара подошла вплотную, наклонилась прямо к чернеющему в центре его груди укусу, глубоко втянула носом воздух. Смешно, всего несколько минут назад укус пульсировал, напоминая о себе - он вообще постоянно напоминал о себе, и Эйн чувствовал его даже под одеждой - а теперь вдруг это ощущение прошло.