— Спасибо, но я подумала и решила, что бороться с Алексеем мне не под силу, — виновато ответила она. — Я попробую с ним договориться: не обидит.
— Нет, так не пойдет, — после долгой паузы холодно выдавил Цеховский. — Отныне мы с тобой или заодно, или… Уверен, как только он узнает правду об истории с письмами, услышит о твоей мнимой беременности и «выкидыше», ты не только не получишь ни копейки — тебя в тот же день вышвырнут из этой квартиры. Особенно его впечатлит твое бесплодие — ведь ты всех убедила, что это его вина… Да и доктору твоему вряд ли придутся по душе все эти черные делишки.
Подняв изумленные глаза, Лида наткнулась на ледяной взор Цеховского и… согласилась.
К вечеру, обсудив план действий и конспирацию, Максим оставил на барной стойке список принадлежащих Алексею российских компаний и ушел, довольный собой: первый шаг сделан. В том, что женщина его не сдаст, он был уверен (вовремя вспомнил о докторе!). И у Радченко нет оснований подозревать именно его: такой список за определенную плату мог получить любой.
В другом списке, который хранился в надежном месте, была информация иного рода, которую и за деньги не купишь: перечень офшоров. И пусть за последние три года в нем наверняка многое изменилось, это была бомба. Взорвется она или нет, зависело теперь только от Максима…
Поначалу все шло так, как он задумал. Радченко окончательно замкнулся в себе, перестал доверять кому бы то ни было, в том числе и Зельмаху, которого Цеховский слегка опасался — умен, знает все ходы и выходы в судах, одинаково владеет вопросами как хозяйственного, так и семейного права. Но потом появился этот Кушнеров, и все пошло наперекосяк. И дело даже не в вонючем кабинете, из которого поперли Максима, дело в другом — вместе Радченко и Кушнеров представляли собой силу, с которой Цеховский не был готов бороться. Мало этого, в процесс раздела имущества вступил Семен Самуилович Зельмах и первым же разговором до смерти напугал Лиду…
— Максим Леонидович, к вам следователь, — приоткрыв дверь палаты, сообщила медсестра. — Вы беседуйте, я пойду…
После разговора со следователем Цеховскому стало нехорошо. Похоже, он только сейчас ясно осознал, что перешел ту невидимую черту, которая отделила его прошлую жизнь от настоящей. При мысли, что возврата нет и быть не может, стало дурно — леденящий душу страх мгновенно парализовал волю, и в течение часа давление достигло цифры, услышав которую Максим покрылся испариной и почувствовал, что вот-вот умрет.
«…Из-за Лиды все стало рушиться! Все, ради чего я жил, рисковал положением, репутацией!» — вспомнился ему момент, когда узнал, что Лида забрала иск. Тогда ему показалось, что внутри его разорвалась бомба, и взрывная волна, не находя выхода, стала распирать, раздувать всю его плоть. Как же ему хотелось выпустить эту разрушительную мощь наружу и уничтожить всех, кто ему мешал!
Но почему она сделала это в последний день? Как, каким образом Алексею удалось с ней договориться миром? Эта никчемная, не сделавшая в своей жизни ничего путного алкоголичка забрала назад заявление и даже не поставила его в известность!
…А ведь за день до этого он с упоением еще раз просматривал кропотливо составленный бизнес-план на ближайшие три года… Трех лет должно было хватить, чтобы создать свой холдинг. И тогда никому в голову не придет спросить, кто его истинный хозяин. Максим Леонидович Цеховский! Все по праву принадлежит ему, и только ему, потому что он вложил в это дело собственные силы, здоровье, ум!
Конечно, он предполагал, что Радченко легко не сдастся — будут суды, апелляции, особенно если за дело взялся Зельмах. Потому сам решил не торопиться и выйти из тени только тогда, когда окончательно станет ясно — кто кого. А опытных адвокатов для Лиды, поднаторевших на бракоразводных процессах, нашел с помощью знакомого.
