- Но...

- Да, Уриенса больше нет. Но Вы ведь не столь наивны, чтобы думать, будто война из-за этого прекратится?

По правде говоря, Шванку очень хотелось думать именно так. В смущении он встал и прошел к окну:

- Так это же моя комната!

- Да. Три королевы сделали так, что Лес обволок город и теперь удерживает его в безопасности в Броселиане.

- Как?

- А вот это нас с Вами не касается!

Гебхардт Шванк видел - аллею, квадратные прудики по бокам ее, где летом ловят на удочку карасей, а зимою катаются на коньках. Приближался вечер, и никого на улице не было. Шел мрачный, постоянный, мерный дождь - наверное, очень холодный, а на деревьях болтались бурые и красные останки листьев, словно казненные холодом и мраком.

- Осень? - спросил Шванк.

- Там? Да. Гебхардт Шванк, здесь время идет много медленнее, и за окном все еще осень. Но, если Вы задержитесь еще хоть на минуту, Вам придется пробираться к себе через весенний лес, где все тает и воды текут прямо под снегом...

- Понял, понял!

У порога Шванк натянул сапоги и стал было разыскивать куртку, но не нашел.

- Постойте! - сказала Ирида, - Вакх оставил Вам свою шубу, не замерзнете.

Гебхардт Шванк поднял соболиный полушубок и вытянул из рукава старую узорчатую шапку, лишенную теперь всех атрибутов его шутовского прошлого. Он низко поклонился и, пятясь, вышел в дверь.

Прямо в зимний сверкающий лес.

***

За порогом кто-то воткнул в снег короткие лыжи (их меховой подбой уже успело чуть облепить снежком), и Гебхардт Шванк ими воспользовался. "Вряд ли кто-то из спрятанных королевами хочет уйти. Или же они предназначены любому желающему". Так или иначе, сорочья составляющая Шванковой натуры решилась и лыжи-таки присвоила.

Снега нападало не так чтобы много, он особенно не мешал, но подбитые мехом лыжи отягощали заметно. Некоторое время спустя странник расстегнул шубу. Немного позже он закинул старую шапку на дерево, птичкам на гнездышки.

Путь был уже проложен и предназначен прежде всего для собачьих нарт. Некоторые упряжки бегают цугом, некоторые - веером, и тропа оказывается довольно широкой, хотя и не слишком ровной. Нынешний снег был хорошо уплотнен, суховат, аппетитно поскрипывал, а на ветках - посверкивал себе мелкими бриллиантами. Судя по всему, было начало дня. Ворон каркал изредка, голос его разносился далеко. Судя по всему, ворон этот сидел себе на ветке, приглядывал за Шванком и время от времени давал понять, что это его большая территория. Никто ему не откликался, что для воронов вполне естественно. Если ворон живет где-то, значит, не так далеко проявится и граница леса, ибо черному бывают нужны и открытые пространства. Так что Гебхардт Шванк шел себе и не беспокоился - путь упряжек и ворон все равно вывели бы его куда-нибудь, где явно будут люди.

"И куда это я приду? - размышлял он, - Вряд ли в кровавые земли неупокойника Уриенса, иначе уже здесь суетились бы зеленые рыцари, и ворон кричал бы иначе... В город, к Храму? Это вероятнее всего - потому что собаки шли, наверное, обозом, что-то везли. Городские товары. Меха, рыбу, дичь"

Гебхардт Шванк по старой привычке не думал о том, а куда ему, собственно, нужно? Куда он хочет прийти? Зачем и к кому? Если бы он думал так, то вопрос "К кому?" возник бы в его голове в последнюю очередь. Но, если не "Куда?", то откуда он в очередной раз возвращается, что несет с собою и чем за это заплатил, что утратил? Про это размышлять было куда привычнее и понятнее, этими мыслями он и занялся.

Итак, он получил два значимых - или ключевых - эпизода к роману. Один он видел, о другом ему рассказали. За это он будет должен альбу, ежели она у кастрата получится, и вряд ли Ириду устроит что-то стандартное : "Ах, как нам жаль, уже настало утро!". Может быть, она думает о том же, что и он сейчас - откуда она ушла и почему?

"Да, и для чего?" - добавил внутренний бестелесный голос. Для чего? Она, кажется, именно из-за этого сбита с толку, растеряна и невероятно легко приходит в ярость. Ярость она контролирует и этим весьма довольна. Но какую альбу она все-таки хочет?

"Не угадаешь, и не пытайся. А какую альбу хочешь ты?" - спросил голос.

"Никакую! - сердито ответил трувер, - Я не трубадур и придавать смысл ее чувствам сорокалетней давности не обязан".

"А все-таки? Про долг ты понимаешь хорошо, это своего рода страсть, и уже готов расплатиться альбой и отделаться от них от всех, так? А потом кануть в ничто?"

"А ты-то кто?!"

"Я!"

"Вакх?"

Совершенно пустое серое молчание в ответ.

"Пожирательница плоти?"

Чуть шевельнулось болезненное отвращение, будто бы кто-то внутри проглотил толченого стекла.

"Львиноголовая Сохмет?"

"Чуть ближе. Я-то сопротивляюсь Пожирательнице, а вот ты с радостью готов ускользнуть и исчезнуть, как я вижу. Ты не умеешь существовать"

"И что?! Я и не был должен, так?"

"Ты умеешь только двигаться. Тебе неплохо в небытии, потому что про хорошо и про бытие ты ничего не знаешь. Ты исчезаешь и заставляешь исчезнуть меня. Надоело!"

"Да кто ты?!"

"Я!"

"Я, я, я!!! Кто?! Объяснись, наконец!"

"Я - мое имя"

"Очень приятно! Я что-то тебе должен?"

"Быть"

"А меня нет, по-твоему?!"

"Не знаю..."

"(...Крайне непристойное проклятие с пожеланием провалиться прямо в гениталии преисподней и там свариться в расплавленном камне...)"

"Прекрати! Замокни, пустышка! Хватит уже ссылаться на кастрацию и отказываться быть. Хватит подыгрывать смерти"

"Я - не - желаю - быть! Ясно? Сам будь, если надо - я-то здесь при чем? Отвяжись!"

"Ах, так?! Я тебя вызываю, трус! Я вызываю!"

И тут частокол елей перед Гебхардтом Шванком раскрылся, он на мгновение увидел высокое голубое небо с единственно пушинкою облачка. Ели заплясали, закружились, по зимним небесам почему-то с визгом пронеслись стрижи и рассредоточились трезубцем...

"А где же мухи?" - поразился Шванк и увидел: исчезли поседевшие ели, и на месте их давно стояла глиняная мазанка, та, что над морем, и между яблонь покачивался гамак. Звучно упало яблоко.

- Боже, нет!!! - завопил Шванк, не привычным голосом кастрата, он издал почти басовый, по своим понятиям, громкий рев; где-то с еловых ветвей обрушился целый сугроб.

И молчание.

- Не оставляй меня здесь! Не надо! Если я усну здесь, то замерзну, - и заверещал в полную силу своего знаменитого голоса, так же механически, как стрижи, - Выпусти меня немедленно!!!

"Ладно, - легко согласился голос, - ты решил жить. Так и живи".

Сад его мечты свернулся в точку и исчез; оказалось, что Шванк судорожно трясет большую ель, стоит уже в сугробе, а снег сыплется ему прямо за шиворот и тает там.

- Сукин ты сын! - досадливо проворчал Шванк, - Куда я денусь - буду, но ради чего, ты мне скажи?

"А ты не обязан быть ради чего-то. Ты не знал?"

Тут Гебхардт Шванк от удивления сполз по стволу и уселся прямо в снег, растопырив лыжи.

"Не обязан ты ни альбу писать, ни роман заканчивать. И жить, если не хочешь, тоже никому не обязан"

- Хочу, как выяснилось...

"Тогда вставай"

***