Но вдруг Тамара замолчала, повернулась к младшей сестре Зое и незаметно для других прошептала: “А мудро ли наша Марина жила? Никогда не работала, всё берегла себя, боялась перетрудиться, жила однообразной, тошнотворно скучной жизнью в тесном домашнем мирке. Загробила свою жизнь и закопала в землю свой талант, а ведь какая она в молодости была способная, яркая, весёлая. А не просчиталась ли в чём-то важном наша “мудрая женщина”?”

Первое время муж Марины пребывал в растерянности, что остался совсем один. Но месяца через два сделал неожиданное предложение младшей сестре жены Зое Петровне: “Я один и ты одна, переезжай ко мне, и будем в старости жить вместе! Вдвоём будет веселее, ведь наша жизнь продолжается!”

Она жила долго и пережила своего мужа, сестёр и подруг. А потом ушла в мир иной по своей воле, решив, что уже зажилась на этом свете, и ни к чему дальше влачить никому не нужное, бесполезное существование. И как ни старались отговорить её дети: «Ну поживи ещё, нам спокойнее будет, ведь ты – наш последний оплот перед пугающей неизвестностью», – она не видела смысла продолжать жить.

Пожила до девяноста лет, пора и честь знать. Стала отказываться есть и просто-напросто заморила себя голодом. Иногда сын пытался обманом покормить её, уговаривая: “Ну попей водички”, – а сам вместо воды кисель подавал. Но она, распробовав, решительно его руку отталкивала: “Убери прочь, решила, что больше жить не буду, так не мешай мне уйти!”

В последние годы Ирина всё больше чувствовала себя никому не нужной, а она так жить не привыкла. Всю жизнь рядом находились муж и дети, а их у неё было трое, да ответственная работа вдобавок, и всё это она с радостью несла на своих плечах. Именно с радостью, потому что, хоть и чувствовала она себя часто усталой и задёрганной, не хватало на всё сил и времени, было самое главное – ощущала себя нужной. А в каждом прожитом дне был высокий смысл. Ведь основной идеей её жизни была самоотдача, служение другим – то, что давало ей силы и делало счастливой. Она была неутомимой труженицей, вставала всегда рано и ненавидела ложиться спать: ей казалось, что, когда спишь, жизнь проходит мимо. Зато очень любила просыпаться и радовалась утру, новому дню, радовалась солнышку, своим детям и мужу, которым она была нужна, своей работе.

Ей нравилось ходить на работу, хотя эта работа требовала недюжинного терпения и настойчивости. Она преподавала математику и была не простой, а самой лучшей, совершенно замечательной учительницей. Благодарные ученики помнили её всю жизнь, и не только потому, что учила она ясно и доходчиво, но главное – за её доброту, милосердие, легкий и весёлый нрав. Она любила всех своих учеников, и они чувствовали это и отвечали тем же. Но с коллегами отношения складывались по-разному. Некоторые считали её слишком простой и бесхитростной. Когда Ирина сталкивалась с человеческой подлостью, долго не хотела верить, а, осознав правду, тихо отходила в сторону. Никогда не мстила и не старалась отплатить той же монетой. Хоть и не религиозна была, но подсознательно следовала принципу: «Ударят тебя по одной щеке, подставь другую!» Окружающие не понимали её беззубости и беззащитности, а муж даже иногда говорил в сердцах: «Ты у нас хорошая и добрая, но в жизни совсем ребёнок, ну прямо какая-то жизненная дура!»

Ирина мужа своего преданно любила, хотя далеко не всегда её замужняя жизнь была безоблачной. Муж её очень уважал и ценил, но иногда и выпить изрядно мог, и расчётливым не в меру был, деньги в семейный котел вносил неохотно. Но она из этого трагедии не делала, а решала все проблемы по-своему. Пришел муж домой пьяным – лишала его десерта на целую неделю, то есть не получал он после ужина искусно испечённых ею сладких пирожков и пирожных. Избегал он вкладывать деньги в семейную кассу – ну и Бог с ним. Она мелочной не была и на собственную зарплату всю еду закупала, а за ним оставила лишь небольшую плату за квартиру да за электричество. О себе она не умела думать и денежных заначек не делала. Ей даже платья себе купить было не на что, всё в семью вкладывала. Зато её все в доме любили, и это было самой большой наградой. Ей всегда было слаще отдавать, чем брать. Может, и прав был муж, когда называл её «жизненной дурой».

