Постель еще хранит тепло чужого тела, а окно в комнате открыто.

Следующей ночью Питер приходит снова, и на этот раз грубо зажимает Стайлзу рот рукой, когда тот пытается его спросить о том, что происходит. Прикосновение пугает, сердце тяжело бухает в грудной клетке, когда широкая ладонь накрывает губы, когда неласковые пальцы вжимаются в щеку, причиняя боль. “Спи” - снова выдыхает Хейл в затылок юноши, и, выждав несколько секунд, убирает ладонь от его лица.

Стайлзу не нравится происходящее, и больше всего не нравится упираться взглядом в мутно-серую неопределенность, которая вроде бы, по логике, должна быть стеной его комнаты.

- Можно я перевернусь? - едва слышно проговаривает Стайлз, прислушиваясь к размеренному дыханию за спиной.

- Зачем? - недовольный шепот наверняка сопровождается едкой усмешкой.

Молчание затягивается, Стайлз неуверенно пожимает плечами, глядя на свои, сминающие однотонную простынь, подрагивающие пальцы.

Хейл со вздохом сдается.

- Повернись. Стайлз, повернись ко мне, - повторяет, когда подросток не реагирует на первое разрешение.

Стилински оборачивается рывком, осторожно протягивая руку, и касаясь раскрытой ладонью груди оборотня. Стайлз поджимает губы, поднимая на мужчину вопросительный взгляд, и Питер приподнимается на локте, чуть вскидывая брови, намекая, что Стайлзу неплохо бы озвучить свой вопрос.

- Ты можешь мне сказать, что то, что происходит - не сон? - неуверенно выговаривает Стайлз, скрещивая руки на своей груди.

- Могу, - легко, не задумываясь, отвечает Хейл, и Стайлз хмурится сильнее, понимая, что на неверно заданный вопрос получил ожидаемо ненужный ответ.

- Я имел в виду - это правда? То, что сейчас происходит - правда?

- Стилински, или спи, или философствуй здесь в одиночестве, - светящаяся лазурь окрашивает кромку радужки. - Ты меня понял?

- Я тебя понял, - чуть приторможенно отвечает Стайлз, опуская вдоль тела руки и наклоняя голову, почти упираясь макушкой в грудь мужчины.

***

Питер приходит несколько ночей подряд, и Стайлз чувствует себя ощутимо лучше с каждым наступившим утром. Чужое дыхание, чужое тепло, чужое тело не неприятны, уже почти привычны; прогибающийся под дополнительным весом матрас - гарант спокойствия, сна без сновидений, сна, когда Стайлз действительно спит. И тем страшнее в одну из ночей не услышать едва различимых шагов подходящего к кровати мужчины, не почувствовать, как тот ложится рядом на постель, не ощутить его странной, неизвестно чем обусловленной, защиты.

Сон не идет, точнее, он подкрадывается, тянет свои теплые мягкие щупальца, а Стайлз упорно старается не закрывать глаза, пытаясь понять, почему, после стольких ночей, проведенных в этой комнате, сегодня Питер не пришел.

Ответ приходит глубоко заполночь, и Стайлз срывается с постели, подходя к незашторенному окну, высовывается из него, едва удерживаясь пальцами за подоконник, чтобы удостовериться, чтобы увидеть в небе далекий молочно-серебристый лик полной луны.

“Полнолуние”, - несколько раз четко проговаривает про себя Стайлз. “В полнолуние оборотни дома не ночуют, это точно”. Неуместное “дома” вызывает короткий смешок. “В полнолуние оборотни…” Стайлз пожимает плечами, не до конца уверенный в том, что знает или хочет знать, чем оборотни, подобные Питеру Хейлу, занимаются в полнолуние.

Стайлз меряет шагами комнату, рассматривая серые стены, серые плакаты, изображение на которых не представляется возможным рассмотреть, серую мебель, серый и тусклый свет лампы, все вокруг неопределенно-пыльного цвета на первый взгляд, но стоит задержаться на чем-то, начать рассматривать, как что-то начинает меняться, как если бы Стайлз видел перед собой красного цвета настольную лампу, но не смог бы объяснить, что она именно красная даже самому себе.

Усталость наваливается огромным снежным комом, и Стайлз сползает по стене на пол, все еще не отрывая взгляда от чертовой настольной лампы, от одного вида которой желудок сжимает спазмами. Остается только лишь отвести взгляд, вцепиться пальцами в волосы, и попытаться не дать себе уснуть.

