***

В поведении Юнги, его движениях, взгляде - незаметная для кого угодно перемена, но для Хосока - колоссальная. Он видит, что ему открыта магия близости, и становится очевидно, что они с Намджуном успели переспать. Юнги разве что не мурлычет и не потягивается кошечкой от удовольствия быть кому-то принадлежащим. Ему-то, капризному засранцу с завышенными требованиями, и то свезло. А у Хосока на личном фронте воевать не за кого, пусть и претендентов хоть отбавляй.

Проснувшись к обеду, Юнги выплывает в одной своей длинной рубашке и потягивает клубничный коктейль, светит ключицами, молочными бёдрами и сбитыми коленками. Сглотнув, Хосок силится отвести взгляд, а в голове бьётся одна жестокая мысль: разорвать его так, чтобы от этой рубашки только клочки и остались. Хосоку жарко.

— Как дела? — Юнги наклоняется над ним и кладёт подбородок на макушку.

— Хорошо.

«Было. Пока ты не пришёл».

— Погнали с нами на концерт в субботу? У Намджуна знакомый на басухе рубит, билеты на халяву.

Намджун. Намджун. Намджун. Повсюду и везде, во всём, как светоч последнего месяца, как заклинание и проклятие. Хосоку бы порадоваться, наконец, за друга, но беда в том, что он перестаёт понимать дружбу, как таковую. Сожительство хочется свести на нет, убраться отсюда подальше и забыть всё, чего не было. Но Юнги настолько въелся в печень, что избавиться от него равно отречению от какого-нибудь важного органа.

— Нет, у меня в субботу как раз мальчишник у клиента, надо быть там.

— Ишь ты, блять, какие мы занятые, — обижается Юнги и вальяжно садится на стол. Худые ляжки теперь кажутся упитанными, подол рубашки задрался, просвечивает белое бельё. — Точно не сможешь?

Наконец, воротник, из-под которого меткой и клеймом выглядывает фиолетово-бордовый кругляшок засоса. Страшно раздражает. Ногти Хосока впиваются в подлокотники кресла.

— Не смогу, никак. Извини… — глаза Хосока заволокло туманом, в глотке пересохло.

Мольба. Хосок мысленно молит его уйти отсюда подобру-поздорову, пока он ещё держится. Следует удар ниже пояса, от которого ещё несколько минут жжётся в груди.

— Тогда в воскресенье я зову Намджуна на ужин. Пора вас познакомить. Ты мой лучший друг, он мой парень. Я ему о тебе постоянно трещу, вот он и интересуется, что ты за человек. Он тебе понравится, вот увидишь, — непринуждённо добавляет Юнги и, похлопав Хосока по плечу, уходит восвояси.

Ему-то что? Приведёт, познакомит. Как будто Хосок мать и отец в одном флаконе. А тому ужин готовить, потому что заказное не любит, тому терпеть и изображать немыслимую радость от встречи.

========== 3. ==========

Как бы то ни было, еда на столе, ужин по всем правилам этикета, а Хосок потрясающе выглядит и, любезничая, показывает себя с лучшей стороны. Юнги же без его наставлений и, пропав в онлайн-похождениях, пропустил момент прихода гостя и зашёл на кухню в домашних трениках и футболке. Водички попить. Невзначай. Замирает в проёме, медленно переставая чесать пупок.

— Намджун…? Ты когда?

— Десять минут назад где-то, — отвечает тот и неловко улыбается. — Привет. Здорово выглядишь.

Юнги багровеет. То ли подъёб, то ли… Хуй проссышь, короче.

А Хосок, хихикнув в кулачок, скалится в сторонке. Пиздюк. Предатель. Извинившись, Юнги хватает его под локоть и выводит в коридор. Пока Намджун пробует деликатесы под музыку, эти двое ругаются шёпотом.

— Э, слышь, чё за дела?!… — Юнги пихает Хосока к стене, наезжает, как первый парень на районе. — Не мог предупредить?! Я когда играю, время не контролирую, ты же знаешь!

— Твои проблемы, Юнги, — злобно шипит Хосок. — Я свою задачу выполнил. Пока ты был чертовски занят, я успел и стол накрыть, и приодеться. Чудо, правда?

— Бля, погоди. Ты что, специально это устраиваешь?

Секунды проницательного взгляда. Хосок дрогнул, испугавшись, что перегнул палку и стал сыном стекольщика, то есть, бесконечно очевидным.

— Не хотел этой поеботы, мог бы сразу сказать, — обижается Юнги, потому что и в самом деле непонятно, чего так заморачиваться, если можно было обойтись словами. — Придурок.

