Атакованный такими скверными размышлениями, он пропускает комментарии заказчицы и отчуждённо смотрит, как флорист делает пометки в каталоге с букетами. На всё наплевать. А раньше удавалось отвлекаться.

На улице уже стемнело давно, а Юнги всё ещё не вернулся домой, на звонки не отвечает. Хосок мечтал расслабиться, в ванне полежать. Охуенно расслабился, нога танцует твист, и глаз дёргается. В выходной день, в который Юнги не обещал быть с Намджуном - пропажа. Хосок не встревает в их дела, но в курсе держится. В «какао» тоже молчок. Изжевав губы, Хосок ломится к выходу, потом возвращается обратно, пинает с дивана подушки и, выругавшись, всё-таки идёт к лифту. Ты подумай! Черти его носят, где ни попадя! Найти и отпиздить хорошенько - как мотивация.

Он к нему на работу: там другой бармен, тоже парниша знакомый - говорит, был двадцать минут назад, пил. Отерев лицо ладонями, Хосок почти всплакнул. Потому что в таких случаях искать Юнги особо не надо - он в соседнем заведении. В караоке. Снял себе кабинку, заказал еды. Не вдрабадан, на ногах держится, но его тянет геройствовать и показывать миру, кто тут батька. Юнги корчится перед телевизором и орёт в микрофон, мимо нот, мимо законов и правил, переделывая песню на свой лад. И песня эта о разбитом сердце. Хосок смекает, что за те десять-двенадцать часов, что они не виделись, произошло какое-то дерьмо. Он обнимает его сзади. Юнги перестаёт петь не сразу, вникая, чьи это руки. На фоне остаётся одна музыка и печальный всхлип.

— Мы расстались, — поясняет Юнги и подаёт Хосоку второй микрофон.

Тот перенимает без слов и пулей вступает в следующий куплет. Они традиционно рвут глотки вдвоём, выкладываясь по полной. Если кому-то медведи на уши и наступали, то им откусывали. Но это совсем не важно. Потому что в плясках по дивану и столу, в этом крике и бесновании, где любой приличный человек с воплями бросится за экзорцистом, и есть особенная прелесть.

Всё еще не отдышавшись, Юнги прильнул к Хосоку с объятиями и тихо выдохнул:

— Я люблю тебя.

Он пьян. Он себя не контролирует и назавтра наверняка всё забудет, к тому же, не стоит воспринимать буквально: спустя столько лет эти слова можно произнести и по отношению к человеку несомненно близкому. Они и не раз баловались. Кивая, Хосок лишь похлопывает его по спине и спрашивает, не желает ли маэстро ещё одной песни.

Бесились до хрипоты, домой вернулись за полночь. Всё, на что хватило Юнги - упасть ничком на диван в гостиной. Хосок подсунул подушку ему под голову и принёс плед, а потом и тазик. Ожидалось, что минут через двадцать Юнги попрощается с выпитым за вечер. Так оно и случилось. Потом помощь в ковылянии до ванной, где Юнги, шатаясь, чистит зубы. Он ничего не понимает, как же его, такого мерзкого и безнадёжного, можно выносить. А Хосок молчком, без криков и не потому что голос подсел.

Почти до утра Юнги продолжал ныть о том, что у них с Намджуном разрыв, и это его бросили, сказав, будто им не по пути, потом ещё деньги какие-то в лицо швырнули. Если бы Хосок заранее знал, чем это закончится, ни за что бы в тот вечер не настаивал на выходе Юнги из дому.

Помимо жуткого похмелья на следующий день накрывает и соль-боль от расставания. Хосок притопал с антипохмелином, помогает встать, Юнги сидеть страшно: всё продолжает вертеться и крутиться, сотрудники вестибулярного аппарата разъехались в отпуска.

— Ты вчера наебенился сильнее обычного, — Хосок протягивает стакан.

— Ага. В щи.

Где-то между рюмками с водкой глотал и пиво, мешал по-страшному, чтобы сделать себе похуже. Сегодняшней катастрофы тогда не предвидел. Расходился только к вечеру, и то потому, что Хосок вытянул на прогулку. Прохлада приободрила.

