Амато улыбнулся и опустил глаза.

С друзьями в тот день мы трындели о мелочах. О скидках в лавке талисманов, о прелестях знахарок, о лошадях и оружии. Феликс действительно оказался там – поприветствовал нас взмахом руки. Прибывших ребята приняли с удовольствием– даже Амато похлопали по спине, как своего.

Весь вечер я вдыхал запах Амато, подмечал краем глаза его редкие, но искренние улыбки, его короткие смешки после той или иной шутки.

Как опустилась утыканная точками фонарей тьма, и мы уже вставали из-за стола, Амато задрожал. На мой протянутый плащ лишь отрицательно махнул дрожащей рукой, а стоило мне набросить его на узкие плечи – молча отвернулся, наверняка, опять улыбаясь.

Когда я на следующий день принес ему завтрак, Амато, разумеется, читал.

Я открыл рот, чтобы поздороваться, как он выпалил:

– Только посмейте сказать хоть слово!

В его руках лежала уже новая книга и тоже наполовину прочитанная.

Я прыснул и примостился за столом Коршуна.

Амато последующие полчаса читал мне вслух. Я со злорадным удивлением обнаружил, что его дикция изрядно хромала. Слава богам, хоть в чем-то этот парень не идеален!

Я мог бы предложить почитать сам – в детстве не одну книгу прочел маме, пока та вязала, но вместо этого подло дождался, пока язык Амато окончательно свернется в морской узел, и предложил экскурсию по зданию.

И тогда Амато в который раз за последнее время удивил меня: дела резко пропали, живот выздоровел, все забытые свечки погасли и даже рана «совершенно точно не болит».

Более того, Амато, издевательски сощурившись, заявил, что хочет глянуть на тот гроб, в котором я сплю и воскрешаюсь.

Я закатил глаза и протянул ему руку, чтобы помочь подняться.

Здание делилось на два крыла. Одно – то, в котором ночевал Амато и решались все важные вопросы. Второе – аттракцион для туристов. Туда мы натаскали всякого барахла пострашнее (вроде черепа единорога и вечно живущей раффлезии). За вход мы брали серебрушку и с умным видом рассказывали об истории гильдии. Вообще-то Реми лет десять назад ее взял и создал, но для туристов наша секта живет и кудесничает уже три сотни лет.

Никакого обмана, только чистый расчет: и туристам интересно, и нам денежка. К тому же, некоторые вещи действительно представляли собой ценность.

– А это Перо Света.

Стекла отразило на лицо Амато часть света, но точно не оно было связано с блеском в его глазах. Белоснежный меч лежал на специальной подставке.

– Рукоять реставрирована, верно?

Я удивленно вскинул брови, но кивнул.

– Для боя не годится – узоры на рукояти плохие, будут мешать.

– Не скажи. Этот меч – накопитель магии. И если маг умеет таким пользоваться, узоры пропадают. Они – нечто наподобие посредника между плотью и железом. Считай, ты в пылу боя сумеешь пользоваться магией и не надо лезть куда-то, искать накопители. Порой такие мелочи очень спасают.

Амато любопытно наклонил голову, открыв фарфоровую шею. А мои мысли, без предупреждения умчались куда-то не туда.

– Им реально пользовались? – от интереса Амато чуть повысил голос, а когда он так делал, в нем прорезалась сексуальная хрипотца.

Я сглотнул и молча кивнул.

Амато заправил прядь за ухо и перешел к следующей витрине – там лежал осиновый кол. Юноша застыл, когда я спросил.

– А разве твой меч не был накопителем?

– С чего вы так решили?

С того, что в тебе есть магия, Амато, и лишь боги знают, почему ты это скрываешь.

Но вслух я ляпнул другое:

– Он слишком легкий, как для меча. Сколько он весит? Четверть фунта?

– Мой Бриз был сделан из особого металла.

– Алюминия? – фыркнул я. Амато молча отвернулся. А я спохватился только через минуту, – А почему «был»?

– У меня его забрали, – Амато опустил взгляд и при всем изобилии экспонатов уставился на ковер. – Я больше не имею права носить оружия, длиннее кухонного ножа.

Я не чувствовал укола вины. Совершенно. Мне плевать на это все. Но отчего же так паршиво?

– Амато, – шепнул я едва слышно. Подошел со спины. Поколебавшись, положил ладони на узкие плечи. – Что с тобой такое?

