Первое время жили в одном доме с родителями Ксении, известными и уважаемыми в городе людьми: отец – директор школы, мать – учительница математики. Сам же Дмитрий ещё до войны закончил механический техникум и устроился работать на местную электростанцию. Как-то так сложилось в семье, что отношение к нему было слегка пренебрежительное, как к примаку или как к человеку, который стоит по уровню несколько ниже. И тон в этом задавала его молодая жена Ксюша. Она не оставляла свои учительские замашки в семейной жизни и беспрестанно воспитывала супруга. И это несмотря на то, что он и так был человеком безотказным, отзывчивым, трудолюбивым, ответственным, и вся тяжёлая работа по дому лежала на его плечах. Через некоторое время родился у молодой пары первенец, сын Гриша. После рождения сына купили молодые дом неподалеку от родителей Ксении, ведь те помогали воспитывать внука, которого в детский сад отдавать не захотели. Внешне в семье всё было благополучно, но постепенно менялось отношение Ксюши к мужу.
Дмитрий был очень добрым человеком, беcхитростным, весёлым и открытым. По складу характера однолюб, он был бесконечно предан своей семье – сынишке, жене и даже её родителям. Уж такой это был человек – родственный, семейный. Перекрыл крышу в доме родителей, построил им ледник, гараж, отремонтировал лодку… Да мало ли что ещё! На любую их просьбу он немедленно отзывался, был первым и незаменимым помощником. И в их с Ксенией доме никакой работы не чурался. Со свекром и зятьями ездили они часто на рыбалку и на охоту. Зрение у него было, по общему убеждению, как у ястреба: он видел лучше и дальше всех и в летящую утку попадал без промаха. Прекрасно пел, был у него сильный баритон, и он был непременным запевалой за праздничным столом. А когда садились по вечерам играть в карты всей семьёй, и здесь он был лучшим. Память у него была удивительная: он помнил все карты, которые уже вышли, и мог безошибочно вычислить те, что остались на руках игроков.
Но как ни был он хорош, как ни старался делать всем добро, собственной жене угодить никак не мог. Жена его сильно изменилась с годами – и не в лучшую сторону: располнела, обрюзгла, но он продолжал её любить. А она, видно, чувствуя это, совсем распустилась. Её характер, всегда властный, «учительский», совсем испортился, она стала раздражительной, вздорной и временами просто невыносимой. Если в молодости она считалась своенравной, то теперь стала настоящей самодуркой. И постоянным обьектом её насмешек и издевок, «мальчиком для битья» был муж Дмитрий.
Каждое лето дом её родителей наполнялся гостями – сьезжались все их дочери со своими мужьями и детьми. Конечно, и Ксения с семьёй каждый день навещала родителей. Вся их большая семья часто собиралась за общим столом, и начинались бесконечные разговоры обо всём и ни о чём, шутки и прибаутки, перемежаемые взрывами смеха. Все очень любили эти семейные посиделки, если бы не внезапные грубые выходки Ксении. Она за столом не давала Дмитрию слова сказать, очень резко, по-хамски его обрывая: «Замолчи, дурак, тебе здесь слова никто не давал!» Все затихали, не понимая, чем объяснить такое поведение родственницы, но, отмечая её уверенный, непререкаемый тон и робкое молчание мужа, предпочитали не вступаться, считая, что это дела семейные, и супруги как-нибудь сами разберутся.
Ксении очень нравилось оскорблять мужа прилюдно и тем самым демонстрировать свою безграничную власть над ним. Конечно, делала она это и наедине, но его публичное унижение доставляло ей особое злорадное удовольствие. И Митя никогда не отвечал ей – всегда замолкал, тушевался и уходил в сторону. Ответить тем же он не мог. Благородство характера не позволяло ему унижать других, а особенно оскорблять женщину, свою жену. Он был на такое просто не способен. Поэтому замолкал, уходил и всё терпел. Но втихомолку стал выпивать, топить свою тоску в вине.
Родственники жены привыкли к тому, что она обращается с Дмитрием ненамного лучше, чем с собакой, и постепенно все, особенно её сестры, стали перенимать полупрезрительное отношение к нему. Дядя Митя с подачи своей жены стал считаться в семье ничтожным человеком, не заслуживающим уважения. Но мужчины этого большого семейства часто возмущались и на рыбалке или на охоте, когда их жён не было поблизости, не раз убеждали Дмитрия развестись с женой. Слушал их дядя Митя, молчал, сидел, понурив голову, но потом всегда отвечал одинаково: «Ну как же я могу развестись! Ведь я её люблю, мою Ксюшу!» «Мы любим тех, кому мы делаем добро», – как верно заметил Л.Н. Толстой. Дмитрий беззаветно любил свою семью, не жалел ради неё сил и искренне не понимал, почему он в ответ на неизменное добро получает оскорбления и подвергается постоянному унижению.
