– Давно.

– Что так? Не спалось?

– Не спалось, – задал ты мне задачку.

– Надумала что-нибудь?

– Я вот о чем подумала. Современные писатели синтезируют два основных сюжета: приключения и любовную тему. Под приключениями я подразумеваю бандитизм, войну, работу полиции, шпионаж и тому подобное. По сути, переписываются сюжеты Эдгара По, Артура Конан-Дойла, Джеймса Хэдли Чейза, Стивена Кинга… На этой псевдолитературе, выбрасываемой в огромном количестве на книжный рынок, воспитывается нынешнее поколение. И крайне мало нашей, российской исторической литературы, так необходимой для воспитания подрастающего поколения.

– Ну, я бы не был столь категоричен, – возразил Иван Аркадьевич. – Появились довольно неплохие книги той же Натальи Павлищевой, Вадима Щукина, Семена Скляренко, Фаины Гринберг, Владислава Бахревского, Юрия Германа, Руслана Скрынникова, Анатолия Абрашкина, Владимира Егорова…

– Я согласна, но все они пишут о каких-то масштабных, конкретных и известных исторических событиях и правителях. Но где книги о жизни и быте, скажем, крепостных крестьян, по сути, рабов? У американцев есть «Хижина дяди Тома», «Приключения Тома Сойера и Гекельберри Финна» и другие. А у нас ты можешь назвать хоть одну современную книгу о жизни крепостных под властью помещиков. Такую, чтобы главным действующим лицом был простой подневольный человек? Откровенно говоря, я не припомню…

– Ну, в XIX веке такие малоизвестные писатели были, а вот в наше время… А жизнь крепостных крестьян изнутри действительно практически не затрагивается нынешними писателями.

– Мне представляется, что тебя должно это заинтересовать, – предложила жена. – При этом при раскрытии темы не стоит акцентировать внимание на древней терминологии, на описании сословий… Крестьяне тогда делились на государевых, монастырских или принадлежащих помещикам и вотчинным служилым людям. Более всего страдали именно подданные помещиков и вотчинных служилых людей. Вот этих бедолаг и следует взять в основу…

– Пожалуй, ты права, – согласился Иван Аркадьевич. – И, чтобы содержание было понятно современной молодежи, изложение следует вести на их языке.

– Кстати, в данном случае можно воспользоваться воспоминаниями наших дедушек и бабушек, – им тоже рассказывали их родственники, что происходило в то далекое время. А эта генетическая память уносит нас лет на двести назад – как раз к той поре, о которой ты собираешься писать, – заметила жена.

– Ты права, – согласился с ней Иван Аркадьевич. – Кстати, а кем были твои пращуры? Хотя они, кажется, были городскими мещанами.

– Бабушка рассказывала, что ее дед по отцовской линии служил в приказной палате – это что-то наподобие нынешнего судейского корпуса и нотариуса одновременно. Так что к крестьянам он имел опосредованное отношение. По крайней мере бабушка мне об этом ничего не рассказывала. А вот твои предки, кажется, происходили из крестьян?

– Да, мне бабушка в детстве описывала, например, интерьер крестьянской избы.

– А о взаимоотношениях с господином?

– Они были государственными крестьянами. И все спорные вопросы – о наследовании, разделе имущества – решали в волостном суде. Естественно, о взаимоотношении с помещиками речи не шло.

– Придется тебе покопаться в нашей библиотеке, благо она у нас вполне достаточна, чтобы отыскать необходимый материал, – сказала жена.

– Ну, взялся за гуж, не говори, что не дюж, – улыбнулся Иван Аркадьевич.

– Ты только с лестницы не свались, когда будешь доставать книги с верхних полок, – улыбнулась Агриппина Ананьевна. – Работай, а я пойду в магазин – надо же кормить труженика…

Ничего не ответив ей, Иван Аркадьевич начал просматривать соответствующую литературу, чтобы мысленно ввести себя в обстановку далекого прошлого.

На третий день уединения Иван Аркадьевич попросил жену прочесть часть написанного рассказа. Удобно устроившись в кресле, она взяла рукопись и приготовилась читать.