Тишина.

– Ты притворяешься человеком, хотя мы все знаем,что это не так. В Гильдоне ты слыл молчуном и занудой, а теперь готов развлекаться, несмотря на раны.Ты игнорируешь меня два года, но готов поставить на кон карьеру и здоровье, едва увидев меня напротив Сайласа. Что с тобой?

Амато мелко задрожал.

А я позволил себе мягко обхватить его за плечи и прижать к себе. Носом зарылся в шелковые волосы, наткнулся губами на желанную шею. Поцеловал сзади, на в седьмой шейный позвонок. Прихватил губами кожу над сонной артерией. Прикусил мочку уха.

– Ты можешь довериться мне.

Он откинул голову на мое плечо, потерся щекой. Взглянул на меня из-под светлых растрепанных волос. Взглянул грустно и даже отчаянно.

– Сайлас отличается особой жестокостью, Рей. Ты бы умирал несколько дней.

И выкрутился из моей хватки.

Уже по дороге к выходу ровным голосом попросил:

– Пожалуйста, Рей, на сегодня оставьте меня одного.

И дверь отсекла расстояние между нами.

Чем занять остаток дня, я без понятия. Обычно вечерами я либо упражнялся в магии, либо коротал время за столом с товарищами. Но сейчас в душе засела гадостная тоска.

В парке – в самом спокойном месте Гильдона – я напоролся на знакомую физиономию.

Но его груди уже не красовался значок с книгой и пафосно скрещенными перьями. Парня звали не то Грэгори, не то Гаральд, не то Альфред, не то Ян…

Я отвернулся, хоть, впрочем, тот наверняка тоже меня забыл. Но нет!

– Рэй, старина!

Черт. Я натянул улыбку.

– Привет… Давно не виделись.

Мужчина воодушевленно подплыл ко мне. Его одежда стала дороже и ярче.

– Много воды утекло. Слыхал, Амато перебрался к вам?

– Можно и так сказать.

Я ускорил шаг, но Грэгори-Гаральдо-Альфредо-Ян, по всей видимости, счел это за признак энтузиазма и радостно поддержал мою скорость.

– Не ожидал, не ожидал. Малыш Амато некромантов терпеть не мог.

Поняв, что оторваться он «доброго друга» не удастся, я уж слишком резко затормозил и хлопнулся на лавку. Тот наклонился рядом, помахал по деревянной поверхности невесть откуда взявшейся салфеткой и чинно сел строго на очищенное место.

– А как его искусство? Все еще мечом машет?

– Слушай… Эм…

– Мустафа, – услужливо подсказал собеседник.

Этот тип начинает меня пугать.

– Знаю, – соврал я. – Я сейчас не хочу о нем.

Зря я это сказал. Мою фразу Мустафа воспринял, как лошади – сигнал на скачках. Оказался он в превосходном расположении духа и не смыкался ни на секунду. Говорил о каких-то боевых ангелах в его городе, о жизни, о какой-то ерунде…

Через десять минут я решил дождаться паузы в монологе Мустафы и удрать. Через пятнадцать я начал проклинать болтливого собеседника, этот парк, этих орущих птичек и выпирающий из лавки гвоздь. Через двадцать – вспоминать таблицу умножения. Через тридцать пять – вспомнил.

–…А она мне: «Я знаю, что ты мне изменял». А я ж не изменял. Но не верит! Тогда я ей: «Ладно, дорогая, откуда ты знаешь?». «Услышала». Но ведь слухи до нашего города доходят медленно…

– Погоди, – пролепетал я сонно. – Как – медленно?

И зачем я это слушаю?

– Как бывший поэт и бард, мой друг, со всей достоверностью сообщаю, что у слухов тоже есть скорость. Например, из Гильдона до нашего города они доходят за неделю.

Внезапная волна адреналина разлилась от груди до ушей. Стало жарко.

– Мустафа, а где ты услышал о той дуэли… и об Амато?..

– У себя, в Белых Скалах, – пожал он плечами, обтянутыми дорогой накидкой.

– Но дуэль была всего три дня назад!

Он замер. И вылупился на меня, будто впервые видел.

– Три? Но это невозможно.

– Стой, а что ты говорил о тех ангелах? В самом начале?

Брови Мустафы встретились на переносице. А мое сердце, стало быть, переместилось в голову – во всяком случае, пульс в ушах гремел неестественно громко.