Года четыре назад, оказавшись с какими-то бумагами в РОВД, Максим случайно услышал, как в коридоре обронили название фирмы, которая занималась валютными операциями. Хозяина конторы знали многие, в том числе и Цеховский. Сообразив, о ком речь, он сделал этому человеку предупреждающий звонок, и к приезду оперативников с налоговой полицией сотрудники его фирмы подготовились: трудились в поте лица, правда, совсем на другом поприще — вели прием граждан, которым досаждали пьяницы-дебоширы во дворе, громкое мяуканье соседской кошки и быстрый рост цен. К слову, валюты нигде не нашли — ни в сейфах, ни в рабочих столах, ни в сумках. К официальной бухгалтерии было не подкопаться, в компьютерах кроме стандартных программ и рабочих документов — тоже ничего.
Назавтра указанием сверху шумиху замяли, а у Максима Леонидовича с хозяином конторы установились особые отношения: он и офшоры у него открывал (первый — три года назад, когда понял, что Радченко и Кушнеров обвели его вокруг пальца), и деньги обналичивал (на системе «откатов» Цеховский зарабатывал почти столько же, сколько в холдинге), и услугами его юристов пользовался. Так что, естественно, сразу после известия о грядущем разводе четы Радченко Максим позвонил давнему приятелю.
И вот все пропало: супруги развелись миром. Наутро Цеховский впервые в жизни боялся появиться на работе: колотилось сердце, дрожали колени, при подъезде к офису испариной покрылась спина. Но, увидев довольных и улыбающихся Радченко с Кушнеровым, он успокоился: кажется, Лида выполнила хотя бы одно из условий и не выдала его.
Вечером Максим даже отправился отмечать благополучный развод шефа в тесной мужской компании. Правда, он так и не смог выудить из разговора хоть каплю информации, как же Алексею удалось справиться с Лидой, — за столом говорили о чем угодно, но только не о суде и не о разводе.
«Что ж, — пришел он к заключению, поздно ночью вернувшись в свою квартиру, — придется замереть и втихаря довести до конца другое дело. А то обложили со всех сторон: дня не проходит, чтобы не прошерстили финансовый отчет по всем направлениям».
После возвращения Кушнерова из Штатов Радченко действительно словно подменили: каждое утро он приезжал в офис и интересовался всем, чем прежде единолично занимался Максим. Словно контролировал. Между тем второе задуманное Цеховским дело продвигалось вполне успешно. За короткое время ему удалось найти и объединить соратников (тех, кому мешал Семенович) и подписать от имени холдинга параллельный контракт на переоснащение атомной станции. Радченко об этом даже не подозревал: рассчитывая оттяпать у шефа часть имущества, Максим с самого начала решил ничего ему об этом не говорить, а теперь было вроде и поздно.
«Надо успеть “уступить” контракт своему офшору, а то, того и гляди, отберут печать и право подписи, — продолжал он размышлять уже в постели. — Если все сложится удачно, станция получит кредит, деньги уйдут на мой офшор, я и поставлю оборудование на станцию. Тем более что оно уже практически готово… Как только заказчик откажется от услуг Семеновича-Крапивиной, им придется срочно искать другого покупателя».
Сам он лишь в октябре смог реально оценить возможности (в том числе и финансовые) этой дамочки: одно то, что она входила в число доверенных лиц господина Семеновича, говорило о многом. Прав он был, когда предположил, что в Москве у Крапивиной есть волосатая лапа. Кто же знал, что эта лапа — правая рука одного из вице-премьеров!
«Можно выторговать приличную скидку… Есть еще вариант — забрать кредит и испариться, но об этом лучше не думать: прошло время, когда банковские кредиты исчезали навсегда… Вот бы у Радченко вырвать кусок побольше и раствориться в необозримых просторах земного шара… — размечтался Максим. — Все равно ведь придется уезжать… Рано или поздно Лида расколется, кто подбил ее на раздел холдинга, кто-нибудь настучит об “откатах”, ну а когда станет известно об атомной станции, тогда уж точно придется давать деру… Однако зачем ждать и гадать? — Он повернулся на бок, обнял жену. — Сразу после Нового года отправлю Ольгу к сыну в Англию. Пусть снимет квартиру и ждет… И я буду здесь выжидать…» — пригревшись у теплого плеча, подумал он, еще не ведая, что шанс отщипнуть несколько миллионов у шефа выпадет совсем скоро.