Но постепенно всё, на чем держалась её жизнь, исчезало. Пришло время выходить на пенсию, и не стало работы – этой важнейшей составляющей её жизни. Дети тоже выросли и вылетели из родительского гнезда. Потом умер муж, и осталась она совсем одна. В воспоминаниях она всё возвращалась к своему мужу и думала о том, как хорошо, как дружно они жили. И говорила близким, что если бы верила в загробную жизнь и в то, что после смерти сможет опять с муженьком встретиться, не стала бы длить своё земное существование. Сразу бы последовала за ним.

После смерти мужа одна жила она недолго: вскоре сын к ней переселился, какие-то у него с молодой супругой неурядицы начались. Думала Ирина, что повеселее ей будет. Готовила еду, ждала сына с работы, как когда-то мужа. Хотелось посидеть вместе с ним, поговорить по-человечески – ведь устала она от одиночества. Но сыну было всё недосуг: у него работа, друзья-приятели, охота, рыбалка, да ещё новая любовь приключилась… Ну разве тут до старенькой матери?!

Осталась у неё одна отрада – дачный участок. Она там каждую весну семена и рассаду высаживала и всё лето ухаживала за посадками. И овощи были свои, и фрукты, всех детей соленьями и вареньями снабжала. Но и на участке она одна и трудилась – ни дети, ни внуки интереса к работе на земле не проявляли. Стало с годами Ирине всё труднее справляться с одиночеством. Временами не знала, куда и кинуться.

Но тут спасение пришло в виде двух добрых женщин. Принадлежали они к какой-то религиозной общине, разговорились с Ириной, подружились. Стали новые подруги к Ирине в гости заходить, на свои собрания приглашать, книжки приносить. Но тут сын вдруг воспротивился: не хватало ещё, дескать, каких-то сомнительных баптисток в дом приводить, – и выгнал их. Слышал он, что втираются такие религиозные деятельницы в доверие, а потом могут уговорить старого человека завещать им всё своё имущество. И матери строго-настрого запретил встречаться с проповедницами.

Сын нередко уезжал в командировки, а чтобы матери хоть немного веселее было, принес ей котёнка и с соседкой договорился, чтобы иногда заглядывала к Ирине и делала ей уколы витаминов. Но разве котёнок или редкие посещения чужой женщины могли стать для Ирины чем-то существенным? Ей нужно было чувствовать себя необходимой, изо дня в день изливать на близких свою любовь и заботу, и по-другому жить она не умела. Сил заниматься садоводством у неё уже не было – девяностолетний возраст давал о себе знать. Друзей не осталось. Дети отдалились. Зачем ей была такая никчемная жизнь?

И тогда решила она уйти и с этого дня перестала есть. И никакие уговоры не могли её решения изменить: всё, кончено, пожила и хватит. Никому в тягость Ирина быть не желала. Пусть молодые свою жизнь живут. Но и в последние дни лежала она, обессиленная, и размышляла о родных и близких, о непутёвом сыне. Подозвала его новую возлюбленную и слабым голосом попросила: «Пообещай мне, что не оставишь моего сына и будешь всегда с ним и в беде, и в радости, и в горе!» И та пообещала умирающей женщине – куда же было деваться… Так и в последние часы перед уходом в вечность Ирина всё продолжала трепетно заботиться о родных людях, которых оставляла.

Существует мнение, что добро наказуемо. Непонятное это для русского человека суждение, но вся жизнь дяди Мити, как многие называли его в том небольшом городке, это подтверждает.

Всю войну прошёл он зенитчиком. Перенёс тяжелую контузию, но в основном здоровья не утратил. Какой праздник был на селе, когда после долгой и страшной войны домой вернулись фронтовики, а среди них и Дмитрий! Было ему тогда всего двадцать четыре года. Высокий, видный, вся грудь в орденах. Девчонки ему проходу не давали, но ему в душу запала лишь одна – учительница сельской школы Ксения, или, как он её ласково называл, Ксюша. Коса до пояса, голубые глаза, своенравная, острая на язык, задорная… Ну, как тут было не влюбиться! Поженились. И через год уговорила его молодая жена переехать поближе к её родителям в красивый поволжский городок.