– Ты бы лучше волком Фенриром поклялся. Вполне мог бы луну заглотить. И врёшь и изворачиваешься так же. Пусть, пусть все вернутся и застанут нас. Отпусти!

Маргит на мгновение застыла, глядя в пространство, потом расхохоталась и уткнулась горячим лбом в его щёку.

– Представляю тебя вместе с Эйнаром на пашне, разбрасывающим семена.

Вишена вдруг понял, что она уже плачет. Он почувствовал, как в груди разрастается пустота и его сердце вот-вот сорвётся в пропасть. Он закрыл глаза и увидел, как скалы фиорда начинают дробиться, как океанский горизонт заворачивается сухим листом, а небо стремительно приближается и звёзды холодными каплями проносятся мимо сквозь него и сквозь неё. Они всё переворачивают внутри, эти звёзды, а боги, вышедшие из стены Асгарда, стоят неподвижно и ждут чего-то.

– Погоди, Маргит, не плачь. У нас будет помолвка и свадьба. И я брошу нож от изгороди твоего дома, и там, где он упадёт, я построю наш дом. Там будут козы, куры, большой очаг и дети. Ты каждое утро станешь расчёсывать мне волосы гребнем и лить воду на руки перед трапезой. И может быть, я ещё в последний раз схожу на Юг и вернусь с несметным богатством…

Он говорил не выбирая слов, с ужасом понимая, что Маргит плачет всё сильнее и сильнее. Наконец она затихла, стиснула его шею руками, пахнущими льном:

– Мне кажется, что ты не вернёшься сюда. Никогда. Но я буду молиться Фрейру, а колдунья Ингра обещала помочь…

Огонь погас. Изредка потрескивали остывающие камни, в клетках перебирали крыльями куры, какой-то зверь, то ли росомаха, то ли лис, осторожно ходил у самого порога. Два раза гукнул филин, потом всё стихло, шум ручья сделался отчётливей, неподалёку упали сухие ветки. Маргит сказала почти шёпотом:

– Прости мои слёзы. Я просто хочу быть с тобой всегда, но чувствую – мысли твои далеко, наверное за Янтарным морем, в Склавении. – Девушка закрыла рукавом мокрые ресницы. – У тебя там братья и сёстры?

– Нет. Наверное, ты права. Будет так: завтра я отправляюсь на охоту. Убью самого большого оленя в этих горах, принесу твоему отцу. И буду говорить с ним, клянусь Одином, – тихо сказал Вишена.

– Хорошо. Я ухожу. Буду ждать утра и молить богов. – Маргит поднялась. – Прощай…

Она выскользнула наружу и исчезла.

Вишена ещё долго сидел в кромешной тьме, глядя через распахнутую дверь на просветлевший, засеребрившийся луной лес. Потом медленно наклонился, подобрал несколько хворостин, с треском переломил их и тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение:

– Не понимаю, что со мной. Раздваиваюсь, как цверг. Хочется взлететь на небеса и там остаться. Но нет крыльев. Она всё переворачивает во мне. Я вдруг становлюсь слабым и одновременно сильным.

Он присел над очагом, пристраивая хворост к тлеющим углям. Подул, наблюдая, как через черноту головешек пробивается жар.

Огонь нехотя ощупал новую жертву и наконец решил принять её. Вишена бросил в оживший очаг ещё пригоршню коры, обильно привалил дровами и сонно зажмурился. Вязкая дрёма обволокла его тело, но тут же, как послышалось многократное гулкое эхо, исчезла. Он напрягся и вслушался. Трубил рог. Наверное, по фиорду шла ладья. Вскоре, в проёме двери, показалась взлохмаченная чернобородая и длинноносая голова, с круглыми от хмеля и удивления глазами.

– А, вот ты где! Тебя ищут, ищут.

Вслед за головой возникло мощное тело, блестящее чешуёй длинной кольчуги и золотом браслетов и колец.

– Представляешь, Эймунд открыл оружейную и раздал наше оружие. По фиорду идёт ладья, и он решил, что это даны или трейды.

– Ясно, Эйнар. А где все?

Вишена вытянул свой меч из ножен. Осмотрел клинок.

– Ты видел её?

– Кого? – Эйнар огляделся. Стало заметно, что его сильно шатает. – Маргит, что ли? Кстати, Эймунд зол, что ты рано ушёл с пира, а Бертил – отец Маргит обещает убить тебя, если застанет вас вместе.

– Знаешь, Эйнар, она хорошая девушка. Но очень занудная. И плачет всё время. Может, она станет другой, когда я женюсь на ней?

