– Может тебе и восемнадцать, но не произноси «задница» на публике. – Из всей моей тирады эта женщина услышала только это слово. Наверное, я теряю хватку.

      – Тебе известно, что она ничего не слышит, когда прямо перед ней маячат магазины, где можно скупить все. Фэб, у нас куча времени. Может, ты сможешь купить все необходимое и удивить Эмму. – Кажется, это поднимает настроение саллиголику(им. в виду главный покупатель в магазине «SallyMACK», который представляет собой демонстрационный зал, где можно найти предметы с изюминкой для своего дома), и я вздыхаю с облегчением. В войне «Шопоголики – против нас» выиграно маленькое сражение.

      – Хорошо, пойдемте перекусим. Я измотана. – У нас с папой похожие неверящие взгляды… она измотана? Думаю, все те люди из отдела продаж, общавшиеся с ней, теперь нуждаются в рецептурных препаратах и недельном отпуске. Понятия не имею, как будет обставлена моя квартира, какая будет цветовая гамма, черт, в данный момент я не помню, где буду жить.

      – Шоколад? – ною я.

      – После овощей, - огрызается в ответ мама со злой усмешкой.

      – Мне не нужны никакие поваренные книги. Я буду жить без сладкого, и ты мне не запретишь, – я топаю ногой.

      – Сначала мороженое? – Папа качает головой на нас. Единственная вещь, которую он не мог контролировать, это наше пагубное пристрастие начинать с десерта. Девиз моей мамы – наслаждаться тем, что делает тебя счастливой, иначе можно упустить время. Она знает об этом не понаслышке.

      – Конечно. – Я беру ее под руку, и мы фланируем перед папой, который все еще пялится и переживает этот поворот событий.

***

      Расческа застревает в моих волосах. Я выдергиваю ее и швыряю через комнату, по моему лицу струятся слезы. Папа кричит через дверь: - Что случилось?

      – Уронила расческу, - воплю я. Мама в последнюю минуту покупает продукты и разные штучки для сегодняшней вечеринки в честь моего окончания школы. Уилл должен приехать как раз к церемонии, но не это причина моего срыва.

      – Крошка, что не так? – Он приседает до уровня моих глаз и вытирает слезы, заливающие мое лицо.

      – Я – эгоистка. Я хочу, чтобы бабушка была рядом.

      – Это не эгоизм, Эмма. Это нормально. Мне тоже хочется, чтобы она была рядом. Более того, мне хочется, чтобы она понимала, какой сегодня день. Мне хочется, чтобы она увидела, как ее девочка пройдет по сцене, и хочется, чтобы она осознавала, чему ты научилась. Мне хочется, чтобы она увидела, как ты преуспела. Поэтому нет, ты не эгоистка.

      От его слов я плачу еще сильнее. – Она была рядом во всем остальном. Всегда. Сейчас же, в этот важный момент, я ощущаю пустоту.

      – Поэтому ты не пошла на выпускной вечер? Уверен, Уильям бы приехал домой. – Вместо этого я решила поехать к нему.

      – Да, - выдавливаю я из распухшего горла. – Она была рядом на его выпускном, она должна увидеть меня, я не могу сделать этого без нее. Если мне так плохо, когда я выпускаюсь из школы, можешь представить, что будет, когда я буду выходить замуж?

      – Предпочитаю не думать об этом.

      – Папа, – укоряю я его. – Однажды это случится. Что я буду делать? Сожгу свое свадебное платье в порыве гнева?

      – Это, по-прежнему, ново для всех нас.

      – Прошло два года. Это не ново.

