- Ты давно видел Лидию? - Питер наклоняет к плечу голову, прищуриваясь.
Стайлз молчит достаточно долго, медленно моргает, и только когда Хейл окликает его по имени, вздрагивает, удивленно переспрашивая:
- Что?
- Когда ты последний раз был в школе? Помнишь число? - Питер бросает взгляд на окно, разглядывая по-летнему зеленые кроны деревьев, поднимается с кресла и подходит ближе.
- Помню ли я вчерашнее число? - Стилински хмыкает, вслед за Питером поворачиваясь к окну. - Третье ноября. Скажешь, я не прав?
- Скажу, что ты был в школе третьего ноября, - Хейл, жестко сжимает темные взъерошенные волосы на затылке Стайлза, заставляет его запрокинуть голову, и, внимательно глядя в карамельные, подернутые легким испугом глаза, медленно и четко выговаривая каждое слово, спрашивает:
- И что вчера было в школе?
- Экономика, две истории, химия, английский, тренировка, - без запинки выдает Стилински.
- Что будет завтра?
Стайлз непонимающе моргает, и Питер со вздохом отходит, нервно прохаживаясь по комнате. Стилински с недоумением следит за ним.
- Так, - Хейл оборачивается, нервно постукивая пальцами по бедру. - Когда ты в последний раз видел кого-нибудь, кроме меня?
- Я не понимаю, о чем ты, - мягко улыбается Стайлз, вставая со стула. - Ты постоянно задаешь странные вопросы. Но я вообще не понимаю, о чем ты сейчас.
Питер дожидается, пока мальчик подойдет вплотную, мягко укладывает ладонь на гладкую щеку, большим пальцем поглаживая подбородок, и тихо просит:
- Повтори последний вопрос, который я тебе задал.
- Ты спросил, что вчера было в школе, - Стайлз смотрит на бывшего альфу как на умственно отсталого, но нежно любимого ребенка. - Ты сегодня еще более странный, чем обычно, знаешь?
- Знаю, - у Хейла уставший голос, измученный взгляд, и Стайлз не находит лучшего решения, чем потянуться к его губам, аккуратно целуя.
Оборотень не отвечает, но и не отталкивает, и Стайлз отстраняется сам, обходя Хейла, поднимает тетрадь, недолго ползает по полу в поисках ручки, и тихо, феноменально тихо, без единого произнесенного слова, садится за стол, выдирая из тетради очередной лист и выкидывая в стоящую в углу комнаты корзину для мусора.
Питер закрывает глаза, борясь с желанием сжать ладонями виски и завыть. Или заорать, или зарычать. Неважно. По его прикидкам тетрадь должна была давным давно кончиться, а попадать скомканным листком бумаги в корзину десять раз из десяти Стайлз, при его неуклюжести, просто не может.
- Реши этот чертов пример.
Стайлз чуть вздрагивает от непривычной злости, звучащей в голосе мужчины, давится воздухом, сильнее, до хруста, сжимая в ладони ручку, и тихо скулит, когда осколки пластмассы впиваются в кожу. На порезах выступает кровь, растекается по ладони, и Стайлз замирает, зависает, смотрит стеклянными глазами на свою руку, на текущую кровь, смотрит мимо чертыхающегося Питера.
Отрезвляет его только пощечина. Подросток обиженно смотрит на оборотня, а затем на свою руку.
- Что ты так заистерил? - Хейл чуть ли не шипит, мягко проводя большим пальцем по ладони, по влажной коже, по затянувшимся царапинам.
- Я пропустил момент, как ты вылизываешь мне руку? - Стайлз неуверенно улыбается, поднимая взгляд на Питера.
- Пропустил, слава всем богам, - Хейл смотрит недоверчиво. - Ты боишься крови?
- Нет, не особо, - Стайлз смотрит на свою руку и на пальцы Питера, её сжимающую. - Просто… я не знаю. До этих снов не боялся, может, теперь боюсь. Мне давно ничего не снится. Ничего такого. Спасибо, - Стилински смущенно улыбается, морща нос.
- А что снится? - Питер отпускает его ладонь. - Что тебе снится, Стайлз?
Подросток хмурится.
- Я не помню, - пожимает плечами. - Мне кажется, что что-то снится, но я не могу наутро вспомнить что, даже никаких обрывков. Но это “что-то”, оно не страшное. Мне не страшно засыпать.
Голос становится тише и задумчивее, Стайлз с сомнением смотрит на оборотня, затем аккуратно кладет ладонь на его волосы, поглаживая, наблюдая за вервольфом с любопытством.
- Зачем ты это делаешь? - Питер чуть раздражен, но не настолько, чтобы Стайлз убрал руку.
- Хочу, чтобы ты мне ответил, - Стилински проводит кончиками пальцев по виску к шее мужчины. - Почему ты постоянно рядом? Я не против, нет, просто это непохоже на тебя.
- Я же говорил тебе - мне нужно, чтобы ты пришел в норму, - Хейл садится на пол, хмурясь, вопросительно изгибая бровь, когда Стайлз, наклонившись, оказывается совсем близко, уточняя:
- Но я в порядке. Мне не снятся кошмары. Со мной все в порядке, Питер, - тонкие пальцы неуверенно оглаживают челюсть, - но ты все еще здесь. Я не против, - повторяет тише, настороженно заглядывая в голубые глаза.
Хейл понимает, что произойдет дальше, и успевает отодвинуться, встать на ноги раньше, чем Стайлз снова прижмется в попытке поцеловать его.
Стилински непонимающе хлопает ресницами, невозможно длинными, девчачьими ресницами, обиженно прикусывает нижнюю губу, опуская голову, и иррациональное желание утешить расстроенного ребенка разгорается где-то под ребрами, расплавленным свинцом заливает мысли и чувства, и волк на задворках человеческого разума неодобрительно косит лазурным глазом.
========== Часть 7 ==========
Стайлз виновато улыбается оборотню, просыпаясь с ним в одной постели. Улыбается, но не удивляется, не задает вопросов, которые Хейлу очень хотелось бы услышать, не видит ничего неправильного в происходящем, почти никогда не начинает разговора сам. Питер греет в ладонях его холодные, тонкие пальцы, и безмолвно костерит себя за бессилие, за неумение помочь. Хотя все не так уж плохо - Стайлз решает простенькие примеры, угадывает - а может, действительно различает, - цвета, может рассказать, как доехать до лофта, до школы, до ветеринарной клиники, хоть и не может вспомнить, зачем бы ему понадобилось ездить в ветклинику.
Стайлз не выходит из комнаты, и Питер его не вынуждает - сам опасается открывать дверь, отделяющую комнату подростка от всего остального мира. Стайлз помнит обрывки вчерашних разговоров и иногда смеется, рассказывая оборотню какие-то случаи из своей жизни. Случаи, связанные только с самим Стайлзом, и никогда - с кем-то из его друзей, родственников или просто знакомых. Стайлз не называет ничьих имен, и когда Питер в очередной - сотый, наверное, - раз спрашивает его про кресло, в котором имеет привычку сидеть, наблюдая за старательно выводящим свои каракули на тетрадном листе подростком, Стайлз лишь неопределенно пожимает плечами, в точности описывая бежевую с мелким травянистым узором, обивку, но так и не сумев вспомнить, откуда оно вообще в его комнате взялось.
Стайлз говорит, что Питер “странный”, что он “совсем на себя не похож”. Хейл устал настолько, что не находит в себе сил отпираться, и просто отвечает, что здесь ему не от кого и незачем прятаться. Стайлз не верит. Стайлз помнит странные, совершенно не нужные ему вещи, но забывает важные, необходимые. Да и те что помнит - постепенно истираются из памяти, подменяются чем-то другим, какой-то недоступной Питеру игрой воображения, лишенной логики и смысла.
Но для Стайлза все логично. У него все хорошо, ему не снятся кошмары, правда, у него часто мерзнут пальцы и без повода подскакивает сердцебиение, но он считает, что у него все в порядке, и уже привычно усмехается-улыбается беспокойству, залегшему в голубых глазах оборотня.
В Стайлзе много детской, щенячей непосредственности - куда больше, чем обычно, много наивности и совсем нет подозрительности, как нет и каких-то тормозов, ограничителей. Стайлз тянет волка к себе, не смущаясь ни его возрастом, ни его прошлым, целует поначалу несмело, ожидая ответа, затем, получив желаемое, жадно, с придыханием, с тихим стоном в губы.
Хейл точно знает, что сдается не из жалости - мальчишка ему нравится, и Стайлз это безошибочно чувствует, может быть - помнит, подставляясь все более откровенным ласкам, горячим губам, сильным, чутким ладоням. Питер выделяет секс с ним потому, что это первый раз, в котором нежности больше, чем похоти. Желание целовать, ласкать, гладить доверчивого мальчишку перевешивает любое другое, и Питер с ним нежен, так, как не позволял себе ни с кем. Стайлз платит сполна - красивыми стонами, жаром открытого, доверчивого тела, прикосновениями тонких пальцев. Стайлз льнет и ластится, разморенный оргазмом, засыпает, мерно посапывая в плечо Питера, сонно обнимая его поперек груди.