Вишена горестно вздохнул. Эйнар же добрёл до бочки, взялся за края, нырнул туда головой, долго там ею тряс и распрямился уже заметно посвежевшим. Фыркая и утирая бороду ладонью, он засмеялся:

– У тебя в голове мухи завелись. В фиорде чужая ладья, а ты говоришь о странном. Ты что, действительно возьмёшь её замуж? Тогда ты сделаешь её несчастной. Тебя завтра убьют, или ты затеешь дальний поход во Франконию или Саксонию на три лета. Я тебя знаю. Вставай, Конунг!

Вишена вздрогнул и резко поднялся, встряхнув головой:

– Где все?

– У Рыбьего камня, только нет Гельмольда и Ингвара. Они уже не могут стоять на ногах после медовухи, что сварила Сельма. Кстати, там же и Эймунд со своими людьми. Слушай, что-то стало зябко…

Эйнар набросил на плечи медвежью накидку и стал похож на медведя. Вишена хмуро посмотрел на него и пробурчал:

– Пошли.

Они вышли в ночь и быстро двинулись к Рыбьему камню, до которого было не больше трёх полётов стрелы. Распространяя запах браги и чеснока, Эйнар шумно сопел, недовольный тем, что ноги не слушаются его. Перебираясь через поваленный ствол, обросший мхом и грибами, он не устоял и рухнул на каменную россыпь, и некоторое время катился под уклон, бренча кольчугой.

– Проклятье! – Эйнар неуклюже поднялся и, опёршись на меч, начал пьяно бормотать: – Представляешь, сидели мы за столами, слушали сагу о походе Одина в Хель. Этот Имр, скальд Эймунда, так складно говорит – заслушаешься. Да… Эймунд дарил всем кольца. Служанка Сельма положила на меня глаз, и тут влетает на коне смерти Сигвар и орёт, что в фиорде ладья данов. Какие даны, откуда взялись, что им тут надо в этом богами забытом месте? Не дали сагу дослушать… Клянусь Одином, они мне дорого за это заплатят…

Вишена молчал. Он уже заметил небольшую ладью под парусом, медленно выходящую из-за поворота фиорда, и четыре десятка фигур на берегу, напротив торчащего из воды валуна. Чёрный силуэт ладьи как раз достиг лунной дорожки, в том месте, где отражённое от воды серебро обрывалось тенью утёсов. Снова зазвучал рог, на ладье заметили блеск стали у Рыбьего камня и начали поворачивать туда.

Вскоре Вишена и Эйнар оказались среди соратников. Эймунд – величественный, в крылатом шлеме и с длинной бородой, заплетённой в седые косы, – приветствовал их поднятием ладони, тяжёлой от золотых перстней.

От воды со стороны ладьи было отчётливо слышно, как кормчий на ней даёт счёт гребцам и вёсла нестройно врезаются в воду.

Вишена сквозь строй своих соратников, одетых в кольчуги и вооружённых окованными железом щитами и короткими мечами, прошёл к самому берегу. Эймунд почтительно склонился перед конунгом.

– Трубите в рог. Они уже заметили нас, – сказал он, – пусть знают, что мы все настроены биться.

Рог тут же запел гневно и предостерегающе. Пока его отзвук носился между берегами, между водой и звёздным небом, звонкий голос за спиной Вишены сказал:

– Они идут, как посланцы Хеля, на корабле мертвецов Нагльфар. А кормчий у них бог Локи, отец волка и змея Ёрмунганда.

Фенрир уже заглотил солнце, и оно теперь никогда не взойдёт, а войска сынов Муспеллы уже скачут по мосту Биврест, и великан Сурт приближается с юга с мечом, который ярче солнца. А мы как легендарные эйнхерии и асы, Эймунд как Один, Вишена как Тор. Может, всё повторится согласно прорицанию Вёльвы? А, Овар?

– Это на тебя ещё действует брага, Свивельд. – Овар, огромный и могучий, усмехаясь посмотрел на стройного и юного воина. – Нет, Свивельд, это не похоже на гибель богов. Ведь не было ни смерти Бальдара, ни трёхгодичной зимы, ни шатания мирового ясеня Иггдрасиля, ни потопа. By не Асгард, я не Фрейр, в руке Эймунда не молот Тора, а просто копьё. И, кроме того, я не хочу сейчас умереть, у меня ещё не достаточно золота, чтоб предстать перед Одином.

Сказав это, Овар подавил зевоту, помолчал и задумчиво добавил: