К концу второго года в пригороде Анкориджа от Тайлера перестает пахнуть женщиной и корицей. Женщина, мило, наверняка красиво, улыбаясь, предлагала рыжему оборотню переехать из дома, пропахшего аконитом, омелой и морфином, в дом, пахнущий духами и корицей.
Тайлер - дурак, по мнению Питера, - отказался.
Год третий.
Летом третьего года на Аляске Питер неожиданно выныривает из своего аконитового дурмана среди ночи. Боль прошивает спицей от виска к виску - но не такая, как бывает обычно, не такая, к какой волк почти привык, разрешив стать частью своей жизни. Боль слишком объемная, гулкая, слишком настоящая, как будто откуда-то из другого мира. Волк неуверенно поднимает голову - привыкший получать дозу отравы при малейших признаках жизни хищник не жаждет подпускать к себе человеческий разум, запирающий его в пропитанной ядом клетке.
Боль пульсирующей точкой зарождается уже в затылочной части, стекая ртутью к шее, оплетая ошейником, мешая дышать. Сдавливает туже, не давая зарычать, даже вдохнуть. Питер знает, что его волк - животное хитрое, мстительное и злое, хоть и мудрое, чувствует, что хищник всеми силами рвется на волю, подминая дрожащими, разъезжающимися лапами, разбитый, раскрошенный человеческий рассудок. Альфа устало думает, что, наверное, этой ночью его и пристрелят - особо беспокоиться за местных жителей не стоит - хищник слаб, измучен, отравлен, вреда кому бы то ни было причинить не может.
Говорят, бета не может быть сильнее альфы - Хейл говорил об этом Тайлеру, но тот все равно не ушел.
Питер в какой-то момент понимает, что трансформация давно, много-много лет уже не причиняла такой боли, а волк уже рычит хрипло и страшно, будто загнанный в угол хищник, переступает лапами по покрывалу, спускаясь на пол, но из комнаты не уходит, садится на пол, поводя ушами, глухо урча, не отпуская человеческое сознание далеко от себя.
Хейл удивляется самому себе, только через несколько минут понимая, чего хочет хищник - потому что зверь прекрасно слышит повторяющиеся раз за разом слова: Питер, мать твою, глухой, глупый волчара, бэдвульф, да где тебя носит…
- Плохая ночь? - Тайлер привык в общем-то, к тому, что Питер похож на мертвеца после полнолуний, но мертвеца с лихорадочным блеском в глазах он видит впервые. - Питер, что случилось?
Хейл хмуро поворачивается к оборотню, отложившему надкусанный тост.
- С чего ты взял?
- Ты же, все-таки, мой альфа, что бы ты сам об этом ни думал. Я чувствую, когда твой волк просыпается. Увеличить дозу? Не помогает?
- Нет. Все нормально. Дитон присылал настойку лотоса?
- На крайний случай при передозировке, - Тайлер отставляет и чашку с кофе, настороженно оглядывая вытирающего мокрые после душа волосы мужчину. - Зачем тебе?
- Будь добр, не задавай вопросов, - раздраженно кривится Питер. - Просто приготовишь все, что есть.
- Ладно. Давай пойдем с другого конца - если ты хочешь выгнать эту дрянь из организма - лотос тебе не очень поможет. Ты же знаешь - у тебя почти неделя уходит на то, чтобы…
- Не задавай вопросов и не болтай. Делай то, что говорю.
Хейл в пару шагов подходит к бете, наклоняясь почти к его лицу:
- Ты же знаешь, что почувствовал бы, если бы я свихнулся? - Тайлер коротко кивает. - Так что, пахнет от меня безумием? - мотает головой. - Так делай то, что я сказал.
- Знаешь, я рад, что ты стал отдаленно похож на живого человека. Или на очень активного мертвеца, но я был бы не прочь выяснить, с чем это связано.
Питеру приходит в голову, что Тайлер чем-то похож на Стайлза.
- Тайлер. Всю. Гребаную. Настойку. Гребаного. Лотоса. Мне. И не смотри на меня так, будто я прошу достать мне десять килограмм мескалина.
Бета неуверенно пожимает плечами, в пару глотков допивая кофе, поднимается из-за стола, уходя куда-то вглубь дома, через несколько минут возвращаясь с небольшим деревянным ящиком. Питер оглядывает содержимое, наклоняясь ближе, выуживает из специального отсека несколько склянок со стилизованным цветком лотоса на пробке, отставляет в сторону.
