– Это подвиг во имя родины, – также улыбнулся он и поцеловал жену в щеку. – Ложись, я пойду выпью воды и приду к тебе.
На кухне он увидел полуодетую и дрожащую от страха служанку.
– Ну, а ты что не спишь? – спросил он.
– Страшно, – ответила она.
– Это гроза надвигается. Иди, ложись. Скоро дождь начнется, – под него хорошо спится…
Сжав плечики, Аглая судорожно перекрестилась и молча ушла в свою спаленку…
Весь следующий день был занят укладкой чемоданов, расчетами с хозяином квартиры, – в общем, обычной суматохой, предшествующей всякому отъезду.
Закрыв наполненный чемодан, Аглая взялась за ручку, чтобы снять его с дивана и отнести в прихожую. Но вдруг охнула, схватилась за живот и села на пол. Лицо ее исказилось от боли.
Обернувшись на крик, Мария Игнатьевна испуганно посмотрела на девушку и, видимо, сообразив, в чем дело, крикнула в прихожую:
– Владимир Георгиевич!
В гостиную вошел муж, за плечом которого виднелась голова Капитона.
– Что случилось? – обратился он к жене.
Не отвечая ему, жена подошла к служанке и попросила мужчин:
– Помогите мне посадить ее на диван.
– Да что случилось-то? – растерянно спросил Владимир Георгиевич.
Не отвечая ему, барыня обратилась к Аглае:
– Ты, девонька, никак беременна!
Девушка сидела молча и только склонила голову, не глядя ни на кого.
– Веселенькое дело, только нам этого не хватало, – проворчал полковник. Обратив взгляд на денщика, он строго спросил:
– Твоя работа?
Капитон побелел, как мел, вытаращил глаза и, заикаясь и крестясь, проговорил:
– Никак нет, вашбродь! Ни сном, ни духом! Чист, как перед Богом…
Мария Игнатьевна строго и с подозрением посмотрела на мужа.
– Не глупи, – в ответ на ее немой вопрос ответил он.
Тогда она обратилась к Аглае, приподняв ее голову за подбородок:
– Александр Владимирович? – спросила она, глядя той в глаза.
Служанка едва заметно молча кивнула головой и закрыла лицо руками.
– Как это случилось? – спросила было барыня, но муж перебил ее:
– Не это главное. Александр знает, что ты беременна? – обратился он к девушке.
Та в ответ только отрицательно замотала головой.
– Срок большой? – снова мешалась в разговор Мария Игнатьевна.
– Четыре с половиной месяца, – чуть слышно проговорила бедняжка.
– Ровно половина срока, – для чего-то подсчитал полковник. – В это время мы были в Орле. И Александр приезжал на побывку…
Наступила тишина, лишь изредка прерываемая всхлипываниями девушки.
– О чем же ты думала? – взвилась было хозяйка, но муж остановил ее:
– Не ругайся и не сердись. Рано или поздно это должно было случиться. Физиология, черт бы ее побрал…
– Владимир! – вскинулась было жена на него, но муж только махнул рукой.
– Тут, милая, не до этикета. Думать надо, как выбираться из этого положения.
– Может быть, сообщить Саше? – неуверенным голосом проговорила Мария Игнатьевна.
– Пожалуй, ты права, – согласился он. – Нужно знать и его мнение. Оказалось, не чужой он ей, – он с усмешкой кивнул на поникшую девушку. – Родня новоявленная…
Рано утром следующего дня Мария Игнатьевна и Аглая сидели в отдельном купе пассажирского вагона, отданного для офицеров и их семей. Командир полка занял отдельное купе, тогда как в соседних теснились по две-три семьи. Но в купе полковника было тесновато от множества чемоданов и узлов, расположенных в полном беспорядке. В соседнем, таком же вагоне, расположился штаб полка.
В отсутствие Владимира Георгиевича, распоряжавшегося погрузкой полка и полковой техники и забравшего Капитона в качестве вестового, женщины молча сидели у вагонного окна, поглядывая на, казалось, бессмысленную суматоху, царящую на перроне.
Там, словно в отрезанном от них оконным стеклом мире, творилось что-то бестолковое, – какие-то люди бегали с чайниками, другие о чем-то весело переговаривались, старики, женщины и даже кормящая мать с отсутствующим видом молча сидели на чем попало и дожидались неизвестно чего.
– Вся Россия словно с ума сошла, – нехотя проговорила Мария Игнатьевна. – Все куда-то бегут, чего-то ищут. Натворили дел и теперь сами не знают, что делать, куда податься…
– Да уж, – тихо отозвалась Аглая. – Как и мы…
Хозяйка посмотрела на нее долгим взглядом, но ничего не сказала.
Только ближе к обеду поезд дал длинный гудок, дернулся, загремев буферными сцепками, и медленно начал отходить от вокзала.
– А как же Владимир Георгиевич и Капитон? – испуганно спросила Аглая.
– Не волнуйся, без командира поезд не уйдет, – ответила собеседница. – Не-бойсь, в штабном вагоне текущими делами занимаются.
И действительно, через какое-то время дверь купе открылась и вошли полковник и его денщик.
– Все в порядке? – спросила мужа Мария Игнатьевна.
– Да, кажется, ничего и никого не забыли, – ответил тот. – А не пообедать ли нам? Что-то я проголодался…
Аглая и Капитон тотчас начали развязывать узел с провизией и раскладывать ее на столе.
За окном вагона медленно проплывали неказистые домишки, крытые соломой, – последние одинокие жилища окраины оставляемого города…
А дальше за окном, вплоть до самого вечера, тянулась бесконечная степь, навевавшая только уныние и какую-то гнетущую безысходность…
На ночь полковник и Капитон устроились спать на верхних полках, оставив нижние женщинам. На недоуменный взгляд Марии Игнатьевны муж пожал плечами и просто сказал:
– Не спать же беременной наверху! Не приведи, Господи, еще случится неприятность, беды не обернешься…
Утром за завтраком Мария Игнатьевна ткнула вилкой в сторону окна и спросила мужа:
– Что там происходит?
На околице какой-то деревушки отряд вооруженных людей вел невысокого худого парнишку в красноармейской форме. Тут же стояли равнодушные ко всему селяне, с каким-то подавленным настроением лениво рассматривающие странную процессию.
– Куда его ведут? – тихо спросила Аглая Капитона.
– Знамо дело, куда, – отведут за гумно и шлепнут, – также шепотом ответил он.
– Совсем еще молоденький, – Аглая прижала уголок платка к глазам. – Жить бы еще да жить ему…
– Небойсь, бедолаге надоело воевать, он и пробирался домой к мамке, – продолжил Капитон. – А его посчитали за лазутчика. Ну, и по законам военного времени…
– А его мамка ждет, молится, чтобы вернулся, – покачала головой девушка.
– Бог-то нынча отвернулся от нас, – проворчал денщик. – У него, видать, голова кругом пошла от наших безобразиев.
На одном из полустанков поезд остановился, – требовалась погрузка дров в тендер и заправка паровоза водой.
Пользуясь случаем, солдаты и офицеры вывалили из вагонов, – всем хотелось размять уставшие от тряски и неподвижного сидения ноги. Возле вагонов тотчас возникло оживление, – кто-то смеялся, кто-то ругался, кто-то мочился на колеса вагонов.
– Мы тоже, пожалуй, выйдем, разомнем затекшие ноги, – начала было Мария Игнатьевна, но Владимир Георгиевич остановил ее:
– Подожди, я ознакомлюсь с обстановкой и дам необходимые распоряжения.
Он встал и направился к выходу из вагона. Поднявшемуся было и собравшемуся сопровождать его денщику он приказал:
– Оставайся с женщинами. Отвечаешь за них.
– Слушаюсь, – нехотя пробормотал тот.
Через непродолжительное время в купе заглянул поручик Афанасьев, которого за его молодость жена полковника звала просто Васечкой, отчего щеки офицера каждый раз наливались румянцем.
– Мария Игнатьевна, господин полковник разрешил вам выйти из вагона, но далеко не отходить, – отдал он для чего-то честь. – Мне с денщиком поручено сопровождать вас.
– Ну, с такой охраной мы, как за каменной стеной, – ласково улыбнулась ему женщина.
У вагонов наблюдалась толчея. Через два вагона от штабного, несколько солдат столпились вокруг офицеров и что-то говорили на повышенных тонах. Но смысла разговора было не разобрать.