На этот раз Питер - тот, что приходит во сне, - настойчив и пугающ больше обычного. По длинным пальцам струится кровь, и Стайлз смотрит и смотрит на его ладони, не в силах отвести взгляд, снова вдыхает тошнотворный запах крови, отшатываясь, невольно прижимаясь к оборотню спиной, когда одна ладонь накрывает его лицо, мазнув липкой теплой влагой вниз, к шее, а вторая блуждает по груди, по животу, где-то сжимая сильнее, где-то едва ощутимо поглаживая. Толстовка тяжелеет от впитавшейся крови, а она никак не останавливается, пачкая белый шелк рубашки Хейла.

Но сон обрывается - резко, непривычно, - обрывается болью в переносице, от столкновения с чужим твердым плечом, обрывается тихим злым рыком, обрывается жесткими, болезненными прикосновениями с трудом контролирующего свою силу оборотня.

Стилински выдыхает с непередаваемым облегчением, даже не думает сопротивляться сжимающим его рукам, только благодарно трется щекой о темно-синюю ткань, обтягивающую плечо Питера - то ли футболка, то ли еще что-то.

- Не молчи, - жестко приказывает Хейл, и Стайлз внезапно сонно улыбается этому тону, мотая головой, когда мужчина встряхивает его за плечи. - Стайлз? - вот теперь в его голосе слышится беспокойство, но совсем невовремя, по мнению Стайлза. Стайлзу хорошо, его избавили от кошмара, у него немного побаливает переносица и бок, который Питер слишком сильно сжал несколько секунд назад, да и плечи, в которые тот впивается пальцами, тоже начинают болеть, но все это сущие мелочи.

- Лампа красная, - медленно проговаривает Стайлз, кивая в сторону злосчастной лампы.

Хейл приподнимает брови, оборачиваясь, и через несколько мгновений поворачивается обратно, к Стайлзу, рывком поднимаясь на ноги и дергая вслед за собой несопротивляющегося подростка. Стилински понимает, что у него затекли ноги, когда он, качнувшись, упирается ладонями и носом в грудь мужчины. От Питера пахнет хвоей, одеколоном и, немного, мокрой шерстью, но после въедливого запаха крови этот - едва ли не лучший в мире.

- Она не красная, - ровно произносит Хейл, буквально кидая Стайлза на “его” половину кровати.

Стилински перекатывается набок, чтобы еще раз взглянуть.

- Красная, - повторяет с легким сомнением. - Точно.

Питер качает головой, и Стайлз недоумевающе хмурится.

- Ну футболка-то на тебе синяя?

- Футболка - синяя, - Питер мельком оглядывает себя, чтобы удостовериться, - но лампа не красная.

- А какая-по твоему? Алая? Цвета рассвета над морем? - Питер, судя по взгляду, почти готов улыбнуться - или усмехнуться, но неясная Стайлзу обеспокоенность перевешивает, Хейл ложится на кровать в привычной манере проговаривая:

- Спи.

- Ответь немедленно, - Стайлзу нечем угрожать оборотню, это он от него зависит, а не наоборот, но Стилински решает рискнуть необычной благосклонностью Хейла.

- Зеленая, Стайлз. Лампа - зеленая.

- Ага, конечно, - Стилински недоверчиво смотрит на демонстративно закрывшего глаза оборотня, а затем вновь бросает взгляд на дурацкую, изумрудно-зеленую лампу.

========== Часть 4 ==========

- Чем занимаешься? - Стайлз вздрагивает, поворачиваясь к окну. Питер с хмурой задумчивостью рассматривает колыхающуюся на ветру занавеску, затем переводя не менее хмурый и задумчивый взгляд на Стайлза.

- Какое тебе дело? Отстань со своими дурацкими… - Стилински замолкает, низко опуская голову, почти упираясь лбом в столешницу письменного стола, за которым сидит. - Ладно, извини, я погорячился. Ничем я не занимаюсь, - Стайлз неуверенно оглядывает пустой письменный стол. - Кажется. Почему ты пришел?

Питер проходит в комнату, бросая на столешницу тонкую книгу без каких-либо надписей на обложке, без картинок, вообще без опознавательных знаков.

- И что это? - Стилински кривится, перелистывая пустые белые страницы.

Хейл наблюдает за ним с мрачным удовлетворением.