А Ксения распоясывалась всё больше. Со временем она превратилась в этакую жирную, властную, грубую Кабаниху, которая не стеснялась в выражениях и хамски вела себя со своим законным супругом. Надо отметить, что с другими людьми она обращалась вполне пристойно, даже нередко со льстивыми нотками в голосе. Но это было лишь притворство. Властность её натуры угадывалась легко, и ученики хорошо знали её язвительную манеру. Но открыто связываться с нею, вступаться за Дмитрия никто не решался – ни родители, ни прочие родственники, ни соседи, ни друзья. Все считали, что если он допускает такое с собой обращение, значит, что-то не так, или он действительно не стоит большего. Ксения пользовалась в семье непререкаемым авторитетом, её сильного характера и ядовитого языка все опасались.
Дядя Митя ходил всегда – и в будни, и в выходные дни – в одной и той же старой застиранной робе. Ничего другого жена ему не приобретала, считая, что не нужно этому “ничтожеству” новой одежды, и так обойдётся. Лишь по большим семейным праздникам облачался он в старомодный костюм, который сохранился у него ещё со времён свадебного торжества. В той же серой робе ходил он и на работу, что удивляло его сослуживцев, поскольку положение у него к тому времени уже было довольно высоким: он стал главным механиком самого большого в городе предприятия – лесопильного комбината. Каждое утро приходил он на утреннюю планёрку в кабинет директора комбината и садился в своей затасканной рабочей одежде рядом с главным инженером и директором, которое были в приличных костюмах. Нередко на тех же планёрках присутствовали парторг и председатель месткома.
Как правило, когда начиналась планёрка, дядя Митя сидел, низко опустив голову, и молчал. Он не принимал участия в обсуждении производственных вопросов: ему нужно было время, чтобы оправиться и прийти в себя после семейной нервотрёпки. Сослуживцы догадывались обо всём происходящем в этой респектабельной учительской семье и старались его особенно не теребить. Город был маленький, скрыть что-то было трудно, хотя Дмитрий никому о своей жизни не рассказывал и никогда не жаловался. Он не желал обсуждать свою жену с посторонними людьми. Лишь постепенно начинал дядя Митя оттаивать, прислушиваться к обсуждению, вникать в вопросы, оживал, и тогда работа закипала. Надо сказать, что на предприятии его очень уважали и любили буквально все, начиная от директора до последнего рабочего. Ценили как хорошего специалиста, отличного безотказного работника, видели в нём очень хорошего, редкого человека.
Приходя на работу, он чувствовал себя на высоте: здесь к нему относились по заслугам, ценили его за профессионализм и за добрый, весёлый, отзывчивый характер. Особенно любили его рабочие, доверявшие ему безгранично. Он вникал во все их проблемы и поддерживал во всём и всегда. Когда надо, встанет рядом и поможет – и об условиях труда позаботится, и жилье, и путёвку для них выхлопочет. Но никогда он не думал о себе. Не умел и не любил дядя Митя жить для себя и заботиться о себе. Даже когда тяжело заболел и перенес серьёзную операцию на желудке, от путёвки в санаторий отказался. Как же он поедет? Ведь нужно помогать жене, сыновьям (а их к тому времени стало уже двое) и старикам-родителям.
Но после работы возвращался Дмитрий домой и опять падал в ту же пропасть. Приходил усталый, но даже еду жена ему не спешила подавать и своей матери или сёстрам делать это запрещала. Ксения всю жизнь его воспитывала, держала «в чёрном теле», и её любимой присказкой была: «Не лезьте в нашу жизнь и не портите мне мужа!» Сама она работать перестала уже к пятидесяти годам: ушла на досрочную пенсию, объясняя это тем, что, дескать, «работа учителя слишком ответственная и нервная». Да и зачем ей было работать, если у мужа зарплата была хорошая! Держать мужа в ежовых рукавицах и в постоянно приниженном состоянии соответсвовало её характеру, доставляло ей удовольствие. Хоть и жила она теперь в основном на его зарплату, но добрее от этого не стала.
