А несостоявшийся жених, если бы не друг и сокурсник Петька Омельченко, ходивший за Черновым по пятам, неизвестно что мог тогда с собой сотворить. Лишь через год он более-менее пришел в норму: обида улеглась, нервы успокоились. Владимир даже стал наведываться на танцы. Только домой не ездил: то ли неловко было смотреть в глаза соседям, то ли боялся повстречать Вику, которая иногда навещала родителей. К слову, где-то в середине девяностых ее пожилой муж умер от инфаркта…

И все же спустя год именно в августе состоялась свадьба и в семье Черновых. Верный товарищ Петька уговорил-таки друга съездить домой, сам отправился с ним ради моральной поддержки, а через неделю восемнадцатилетняя Лена Чернова и двадцатиоднолетний Петр Омельченко, полюбившие друг друга с первого взгляда, расписались в местном сельсовете.

В декабре этого же года развалился Союз и все встало с ног на голову: рушились одни идеалы, их сменяли другие, но для курсантов за высокими стенами военного училища время словно остановилось. Они долго не могли понять, что на данном жизненном этапе оказались в ловушке, и, даже разъехавшись по гарнизонам, долгие годы продолжали хранить верность однажды принятой присяге.

Шло время. Вернее, ползло — вяло, нехотя, словно и оно, замедляя ход, теряло веру в светлое будущее. Одна за другой на глазах Чернова разваливались обитавшие в офицерском общежитии семьи: ни денег, ни жилья… А так как в надежность женских чувств он больше не верил, то для себя решил: никаких серьезных отношений и никакой женитьбы. Зато как только выпадал свободный день, правдами и неправдами стремился в семью сестры: там тепло, светло, уютно, племянники опять же. Семья Омельченко, служившая в соседнем округе, оставалась приятным исключением: по-прежнему влюбленные глаза супругов, двое мальчишек-погодков. Володя стал добиваться перевода к ним поближе, но так уж все складывалось в его жизни, что счастье вытекало из несчастья, и наоборот…

В тот день, когда ему удалось получить новое назначение, Петра отправили в Чечню. А спустя три недели прибывшему туда же Чернову пришлось лично опознавать то, что осталось от лучшего друга и мужа сестры…

— А если бы… — шеф задумался, пытаясь доходчиво сформулировать свою мысль. — Если бы Вика попросила прошения, вернулась… Ты принял бы ее с ребенком? Смог бы простить? Вдруг она до сих пор…

— Хотите сказать, любит? — понял его мысль Владимир. — Сомневаюсь: время все расставило по местам… Хотя тогда, наверное, простил бы… А сейчас нет… Для того чтобы простить — надо забыть. Чтобы забыть — надо любить. А я ее уже не люблю… В чем тогда смысл?.. Зла я на нее тоже не держу, да и обида давно улеглась. А насчет «простить»… В жизни можно все простить, кроме подлости… Путано, наверное, но красиво говорить я никогда не умел.

— Ну почему же, — не согласился Алексей. — Глубина мысли далеко не всегда зависит от правильно построенных фраз…

— И потом, с чего это вы решили, что она меня помнит? — неожиданно продолжил Чернов. — В наши дни женщины интересуются не высокими чувствами и даже не статусом избранника. Деньги и их количество — вот мерило любви.

— Да-а-а… — прищурившись на ярком солнце, усмехнулся шеф. — Напакостила тебе в душу твоя Вика!

