– Простите, мой друг, – еще раз извинилась женщина, окончательно успокоившись. – Когда мы идем в очередной отступ?

– Да как соберетесь, так и двинемся…

– Что там собираться? Мы почти ничего и не распаковывали. Привычка уже выработалась – постоянно нестись куда глаза глядят. Завтра будем готовы.

– А я пока поищу бричку или телегу какую-нибудь…

– Спасибо тебе, голубчик, за заботу о нас.

– Ну, что вы, мадам, – зарделся Васечка. – Не стоит благодарности…

На другой день, погрузив чемоданы и узлы на татарскую арбу и разместившись в бричке, небольшая экспедиция отправилась на юг, в последний путь по родной земле.

– Казаки генерала Антона Ивановича Деникина дерутся с небывалым ожесточением, – рассказывал поручик Марии Игнатьевне. – Если бы не они, совсем бы плохо было. Но и гибнет их немало…

Положив руку на кисть молодого офицера, женщина прервала его излияния:

– Ты сам-то как думаешь устроиться за границей? Где думаешь остановиться?

– Откровенно говоря, ничего в голову не приходит. Думаю об этом все время, но все напрасно. Батюшку и матушку – мне сообщили – красные расстреляли. За границей никого из родственников или знакомых нет. Здесь оставаться нельзя, – дворяне, значит, враги народа. А то, что эти дворяне не богаче лавочника средней руки и жили своим трудом, никого не волнует.

– Так что, у тебя никого не осталось?

– Есть дядя по батюшке в Тверской губернии. А может быть, и был… Никаких сведений о нем…

– Беда…

– Это всеобщая наша беда. Сколько народу положили и еще положат…

– Да уж…

Говорить было тягостно, да и не о чем…

Всю оставшуюся дорогу они практически не разговаривали, с тоской посматривая по сторонам, словно хотели запомнить их на всю непредсказуемую жизнь.

В Севастополь въехали уже под вечер. Для семейства полковника выделили две приличные по размерам комнаты в кирпичном двухэтажном доме неподалеку от часовни, возведенной в честь героического воинства Крымской войны. На удивление, она сохранилась в прекрасном состоянии.

Сразу после завтрака поручик пришел к Марии Игнатьевне и, оглядевшись, спросил:

– А где денщик? Сбежал, сукин сын?

– Василек, упрекнула она его. – Enfant terrible![96]

– Pardon, madam[97], – смутился он. – Где же он?

– Я дала ему денег и послала купить себе цивильную одежду. Заодно и сбрить усы, чтобы он не был похож на казака.

– Он не собирается эвакуироваться вместе со всеми?

– У него в России остались родители и малолетний сын. Жена умерла. Не может он их бросить.

– Ну, что же, это, пожалуй, верное решение. А что будет с Аглаей?

– Она остается с ним.

Почувствовав напряженность в голосе Марии Игнатьевны, поручик прекратил расспросы.

В наступившей паузе со стороны Балаклавской долины изредка доносился едва слышный неясный гул.

– Что это? – встревожилась женщина.

– Пушечная канонада, – спокойно объяснил поручик.

– Так близко? – ужаснулась Мария Игнатьевна.

– К сожалению. Нам почти нечем обороняться.

В это время Мария Игнатьевна выглянула в окно и увидела приближающегося денщика мужа, державшего какой-то тощий узел.

– Капитон, зайдите сюда, – крикнула она ему.

Когда тот зашел в комнату, хозяйка спросила:

– Купил, что надо?

– Да, как и положено, благодарствую.

– А это что за бумажки? – Мария Игнатьевна указала на торчащий из кармана солдата тощий сверток.

– По дороге подобрал. Интересно, полюбопытствуйте, барыня, – подал он бумаги.

Это были агитационные листки, распространяемые командованием белой армии.

– Мне кажется, очень доходчиво, – заметила Мария Игнатьевна, рассматривая агитки.

– Это мелочь по сравнению с тем, как действуют большевики, – возразил Василий. – У них всюду работают специальные агитбригады, добираясь до самых темных людей.

– Ты что такой бледный? – хозяйка посмотрела на стоявшего рядом солдата.

Помолчав и переминаясь с ноги на ногу, тот дрожащим голосом ответил:

– Я видел, как людей вешали, – через силу проговорил он.

– Как это? Где? – испуганно спросила Мария Игнатьевна.

– На площади. Говорят, что красных агитаторов поймали, ну и…

– Господи, какая жестокость! – испуганно перекрестилась она.

– Что делать, – вздохнул поручик. – Идет война не на жизнь, а на смерть. И здесь уж кто кого…

– Но ведь можно было наказать провинившихся как-то иначе. Посадить в тюрьму, сослать на каторгу, публично выпороть, наконец…

– Полноте, Мария Игнатьевна! – усмехнулся поручик. – Какая тюрьма, какая каторга в наших условиях? Да и большевики далеко не ангелы. Помнится, мы освободили от них какой-то городишко на херсонщине, а там на центральной площади целая гирлянда повешенных. Так что методы у нас совершенно идентичны. Другого наказания в Гражданской войне, как лишение жизни, пока не придумано.

– Ужас, ужас, ужас! – не могла успокоиться Мария Игнатьевна. Немного остыв, она обратилась к денщику.

– Ты, Капитон, пойди переоденься. Тебе надо привыкнуть к чужой одежде, а то сразу будет видно, что ты в чужом платье ходишь.

Через некоторое время Капитон вернулся, уже переодетый в гражданскую одежду. Глядя на него, поручик не выдержал и засмеялся:

– Ты только на улицу не выходи в таком наряде, а то вздернут за милую душу, как красного агитатора!

На мужике была надета красная в белый горошек рубаха, ниспадающая едва не до колен и подпоясанная тонким кушаком. Одежду дополняли темно-синие в едва заметную полоску штаны, на ногах разношенные ботинки. Наряд дополнял темный пиджак, наброшенный на одно плечо и кургузый картуз.

В притворе двери прыскала в кулачок Аглая.

– Вылитый приказчик скобяной лавки, – не унимался веселиться поручик.

– Дак я у него и купил, – отозвался Капитон.

– Ты только строевым шагом не ходи в таком виде, сразу выдашь себя, – развеселилась и Мария Игнатьевна.

Через пару дней в доме появился и глава семьи.

– Все, матушка, – объявил он. – Пора в порт. Место на корабле нам забронировано.

– Как, уже? – заволновалась жена.

– Не оставаться же нам здесь. Через пару-тройку дней город будет сдан.

– Аглая, – засуетилась было Мария Игнатьевна, но муж остановил ее.

– Что ты хочешь от нее? У тебя же вещи не распакованы…

– Ну, как же! Постельное белье, скатерти, посуда…

– Оставь все Аглае с Капитоном. Нам и без того придется мотаться по Европам. Зачем нам лишняя обуза?

Вошедшая в комнату Аглая спросила:

– Звали, Марья Игнатовна?

– Позови Капитона, и оба приходите сюда, – распорядился Владимир Георгиевич. Когда те вошли, полковник обратился к ним:

– Ну, настало время прощаться. Капитон, форму выбрось, а лучше сожги, ничего армейского с собой не бери. Поможете нам сесть на пароход и… береги вас Бог.

– Спасибо вам за все, – нежно проговорила Мария Игнатьевна, слегка приобняв девушку. – Не держите на нас сердце, если чем-то обидели вас.

Аглая заплакала, а Капитон поклонился хозяевам в пояс:

– Береги вас Бог в скитаниях ваших. Спасибо вам, вашбродь, за доброту и вам, хозяюшка, за ласку и привет…

– Теперь у вас не будет «благородий», привыкайте, – пожал руку бывшему денщику полковник. – Держитесь друг за дружку, авось все обойдется.

– И вам доброго пути и удачи, – Капитон вытер слезу рукавом. – Столь лет были вместе, попривыкли мы к вам…

– Да, такое не забудется, – расчувствовался и Владимир Георгиевич. – Ну, присядем на дорожку, и в путь…

Город гудел. Все уже были наслышаны о зверствах красных, и полуобезумевшие горожане бегали кто на причал, кто-то, собрав немудрящие пожитки, устремлялся прочь из города, сгибаясь под тяжестью поклажи. Начались грабежи людей, квартир, магазинов…

Патрули безжалостно расстреливали грабителей на месте, но это не помогало. На причалах собралась огромная толпа стремящихся любой ценой попасть на любой корабль. Никакие увещевания и попытки объяснения, что заберут всех, не помогали.