– Иди спать, Эйнар. Может быть, и о нас кто-то сложит сагу. Если мы, конечно, не отправимся раньше времени к Одину или в Хель…
Глава 2. Стовов
– Знаешь, Хилок, я тебе на это так скажу. Нам, стреблянам, этот князь как медведю сани. Пусть себе прётся за тридевять земель, хоть к Алатырь-камню, хоть к Ледяному морю!
Морщинистый старик многозначительно поглядел на своего юного собеседника, запахнул ворот облезлого лисьего зипуна и продолжил своё занятие – плетение корзины из ивовых прутьев:
– Это ясно, Прашник, но, если он уйдет надолго, кто будет поддерживать правду в Тёмной Земле?
Хилок, совсем юный, ещё почти мальчик, помогал старику, счищая скребком кору с прутьев. При этом он украдкой поглядывал на трёх княжеских дружинников, разминающих сонного коня близ надворотной башни – единственного строения, нарушающего монотонность сплошного кольца частокола.
Утренний туман висел между низенькими избами с глиняными завалинками до самых окон, укреплённых дерном. Туман словно размышлял, упасть ли ему на солому крыш в виде инея или обернуться росой, согласуясь с утренним солнцем и совсем тёплым ветром. Старик, щурясь в лучах восходящего светила, повертел в сухих руках почти законченное дно с торчащими, как солнечные лучи, прутьями будущих стенок и укоризненно посмотрел на Хилка, легкомысленно рассуждающего о правде Тёмной Земли.
– Молод ты ещё. Что ты знаешь о правде… Вот раньше у стреблян была правда. Если сотворил зло – ответь кровью. Обидчику мстила вся семья. А теперь всё больше на куябский способ полагаются: откупился – и чист. Раньше между Вольгой и Мстой не было такого, чтоб не украсть невесту. А теперь пришёл как немощный, принёс меха, мёд или горсть серебра отцу – и всё. Забирай суженую. Тьфу. Противно.
– А ты-то сам, Прашник, как жену брал? – Хилок облизнул потрескавшиеся губы и приготовился слушать длинный рассказ.
– Прутья давай, – сердито буркнул старик. – Я свою Ганю выкрал из самого Полтеска. Не то что ныне. Да как твой князь правду сохранит, если он сына своего кровного к лютым врагам посылал! В самое логово! Где это видано? Да ещё в провожатые ему дал варяга-душегуба да полоумного Рагдая. Шивда, вимзла, якутилима ми…
Произнеся заговор, Прашник плюнул три раза перед собой и поклонился в сторону деревянной фигуры Перуна, вкопанной посреди двора.
– Вообще этот Стовов и его варяги настоящие враги нам, стреблянам. Не знаю, почему Оря дозволил ему поселиться на самом бойком месте… Пожечь бы его. – Прашник недобро оглянулся, бешеным взглядом пройдясь по спинам княжеских дружинников, гоняющих коня. – Пусть, пусть князь уходит. Он уже один раз ходил на юг. Все кони полегли на Днепре от какой-то заразы, половину ладей на камнях побили. Стыдоба. Теперь вон злой ходит. Опять куда-то собрался. Славу добывать. Чтоб он подох…
– А куда он теперь хочет идти? Говорят, на запад, через Днестр, Лабу и Реен, – мечтательно протянул Хилок, отворачивая лицо от солнца, туда, где над лесом, тянущимся до самого Варяжского моря, медленно таяла последняя полоска уходящей ночи. – Я бы пошёл с ними. Клянусь Перуном и Матерью-Рысью.
– Да… – Прашник раздражённо сплюнул себе под ноги, – и сгинул бы ты там от заразы.
Он хотел сказать ещё что-то едкое и уже открыл рот, но его опередил лучник с надворотной башни:
– Вижу конный отряд на берегу у Моста Русалок! На щитах змеиное солнце Водополка Тёмного. Это бурундеи. Будите князя!
Из длинной избы у ворот уже появились несколько княжеских дружинников. Всклокоченные, помятые со сна, они сбросили на землю бревно, скрепляющее ворота, и, багровея от натуги, растащили створки в стороны.
– Ну вот, в Стовград опять собираются душегубы со всей Склавении. – Прашник поднялся, кинул недоплетёную корзину под ноги и потянул за рукав Хилка. – Пойдём-ка в избу. Схоронимся от лиха. Эти бурундеи, видать, скакали всю ночь. Злые, небось, как разбуженные медведи. Провались они сквозь землю!
По двору пробежали две черноволосые смуглые рабыни, расплескав из кадок белоснежное молоко, им вслед завздыхали, замычали коровы.