– Пожалуйста, читай не про себя, – я хочу на слух определить качество написанного, – попросил муж.

– Само собой, – коротко ответила жена и начала читать, иногда задерживаясь и разбирая далеко не каллиграфический почерк мужа.

«В крепости

Среди крестьян деревни Супонино Прокопий, сын Прохора Нестерина, считался мужиком степенным, хозяйственным, работящим, домовитым. По местным представлениям, дом у него – полная чаша, дети обихожены, а жена Наталья рожала едва ли не по ребенку ежегодно. Это и хорошо…

– Справный мужик, – говорили о нем соседи, втайне завидуя ему.

А завидовать было чему: отец Прокопия Прохор был взят в дом барина и служил у него чем-то вроде камердинера. Он отпустил пышные седые бакенбарды, носил ливрею и в этом виде даже староста Фома Нехлюбин несколько робел перед ним, оправдывая себя тем, что Прохор ежедневно общается с барином и бог знает, что мог наговорить. Отсюда шло послабление и Прокопию, за что того селяне недолюбливали, но вслух свою неприязнь не выражали – неровен час пожалуется отцу, а тот – барину.

Надо сказать, что крестьянам деревень, которыми владел помещик Илья Степанович Бухмин, повезло с барином. Среди соседей-помещиков он слыл человеком серьезным и прогрессивным, с соседями ладил, а жена его Феодора Власьевна нередко крестила у них детей, не брезговала дамскими вечеринками, во время которых помещицы поигрывали в преферанс или штос на копеечку – скорее, для интереса, чем для прибытка, обсуждала наряды, привозимые с ярмарок. Правда, поговаривали, что Илья Степанович был весьма неравнодушен к женскому полу, да только что это за беда, – кто из нас не грешен в своем захолустье. А брань да навет, как известно, на вороту не виснут. Мало ли кто что скажет…

Страдная пора – самое напряженное время для крестьян. Только закончили с сенокосом – глядишь, поспевают рожь, овес, подходит гречиха, просо…

В этот день, когда солнце еще не выглянуло из-за леса, но небо уже стало светлеть, староста Фома обходил избы, призывая селян выходить на работу в поле. Как велось из года в год, жать, косить и убирать рожь выходило все трудоспособное население, включая подросших парней и девчат. Слава богу, поле ржи примыкало вплотную к деревне, так что идти было недалеко.

Прокопий, собирая домашних на работу, распорядился оставаться дома дочке Варе и приглядывать за младшими братьями и сестрами и за занемогшей матерью, находящейся на сносях.

День выдался на редкость удачный, солнечный, а легкий ветерок приятно охлаждал разгоряченные лица косцов и баб, вяжущих вслед за мужчинами снопы.

Оставшаяся дома Варюшка подоила корову и выгнала ее к пастуху на выпас, наполнила колоду едой для поросенка, бросила крупы курам, после чего погнала проснувшихся ребятишек умываться, помогая самым младшим помыть их мордашки. Поставив перед ними горшок с кашей, пошла к матери спросить, не надо ли чего ей.

Поручив братишкам и сестренкам постарше приглядывать за младшенькими, схватила бадейки и побежала к колодцу за водой.

Доставая бадью из колодца, она краем глаза заметила, что старик Савва, живущий на краю деревни и вышедший, видимо, погреть на солнышке ноющие с утра косточки, вдруг встал, склонился в поклоне и замер.

«Чегой-то он? – подумала про себя девушка. – Ай, крепко видно схватило деда».

Но в этот момент из-за поворота дороги, делающей крюк перед деревней, показалась двуколка с сидевшим в ней барином.

Варюшка испугалась было, что тот заругает ее за то, что она не в поле, но потом подумала: чай, она не из-за лености осталась дома, а по нужде, так чего же ругаться-то?

Благосклонно кивнув Савве, барин проехал мимо и остановил двуколку возле Варюшки.

– Кто такая? – спросил он ее. – Почему не узнаю?

– Варя я, дочка Прокопия Нестерина, – с поклоном ответила девушка.

– Внучка Прохора? Хороша! – барин откровенно любовался ей. – Ты же совсем недавно была крохой. Ишь ты, как выросла да похорошела…