Он резко вскидывает руку, хватая меня за запястье.

      – Не говори так. Пожалуйста, я здесь. Я все еще тот мальчик. И сделаю, что угодно, чтобы это доказать. – Его голос хриплый и прерывистый от боли. Это видно по его лицу, но я не могу поддаться лжи, в которую он верит. Он может не верить словам, событиям, что произошли сегодняшним вечером, но я не могу заглушить чувство разочарования в нем.

      Только не сейчас.

      – Нет, ты не такой, как они. В некотором смысле ты даже хуже. Они – невежественные фанатики. Ты… ты вырос в доме, полном любви, уважения, терпения. У тебя все это было, и это отличалось от того, что знали они, во что верили, а ты позволил им это запятнать, и отказался защищать все это. Мне все равно, если они услышат. Ты взял безоговорочную любовь, подаренную тебе родителями, и превратил в нечто уродливое. Они не ставили условий в их любви к тебе или друг к другу, но у тебя такие были. У меня нет слов для этого. Сейчас я не знаю тебя и сомневаюсь, что вообще знала.

      – Эм, ты не представляешь, на что это похоже. Ты танцуешь под свою собственную музыку. Я так не могу. Я старался дистанцироваться, и у меня получалось. До сегодняшнего вечера. – Я не поддамся на его умоляющий голос, невыплаканные слезы, блестящие в прекрасных, проникновенных глазах.

      – Нет, Уильям. Не надо использовать это оправдание для меня. Отличается ли твоя семья? Конечно, если ты хочешь навесить на нее ярлык, но в этом и проблема… в ярлыках. Ярлыки везде. Любовь, социальный статус, одежда… и дружба. Я навесила тебе ярлык моего лучшего друга, но, по правде, ты – незнакомец. И сейчас, зная правду, ты – последний человек, с которым я бы стала дружить.

      Я замечаю вспышку гнева в его глазах. – Эмма, для тебя это так просто. Дочь Лукаса и Фэб, их любовь преодолела все трудности, ты была чудо-ребенком, родившимся у двоих любящих родителей, которые хотели тебя. Ну да, тебе понятно все, через что я прохожу. Все, с чем я сталкивался, тебе чуждо, поэтому не надо стоять здесь, делая вид, что понимаешь. – Его слова задевают. У меня было все легко, я воспринимаю все как должное, но жестокость, свидетелем которой я сегодня стала, навсегда пресытила меня.

      – Не выливай это дерьмо на меня. Мои родители хотели меня, и я должна быть наказана, потому что тот, кто тебя родил, не хотел тебя? Пожалуйста, сделай над собой усилие. У тебя были два человека, которые выбрали тебя среди всех остальных и любили. Они по-прежнему любят тебя, даже если и разочарованы твоими решениями; ты по-прежнему вся их жизнь. Чего ты не понимаешь, и не из-за биологических особенностей, а из-за того, какой ты… ты – их выбор в каждую чертову минуту. А теперь ты хочешь рассказать мне, какой жалкой была твоя жизнь? Перестань жалеть себя и протри глаза. Никогда не думала, что буду тебя описывать словом «эгоист», но, черт возьми, если это слово не было придумано для тебя.

      – Эгоист? Так все годы, когда я позволял тебе ходить за мной по пятам, дабы не задеть твои чувства, я был эгоистом? Все те разы, когда я держал тебя за руку из-за какого-то глупого кризиса, который у тебя был, каждый год твоя мама ходила к доктору, и я ждал вместе с тобой, пока мы не получали новости, твой бал в девятом классе, мой выпускной вечер, создание пузыря вокруг тебя после смерти бабушки… ну да, все эти поступки ради тебя делают меня эгоистом. Я был твоим первым поцелуем, твоим первым любовником, отнесшимся к тебе со всем уважением, и это делает меня эгоистом? Ты в своем репертуаре, Эмма, живешь в своем собственном мире, видишь вещи такими, какими хочешь, чтобы они были… и все мы знаем, что ты никогда не ошибаешься. Вместо того, чтобы возлагать вину на меня, тебе стоит взглянуть на себя и возложить часть вины на того, на ком она лежит.

      Холод разливается по венам. Каждое воспоминание, которое он швырнул мне в лицо, было тем, что я хранила глубоко в сердце. Я думала, это были мы, налаживающие наши отношения, создающие воспоминания, получающие вместе жизненный опыт, но он ведет себя так, словно лишь терпел нас, в то время как я жаждала нас. Старалась ради нас. Была только я. А я считала, что были мы. Тут же моя рука тянется к цепочке… бесконечность. Которую, я думала, обрела в юном возрасте. Мое горло болит, восставая против меня, пытающейся сглотнуть. На одну секунду встречаюсь с его глазами, и это причиняет боль.

      Ложь. 

      Разорванные связи. 

      Конец.

      Я оглядываю комнату ожидания, запоминая твидовый диван бордового цвета, соответствующие ему стулья. Стерильные. Точно, как наши отношения. Все тепло вытекло с кровью, все, что осталось, это отчужденность, аура смерти. Я делаю шаг назад, нуждаясь в расстоянии от человека, которого любила всю свою жизнь. Ложь; я любила того, каким я его заставляла быть. Но не этого парня перед собой. Я держусь за цепочку, встречаюсь с его глазами. Как можно сильнее тяну, цепочка рвется, и я позволяю ей упасть на пол. Поворачиваюсь, чтобы убежать, и слышу, как он кричит мое имя.

Не могу здесь находиться. Как бы я не была зла и разочарована в нем, мое сердце по-прежнему принадлежит ему. Оно было его, чтобы лелеять или раздавить, и он только что его уничтожил. Мои мечты. Мою веру. Мою реальность. Мое будущее. Я подарила ему все это, а он разрушил. Знаю, нам обоим еще взрослеть и взрослеть, и никто не знает, что преподнесет будущее, но я была чертовски уверена, что независимо от того, по какому пути ни пошла бы моя жизнь, он был бы в ней… на каждом шагу.

      Я смотрю на своих родителей и выхожу за ними, каждому из нас необходим глоток свежего воздуха. У мамы покрасневшие глаза, а у папы лицо стоика, но глаза подернуты болью.

      – Есть какие-нибудь новости? – Я стараюсь сделать голос твердым, но дрожащий подбородок выдает меня. Родители раскрывают свои объятия, и я лечу к ним.

      – Джеймс все еще в послеоперационной палате, но врачи полагают, он полностью восстановится. Ему еще многое предстоит, но он поправится. – С облегчением вздыхаю. По крайней мере, он поправится.

      – Я собираюсь домой. Позвоните мне, если будут хоть какие-то изменения. – Папа кивает, а мама притягивает меня ближе.

      – Ты в порядке? – ее шепот щекочет мне ухо.

      – Нет, даже не близко, - признаюсь я. Я утыкаюсь лицом в ее грудь и позволяю вести себя. Ее футболка намокла, а мое тело сотрясает от облегчения, что Джеймс переживет эту жестокость. Присутствие при гнусном злодеянии, конец моей дружбы, разрыв моих отношений, мое разбитое сердце. Слишком много всего.

      – Позволь папочке отвезти тебя домой, пожалуйста. Не хочу, чтобы ты в таком состоянии садилась за руль.

       Качаю головой.

        – Я возьму такси, а он, как и ты, нужен здесь. Я буду в порядке, обещаю.

      – Я люблю тебя, Фасолинка.

      – И я люблю тебя. – Смотрю на папу. – Обоих.

      Его кулаки сжаты, челюсть сцеплена. – Мы будем дома, как только увидим его. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится.