На момент обретения Литвой независимости вовсю шла комплектация третьего, почти достроенного блока. И вдруг как снег на голову свалилось решение: прекратить строительство. В обратную сторону маховик раскручивался стремительно: все многими годами поставлявшееся на Игналину распродавалось такими темпами, что через год там по большому счету делать уже было нечего.

А так как Артем считался не последним человеком в отделе снабжения и в Москве у него был свой «генератор идей» Радченко, очень скоро Кушнеров мог позволить себе купить квартиру в центре Москвы, куда и переехал вместе с семьей…

— …Ладно, — после раздумий кивнул Алексей, — возвращайся. Все равно если ты что-то надумал, останавливать тебя бессмысленно. Цеховскому, конечно, это не понравится.

— И за что он меня так не любит? — получив «добро» (кому, как не Кушнерову, была известна быстрая отходчивость друга), Артем заложил руки за голову и улыбнулся. — Я не претендую на пост генерального, пусть Максим и дальше руководит. Но вот свой кабинет я ему не уступлю, пусть не надеется. Кстати, переключив внимание Джейн на себя, я, можно сказать, спас когда-то его семью от развала… Интересно, как он воспримет мое возвращение? Уж, конечно, оттого что придется освободить кабинет, от радости прыгать не станет.

Алексей нахмурился: обоюдная неприязнь ключевых фигур бизнеса была ему не по душе еще до отъезда Кушнерова в Штаты.

— Глянь, Юлька возвращается! — меж тем отвлек его от мыслей Артем. — Нет, ты скажи: где она всему этому научилась?

Поправив очки, Радченко перевел взгляд на дверь. Судя по всему, Юлька от нечего делать пыталась обольстить приставленного к ней бодигарда: передав Михаилу солнцезащитные очки, она томно улыбнулась, шагнула под душ и, дразня зевак упругим молодым телом, призывно потянулась.

— Ну что творит! — то ли с гордостью, то ли укоризненно воскликнул Артем.

— А гены все-таки твои, — хмыкнул Алексей. — Бедный Миша, он еще не знает, что его ждет на дискотеке…

…Алексей не сразу осознал, что отныне все в его жизни перевернулось. Вернее, он упрямо не желал принимать новую реальность, в которой все становилось с ног на голову.

Во вторник к окончанию первой пары он пристроился на подоконнике напротив аудитории, где занимался второй курс, и принялся ждать. Но Крапивина из двери так и не вышла. Это было странно: преподаватель имел нехорошую привычку лично проверять посещаемость, и на его пары рекомендовалось ходить всем, особенно отличникам. На экзамене пропуски лекций выходили боком.

— А где Тамара? — заглянув в аудиторию, столкнулся он со старостой ее группы.

— Декан утром вызвал. Подходи на большом перерыве к 410-й, у нас замена, — на ходу предупредил тот.

Посмотрев вслед старосте, Радченко бросил взгляд на круглые часы под потолком и на всякий случай решил зайти в деканат: зачем это ее вызвали к Кравцову?

— Вероника, ты Томку видела? — приоткрыв дверь, спросил он у секретарши.

— У тебя совесть есть?! — прошипела та и многозначительно посмотрела на смежную дверь. — Сам не мог ей сказать, что женишься на Тишковской?!

Рука Алексея отпустила дверную ручку и повисла вдоль тела. Прошедшая ночь ничего не изменила, события продолжали развиваться независимо от него.

— Где она?

— Не знаю. Заявление написала на освобождение от занятий… Как ей теперь людям в глаза смотреть? На ней лица не было, когда от Кравцова выходила!

До Алексея не сразу дошел смысл этих слов. А ведь верно: вчера он больше думал о себе, о своих переживаниях, даже о чувствах Тишковских позаботился, а о Тамаре… И с поликлиникой нехорошо получилось…

«Артем был прав: надо было сначала с ней поговорить», — запоздало осознал он и помчался в общежитие. Но к сожалению, то, что он мог спасти вчера, сегодня оказалось невозможно…

Следующая неделя словно выпала из Лешиного сознания. Точнее, время продолжало отсчитывать привычные секунды, минуты, часы, дни, а он словно существовал вне его: не пил, не ел, не спал, ни с кем не общался и почти не выходил из комнаты, за исключением двух вечеров, которые он продежурил под окнами у Куприяновых. Его тоже не беспокоили, а если кто и заглядывал, то молча закрывал дверь с другой стороны. Единственный человек, которого он желал видеть, уехал неизвестно куда: осталась лишь дорожная сумка, служившая немым укором.