— Дело не только в ней, — многозначительно вздохнул Владимир. — В силу своего положения и занятости вы многого не замечаете, Алексей Ярославович… — Появившийся на причале шкипер на ходу подхватил фал, бросил его внутрь, шустро запрыгнул на борт, завел двигатели и стал медленно выводить катер мимо мирно дремавших белоснежных яхт, демонстрирующих торжество дела человеческих рук и толщину кошелька их обладателей. — Помните, сразу после переезда за город мы с вами посещали фитнес-клуб? Недолго, около месяца, пока в доме спортивный зал не оборудовали. Элитные посетители, точно сошедшие с обложек журналов красотки… Как-то одна из них достала мой номер телефона через администратора. Договорились о встрече, посидели в кафе и поехали на квартиру, которую я еще не успел сдать. Я девушку специально туда повез — захотелось лишний раз убедиться в женской алчности. Вы бы видели лицо этой барышни, когда мы подъехали к дому! Ну как же так? У меня такая машина, такая одежда, а живу в сарае? Когда я сообщил, что всего лишь телохранитель, в ее хорошенькой головке тут же созрел новый план: я знакомлю ее с вами, а она гарантирует мне повышение по службе, если удастся постоянно возле вас прописаться. И такой напор, такая убежденность были в ее словах — я даже растерялся! Вы уж простите, — виновато глянул он на шефа. — Пришлось сказать, что женщинами вы не интересуетесь… Она, конечно, расстроилась, но самой потрясающей была концовка: тут же предложила себя за две сотки, но на всю ночь, так как я ей очень понравился. На том и расстались.

— И часто тебе приходится отражать подобные удары?

— Не считал… Работа такая: кто на что учился, на то и пригодился… Так что если бы не моя сестра (ну, мать не в счет), можно сказать, разочарование в женщинах было бы полным… Правда, у сестры есть одна странная подружка… Но это я так, — спохватившись, махнул он рукой.

— И что за подружка? — заинтересовался Алексей, так и не припомнивший, видел ли когда-нибудь Чернова с женщиной.

— Да одноклассница ее… Я, когда школу оканчивал, никого, кроме Вики, не замечал, а уж кто к сестре в гости приходил — тем более. Сидели девчонки, шушукались, а только я на пороге появлялся — она сразу за дверь. Думал, с годами все у нее пройдет…

— И что?

— Похоже, не прошло… Таня медсестрой в больнице «Скорой помощи» работает. То племянников посмотрит (сестра после гибели мужа домой вернулась), то среди ночи примчится к матери укол делать — давление у нее высокое. По хозяйству, в огороде поможет — словом, почти член семьи. Но только я домой приезжаю, даже не заглядывает. Решил как-то встретиться, поблагодарить за помощь, а она меня увидела, покраснела и дала деру. Представляете? Назавтра сестра не выдержала, призналась: оказывается, Таня любит меня еще со школы. Тут уж я испугался… Ну разве можно столько лет безответно любить человека?

— Наверное, можно… — наблюдая за проплывающим метрах в двадцати маяком, произнес Алексей. Шкипер добавил мощности, и, взревев двумя двигателями, катер рванул в открытое море. — Но и жить при этом другой жизнью тоже, оказывается, можно! — стараясь перекричать рев моторов, добавил он…

…Какими замечательными выдались те несколько недель после практики! Праздник, фейерверк эмоций, когда чувственность, нежность переполняли душу и просто зашкаливали. Впрочем, шкала любви у каждого своя…

Почему все самые большие жизненные ошибки человек замечает лишь с высоты собственного опыта? Идет по жизни, продирается сквозь бурелом, вязнет в грязи, бежит, плывет, ползет — и не задумывается, какой рельеф местности он пересекает — дойти бы! Потом выйдет на высокое чистое место, оглянется назад и обидно становится: это же надо! Да за спиной целая горная цепь с каньонами, болота, бурные реки. А ведь все это можно было обойти, стоило только в самом начале пути взять чуть правее…

Вот так и Алексей, анализируя тот далекий период, видел лишь череду ошибок, которые в итоге и завели его в тупик. Признайся он Тамаре в любви накануне отъезда, не было бы той ночи с Лидой, в этом он был уверен. Как и в том, что если бы сказал те важные слова в первый вечер после приезда, сделал предложение, познакомил с родителями, возможно, ее сердце и смягчилось бы в дальнейшем, да и он не стал бы метаться.

А ведь Леша готов был признаться в своих чувствах в любую минуту! Ему уже тягостно было молчать, усилием воли останавливать себя в последний миг. Зачем? Ну почему тогда казалось, что еще не время? Почему словно онемел, когда появились опасения по поводу беременности? Ведь в душе он был даже рад такому повороту: жизнь сама все решила.

…В ночь перед посещением гинеколога Тамара почти не спала, не спал и Алексей: думал, как бы сделать предложение красиво, чтобы запомнилось на всю жизнь. Знать бы тогда, что красиво все, что уместно и вовремя.