— Насчёт того, что я вчера устроил… Давай не обсуждать, лады? — просит Юнги.

— Без проблем, — соглашается Хосок.

После они возвращаются, Хосок садится за макбук и ваяет новые планы, Юнги устраивается рядышком и виновато смотрит. Вообще-то кое-что ему бы обсудить не мешало. Он прекрасно помнит, что проболтался.

— Хосоки? — эта редкая форма обращения действует на того магически: дела сразу же заброшены.

— Что? — Хосок поворачивает голову.

— Я… сказал тебе кое-что, да?

— У тебя вчера рот вообще не закрывался, — напомнил он.

С Юнги происходит безумная перемена, из уличной драчливой шавки он вдруг - воплощение нежности, залезает к Хосоку на колени и, обняв, передаёт скрытое послание.

— Эй-эй-эй, ты чего?! — Хосок ощущает его пьянящий запах, невольно стягивает руки на талии. — Обнимашек захотелось?

— Не совсем, — чуть отстранившись, Юнги выразительно смотрит ему в глаза. — Ты, правда, не шаришь?

Безумная пауза. Хосоку кажется, они идут по хрупкому льду, и именно сейчас всё пойдёт по пизде, Юнги отшутится, улетит и его уже не поймать. Ложная тревога.

— А ты это серьёзно? — на всякий случай спрашивает Хосок.

Вздохнув, Юнги льнёт к его губам и прижимается несколько коротких раз, пробует на вкус. И Хосоку моментально сносит крышу. Он впечатывается в него, подлавливает языком язык и хватает за волосы, оттягивая назад. Поцелуй глубокий, дерзкий и немного озлобленный. Юнги в стервозности не уступает: кусается, давит на член и извивается в руках.

Вот оно. То, что он искал. Дух захватывает, грудную клетку продавливает прессом. Хосок цепляет клыком нижнюю губу и тянет, слышит утробное рычание. Продравшись сквозь одежды, они оказываются на ковре, Юнги бесстыже стонет и надеется взять в рот, но Хосок настаивает на шестидесяти девяти и, шлёпнув Юнги по заднице, принимает его член сверху, разводит половинки и продавливает большим пальцем промежность. Изгибаясь, Юнги продолжает сосать, но с каждой минутой заглатывать труднее: язык Хосока вытворяет вещи, от которых севший голос хрипит в припадке.

Уложив Юнги на спину, Хосок подминает его под себя и плавно ныряет между бёдер, продолжая сводить с ума поцелуями. Юнги чувствует его точечно, каждой порой и клеточкой, жаждет его целиком, сложить их года, достоинства и недостатки, спаять в единую массу.

Хосок знает его, как свои пять пальцев, а Юнги верит и отдаётся. Вылизывая ему шею, Хосок отвлекает внимание и, подхватив худую ножку под колено, входит. Юнги вскидывается выше, и открывает самую красивую на свете линию челюсти, он шипит и ругается. Изнывая, наталкивается и, зарыв пальцы в фиолетовые волосы, массирует затылок, находит момент, чтобы мокрыми глазами высматривать взаимность.

Хосок припадает с поцелуем и толкается резво, Юнги сотрясается, пылает и точит о его позвонки ногти, приближаясь к развязке. Слизывая с век Юнги слёзы, Хосок движется медленнее и последние минуты замыкает на повторе: «Люблю тебя». Растаяв, Юнги посмел улыбнуться. Он смог. Прозрел. И больше никто другой, каким бы невъебенно классным он ни был, шансов не имеет.

«Вот и получается, что среди миллиардов нужны единицы, найти которые сложнее всего».

Хосок думал, что проснётся, и возлюбленный будет ангельски красивым в утреннем свете. Юнги же спит, раскинув конечности, с приоткрытого рта - слюна. Что ему снится - чёрт знает, но это мило.

Накрывая его и притягивая в объятия, Хосок целует выбритый висок. Хосок не любит пиво, сигареты, его ночные смены и тягу к распиздяйству. Да он в нём процентов двадцать, от силы, может обнять, остальные дубасить без передышки, критиковать и подрывать. Но, господи, как же это всё ему нужно.