Чавкая по грязи, промчались с визгом поросята, которых преследовал мальчик с хворостиной. У некоторых изб и землянок появились наспех одетые, встревоженные мужчины, вооружённые кто чем. За их спинами грохотали засовы дверей. Не то чтобы стребляне боялись гостей, но, как говорится, бережёного бог бережёт… От грохота тяжёлых засовов всполошились под навесами куры, затявкали собаки, захрапели у коновязей лошади. Перед тем как скрыться в затхлом зеве своей землянки, Прашник оглянулся и хмуро пробурчал Хилку:
– Во, смотри, Стовов выполз. Провались он.
Под соломенным навесом, у грубых резных столбов крыльца княжеского дома появился тучный человек. Быстрые серые глаза зло смотрели из-под нависших бровей. Извилистые складки по щекам до обвислых усов и бороды придавали лицу Стовова свирепое выражение. Мятый пурпурный плащ свободно спадал с его покатых плеч, открывая на груди ворот белой льняной рубахи, расшитый золотом и бисером. Наборный, золото с серебром, пояс сжимали мясистые ладони.
Освобождая проход своим воинам, выходящим из узкой низкой двери, Стовов опёрся плечом о столб крыльца. Дружинники были похожи на своего князя. Все они имели вид свирепый и обильно украшали пальцы и запястья золотом. Спустившись с крыльца, воины выстроились полукругом.
Из соседних изб появилось ещё два десятка таких воинов, более молодых и менее раззолочённых, чем старшая дружина. Княжеская челядь выглядывала из дверей и крошечных окон, с которых по весеннему времени уже были сняты зимние рамы, обтянутые бычьим пузырём. Большинство стреблян стояли кучками у своих изб и без особой радости наблюдали за тем, как сторожа на башне перекрикивались с кем-то, поднимающимся в гору к Стовграду.
В проёме надворотной башни из туманного пространства, срывающегося в реку, появились сначала острия копий со змеиными языками флажков, затем яйцеобразные железные шапки, утыканные по ободу клыками хищников. Под ними смутно виднелись заросшие лица, почти скрытые пластинами наносников полумасок и чешуёй бармиц. На бурундеях красовались кожаные панцири, усиленные железными бляхами. Лошади были все как на подбор. Они яростно выгибали шеи и косились глазами на красный стяг, развевающийся в руках знаменосца: трёхглазое оскаленное солнце с длинными лучами – змеями.
– Вечно они нацепляют железо без нужды, – сказал Стовову дружинник, заметно отличающийся от других тонкой костью и низким ростом.
– Ты чего тут делаешь, Полукорм? Тебе велено быть у ладей и следить, как конопатят щели! – не оборачиваясь, рыкнул Стовов. – Живо туда! Клянусь Велесом, а то обхожу плеткой!
Полукорм исчез. Двое дружинников повернулись к князю:
– Их ведёт не Кудин. И их меньше, чем ждали.
Грохоча подковами по бревенчатому настилу, в Стовград въехала бурундейская дружина. Всадники не торопились спешиваться.
Крутили головой, оглядывались. Лошади фыркали, пускали струи пара из трепещущих ноздрей, били копытами, кусали удила. Наконец один из бурундеев, седой как лунь, с серебряной бляхой-солнцем на груди, снял железную шапку и слез с коня:
– Я Мечек, вирник Водополка Тёмного, князь Шерпеня и Мценска. По уговору я привел в Тёмную Землю воинов Водополка и дары Стовову и стреблянским старейшинам.
Он махнул рукой, и двое молодых всадников стянули с коня суму и поставили её рядом.
Стовов не торопясь сошёл с крыльца и выступил вперёд:
– Приветствую тебя, Мечек. Слезайте с коней, воины, будьте хорошими гостями. Вечером устроим пиршество. А дотоле отдыхайте. Я вижу, вы шли всю ночь, чтоб успеть к обговорённому дню.
Князь уставился на развязанную суму, из которой торчал большой и массивный кубок: золотая баранья голова на витой подставке. Княжеские дружинники одобрительно загудели, а сам Стовов довольно ухмыльнулся:
– Добротная работа.
Стовград оживился. Несколько старших мечников князя остались распоряжаться размещением бурундеев, другие пошли за Стововом и Мечеком в княжескую избу держать совет. Челядь уже сыпала в ясли отборный ячмень для лошадей, кузнец с подмастерьем осматривали их подковы. Гремя железом, всадники стягивали с лошадиных спин солёные от пота сёдла, пили колодезную воду, вымачивая бороды и усы.