      – Два года из восемнадцати – это ничто. Это ново. Такое впечатление, что только мы узнаем один аспект этой болезни, как всплывает другой. Невозможно приспособиться. – Самые последние ее приступы заключаются в отказе от мытья. Требуются три помощника, чтобы ежедневно отводить ее в душ и одевать. Ее волосы всегда нечесаны, и что уж говорить о ее зубах. Это жестоко. Я могла бы справиться с ее ускользающим разумом, если бы не нужно было созерцать еще и ее исчезновение во всем остальном. Все, чем она гордилась, она не помнит. Ее волосы были безупречны, ногти подпилены, как полагается, ее улыбка могла осветить комнату. Может показаться мелочным обсуждать внешний вид, но это – частичка той, кем она была. Для нее это всего лишь еще один способ быть здесь, но в то же время и отсутствовать. Она понятия не имеет, кто я, всего лишь девушка, которая приносит ей кофе. Для нее я – чертова официантка. Ты ведь не клала в него сахар, не так ли, дорогая? Это не кофе без кофеина? У тебя есть какие-нибудь сладости? Вот к кому я была причислена. Я обращалась к ней «бабушка», но, кажется, это выше ее понимания, или она не слышит меня. Не знаю, что из этого верно. Для нее я просто «дорогая». Я должна быть счастлива, что она до сих пор здесь, со мной, и я благодарна за это, но так хочется ее обратно. Всю ее.

      – Ты когда-нибудь задумывался, почему?

      – Каждый чертов день, – его голос дрожит, - я задумываюсь, не пропустил ли я знаки. Что, если бы мы заметили болезнь раньше? Что, если бы я начал лечение сразу же? Сделал ли я достаточно? Вспомнит ли она меня когда-нибудь? Гордится ли она еще мной? Любит ли она еще меня? Все эти вопросы остаются без ответа много раз на дню.

      – Это паршиво.

      – Именно так. – Я расстроила его, а ведь не хотела этого в такой день. Нужно было выпустить свой гнев потише.

      – Прости меня, – он накрывает мою щеку ладонью.

      – Не извиняйся за свои чувства. Хотелось бы верить, что она так же расстроена, как и мы, но я не хочу для нее подобного. Для нее каждый последующий день - это испытание, головоломка, и, как только вещи становятся слишком запутанными, я вижу, как она все больше и больше отдаляется. Это способ защиты организма. Я понимаю это здесь, - он указывает на голову, - но не чувствую здесь, – папа накрывает рукой свое сердце.

      – Точно. Понятно, что она не обижается, и мы не виноваты. При этом, в такие дни, как сегодня, я так чертовски зла. Печальна. Растеряна. Чувствую себя капризным ребенком, потому что не могу даже представить, что она чувствует изо дня в день. И никто не может рассказать нам. Просыпается ли она в замешательстве или растерянности? Ложится ли спать, скучая по нам так же сильно, как мы по ней? Чувствует ли она себя брошенной из-за того, что, хоть мы и рядом, она не понимает, кто мы такие?

      – Сладкая, у меня нет ответов. Я не хотел бы тебе говорить, но здесь мы в одинаковом положении. Вот что я могу сказать – моя мама хотела бы, чтобы ты танцевала на той сцене. Она бы хотела, чтобы ты улыбалась, а не плакала. Она бы хотела приготовить тебе самые вкусные пирожные и громче всех свистеть. Моя мама… чертовски бы тобой гордилась. Сделала бы плакат в самом центре штата, оповещающий о твоих достижениях, – он делает паузу, чтобы вернуть самообладание. – Твоя бабушка поддерживает тебя, она бы уложила твои волосы, устроила бы поход по магазинам с твоей мамой, уделила бы повышенное внимание твоему макияжу. Она бы украсила этот дом так, что он был бы пригоден для королевской знати, потому что для твоей бабушки нет никого дороже тебя. Бабушка физически может находиться в своей комнате в центре, но лучшая часть нее… та, которую она передала тебе, будет обвивать тебя, пока ты будешь получать свой диплом с улыбкой, украшающей твое личико, и никаких слез. Прими то, чему она тебя научила, развивай то, что ты узнала, и пойми, что ничто не отнимет у тебя те воспоминания. Не бери ситуацию в голову; чувствуй сердцем. Не позволяй той, кем она стала, быть той, кем является для тебя бабушка. Это несправедливо по отношению к тебе, и уж точно несправедливо по отношению к ней. – Я падаю в его объятия, эмоции зашкаливают. Не могу дышать, зрение размыто… это больно. Чувствую себя такой же потерянной, как и она. Только вот я знаю сегодняшнюю дату, главных людей в моей жизни, свое прошлое, и я готовлюсь к будущему. Она же ничего из этого не знает, и, в то же самое время, не только она лишена этого.