- Так. Я все-таки предполагаю, что ты хочешь ускорить процесс, просто скажи - да или нет? Питер, я же не прошу объяснений. Я только рад.
Альфа медленно кивает.
- Чем быстрее, тем лучше. Желательно за сутки.
- Нет, альфа, нереально. Даже если ты двадцать часов проторчишь в ванной с разодранными венами - не получится.
- Тогда к следующей ночи. Часов тридцать, если ты прекратишь болтать.
- Что случилось ночью, Питер? - Тайлер не поднимает глаз от ящика, переставляя какие-то бутыльки, сверяясь по приколотой к внутренней стенке крышки записке.
- Не просишь объяснений, - рассеяно откликается Питер, глядя куда-то сквозь бету.
- Ладно. Держи - кальципарин, - Питер вопросительно смотрит на шприц. - Неужели есть что-то, чего ты не знаешь, - Тайлер чуть ехидно усмехается. - Кальциевая соль гепарина. В пять раз мощнее самого гепарина - в шприце три миллилитра, через сорок минут кровь будет как вода.
- Устраивает, - Хейл тяжело опускается на стул, упираясь локтями в столешницу. Тайлер смотрит на друга с сочувствием - Питер ненавидит этот взгляд, - механически перебирая какие-то пакетики с порошками.
- Ладно, - альфа нехотя поднимает голову, кривясь. - Мне нужно избавиться от галлюцинаций. Или убедиться, что я не галлюцинирую. Ясно?
- Доступно, - Тайлер прячет взгляд. - Значит так - сначала кальципарин, потом, когда кровь остановится - лотос. Опять в ванной закроешься?
Хейл коротко кивает, сгребая склянки, но от колкости удержаться не может.
- Ты так говоришь, будто я в твоей ванной закроюсь.
- Я к тому, чтобы ты не закрывал дверь. Сделай одолжение. Хочешь - я позвоню Дитону, может он еще что-то присоветует.
- Не нужно, - альфа отмахивается уже поднимаясь по ступенькам на второй этаж.
- Питер, - Хейл оборачивается на середине лестницы. - Что бы ты ночью не увидел - это галлюцинации.
Альфа кривит губы.
- Я ничего не видел, Тай, я не настолько свихнулся.
Замена гепарина действует отлично - черная кровь льет по пальцам, по глянцево-белой внутренности старой чугунной раковины - новомодный акрил и прочная на вид керамика на деле не выдерживают подобного обращения, крошатся, разъедаемые выжженной кровью. Питер слабо барабанит пальцами по краю раковины, покачивая головой в такт чуть монотонному голосу в наушниках, зачитывающему произведения какого-то русского поэта середины двадцатого века. Языка Хейл не знает, но сам ритм и звучание ему нравятся - подушечки пальцев мерно ударяются о нагревшуюся эмалированную поверхность, в неровном ритме тонического стиха. Пальцы проскальзывают по темной жидкости, сбивая темп. Альфа недовольно щурится - даже при пониженной свертываемости крови и общей отравленности аконитом и омелой, волчий организм сильный - порезы на запястьях, методично наносимые собственными когтями, затягиваются раз за разом, кровь восстанавливается и снова течет по пальцам - такая же жидкая и такая же черная, как утром.
Тайлер садится на борт ванны, качая головой, сердито шипит: “Хватит”, включая еле теплую воду - по ходу, бойлер опять накрылся, - наворачивает на запястья альфы едко пахнущие какой-то мазью бинты, сливает настойку лотоса в один стакан, поднося его к губам Хейла. Питер зло щурится, пытаясь забрать скользкий стакан из рук беты, но Джонс легко отталкивает подрагивающие холодные пальцы, вскидывая брови:
- Дитон нам еще столько же не пришлет. Пей.
Альфа прикрывает глаза, глоток за глотком опустошая стакан, чуть морщась от горького вкуса настойки.
- Питер. Слушай. Скажи мне, что происходит.
- Который час? - Хейл медленно, тяжело мотает головой.
- Начало пятого. Вечер, если что. Альфа, насколько я знаю - я твой единственный друг. Будь добр, объясни мне хоть что-нибудь, - Тайлер с упреком смотрит на цепляющегося за раковину мужчину, не без труда встающего на ноги.
- Ты знаешь, что, например руны, да и большинство заклинаний, за исключением, пожалуй, проклятий, теряют силу со смертью нанесшего их друида? - альфа встает, разглядывая в зеркале то ли себя, то ли сидящего за его спиной Тайлера.