— От придурка слышу, — вскипает Хосок, а через минуту обречённо выдыхает: — Переодевайся, я пока с ним потрещу.

— Выбора-то у тебя особо и нет, — кривляется Юнги, в который раз выходя сухим из воды. Все виноваты, а он - божий одуванчик.

Намджун Хосоку понравился по-человечески, но принять его кандидатуру он не смог, постоянно испытывая желание вытолкать в шею вон и подальше. Точила какая-то непознаваемая досада. Ничем этот Намджун не лучше. Не лучше кого? Правильно. Его самого.

А дальше не вечер, а холодная война, только сталь столовых приборов сверкает. Между «лучшими друзьями» летали молнии и искры, но Намджун и сквозь эти тучи разглядел что-то такое, чего им двоим со стороны ни разу не увидеть. Химию, душное облако тесной связи и красные нити. Поэтому и насторожился, вмешивался во всякие шуточки и приколы, а когда перешли играть в гостиную, наотрез отказался от «твистера», сославшись на скуку из-за малого количества участников. Пришла очередь дженги, и Юнги, ловко составив башенку, огласил:

— Любимая игра Намджуна. Ломать не строить, — рассмеявшись, он пихнул рядом сидящего Хосока в бок, но повеселел тот ненамного.

— Какое наказание проигравшему? — интересуется Намджун.

— Х-м-м… — Юнги задумался и непростительно по-кошачьи ухмыльнулся. — Поцелуй в щёку человека, сидящего слева. Это же сближает.

Издевается ещё. Сидит же в середине, хитрожопая козлина, просчитывающая сто шагов наперёд. С ним вообще лучше не связываться в любых играх: мухлевать, наёбывать и изображать няшку ему удаётся на раз-два. Хосок его ни разу не закладывал, хотя и стоило.

— Не спи, замёрзнешь, — Юнги шлёпает его по руке, призывая делать ход.

Ах, они уже и играть начали. Отряхнувшись, Хосок вытянул деревяшку. Первые два кона, как он и предполагал, Юнги проигрывает спецом, чтобы целовать Намджуна. Хосок видел краем глаза, взбунтовался и в последнем кону проиграл быстрее, чем его успели подловить. Намджун насупился, а Юнги закатил глаза, подавая знак, что прекрасно видел, как Хосок подтолкнул пальцем лишний блок.

— Давай уже, — он придвигается и подставляет щёку.

От шеи пахнет пряным парфюмом. Сглотнув, Хосок считанное мгновение дышит ему на ухо, а потом переключается к поцелую. Лёгкое прикосновение без всякого подтекста, но Юнги вдруг беспомощно сводит коленки и чувствует, как тесно в груди, и сотни бабочек в животе, долго просидев в засаде, взвились кверху. И это после того, как они мылись в одном душе, ходили друг перед другом в чём мать родила и даже отпускали шуточки по поводу размеров члена. Нервно посмеявшись, Юнги отодвинулся и остаток вечера опасливо продержался рядом с Намджуном, пожалел, что вообще затеял хреново знакомство.

Ночью вписалась бессонница. Юнги ворочался, несколько раз шнырял на балкон курить, оглядывался, как бы кто не зашёл, не стал причитать, ругаться и пылить за то, что выбегает в одной майке на холод. Оглядывался и ждал, наверное, что раздастся голос. Но Хосок в это самое время по старой памяти, кашляя, сбивал пепел на своём балконе, тоже стоя в одной футболке. Ему бояться нечего.

***

Руки не те, прикосновения не той силы, поцелуи несладкие, всё какое-то неправильное и хрупкое, выдуманное. Словесное очарование, как и любое другое - тает. Когда открыли доступ к телу, стал получаться трах за трахом, жёстче и жёстче, а искры больше не высечь. Юнги не понимает, чего ему не хватает и что не так, мучается и мучает Намджуна. С Хосоком не делится, думает, будто тот поднимет его на смех и снова скажет не выёбываться. Впрочем, подозревает, что это его же мысли, а Хосок, напротив, аргументирует красиво или скажет какую-нибудь неординарную правду, слышать которую не сильно-то и хочется.

Встревать в глубины многолетней дружбы - риск вовсе не благородный. Всё равно, что разделять сиамских близнецов: неясно, на пользу ли и долго ли протянут разделённые половины. Хосок не посмел. Ему кажется, он задушит их близость и исчерпает степень откровенности, развалит весь замок, как ту башенку дженги, а в наказание будет пустота и навсегда потерянное доверие.