В пятницу около десяти утра в комнату к Алексею постучалась Лида. Свое отношение к ней он высказал весьма доходчиво: отвернул небритое, обросшее щетиной лицо к стене и натянул на голову одеяло.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — попыталась она дотронуться ладонью до его лба.

— Уйди! — резко отбросил он ее руку.

— От того, что происходит, под одеялом не спрячешься… Леша, так нельзя, — мягко продолжила Лида. — Ты не появляешься в институте… Мы ведь с тобой обо всем договорились.

— И о чем же мы договорились? — проронил он язвительно.

— О том, что должны создать видимость отношений. Иначе никто не поверит, что мы собрались пожениться.

— А мы собрались пожениться?

— А как иначе понимать твой визит в понедельник? Уже весь институт знает.

— По какому праву твой отец и Кравцов вмешались в мои отношения с Тамарой?! — неожиданно резко отбросил он одеяло и повернулся к Лиде лицом.

— Я об этом не знала… — заморгала та глазами. — Но если и так, ты должен понять папу: он всего лишь хотел защитить интересы нашей семьи…

— Да плевать мне на ваши интересы! — вскочил он с кровати. — Я люблю ее, и только ее, ты это понимаешь?! И я сам должен был сказать ей о том, что… — подбирая нужное слово, Алексей замялся и тут же заявил: — Все, что случилось на практике, трагическая ошибка. Я ненавижу тебя, себя…

— А я еще раз повторяю, что не намерена держать тебя после рождения ребенка! — повысила голос Лида. — Но до этого нам придется соблюдать правила игры: сегодня вечером родители приглашают тебя на ужин, а завтра мы всей семьей пойдем в театр!

— А послезавтра?! — скривился он. — Послезавтра мы снова окажемся в одной постели, потому что должны создавать видимость отношений? Запомни, я никуда с тобой не пойду ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра! — отчеканил он. — Выкручивайся, как хочешь, мне это глубоко безразлично.

— Но сегодня день рождения мамы, — сообразив, что перегнула палку, попыталась объяснить Лида. — Тебе придется приехать.

— Хорошо… Если ты продолжаешь настаивать, сегодня я снова встречусь с твоими родственниками. Только на этот раз я скажу им все как есть: тебя не люблю, жениться на тебе не собираюсь и готов хоть сегодня вылететь из института!

— Я вижу, ты и вправду болен, — промолвила Лида после паузы и добавила: — Только помни, есть еще твой ребенок.

Алексей замер, посмотрел на Лиду ненавидящим взглядом и выдавил:

— Уйди…

Стоило закрыться двери, как он снова упал ничком на кровать, попытался забыться…

В субботу вечером в комнате Радченко появился Кушнеров. За пять дней, пока они не виделись, Артем похудел, осунулся и даже посерел лицом. Скрыть неприятные новости от Инны оказалось невозможно — институт гудел как растревоженный улей. Везде — в коридорах, аудиториях, туалетах — говорили только о Радченко, Крапивиной и Тишковской. В ту же ночь с угрозой преждевременных родов Кушнерову забрала «скорая».

— Устал! — бросил он с порога. — Инка третий день на капельницах, каждое утро смотрит на меня с надеждой, а мне сказать нечего… Душа на части разрывается: за нее, за ребенка… Угораздило ж тебя так не вовремя!

— А разве такое бывает вовремя?

Алексей тяжело встал с кровати и посмотрел на себя в зеркало: бесформенные спортивные брюки, майка неопределенного цвета, сам всклокоченный, небритый…

— Выпить, что ли? — коснулся он рукой щетины. — Компанию составишь?

— Составлю, только сначала прими душ. Хлеб есть?

— Одолжи у ребят. — Алексей подхватил полотенце и поплелся в душевую. — Водка там, где всегда.