– Слушаю.

– Это я.

– Я занята.

– С кем-нибудь в постели, как обычно?

– Тебя волнует? Говори быстрее.

– Фани и Милли мертвы.

– (Враз севшим голосом.) Что?!

– Да, как и остальные. Покончили с собой. Хотя и не уверен на сто процентов… Возможно, ловкая инсценировка… Либо мы подхватили нечто вроде вируса, который скоро истребит нас всех. Иного объяснения у меня нет. Ты умеешь молиться, солнышко?

– Не шути так. Есть план, как разобраться с проблемой?

– Нужно посоветоваться. Собери всех.

– Когда?

– Прямо сейчас, в ресторане. Заканчивай трахаться и обзвони оставшихся.

…Не дожидаясь ответа, человек выключил смартфон. Подошёл к растерзанным трупам, присел на корточки и внимательно заглянул в остекленевший голубой глаз. Мысли, заполонившие голову, ему не нравились. Он понял, что сам начинает ВЕРИТЬ.

(в одном из отделений лечебницы на Загородном шоссе)

…Ладно. Я же не прилетел с другой планеты (хоть некоторые из вас так и считают). Мысли человечества легко понять, даже с поправкой на современность. Нынешние люди изнежены. Они не могут жить в гроте (пускай и благоустроенном) и ловить речную рыбу на обед, как в былые века. Привычнее добывать пищу в супермаркете, а для этого нужны деньги. Главный смысл бытия. Через стену от меня лежит забавнейший парень. Он был священником (то есть служителем в мою честь) в храме, где хранилась редкая икона с моим изображением. Очень дорогая. На современные деньги примерно… Ох, никак к ним не привыкну. Римляне использовали сестерции, денарии и ауреусы, а тут все считают в баксах – денежная единица государства, находящегося аж в другом полушарии. Представляю, как граждане гордого Рима с замиранием сердца следят за курсом парфянской тетрадрахмы, обсуждают, зависит ли её повышение и понижение от стоимости стад овец, и едва колыхнутся циферки, толпами бегут к базарным менялам – ведь нужно вложить сбережения, денарий обесценивается с каждым днём. Опять отвлёкся, простите мне эту привычку, в моём характере разливаться мыслями, словно мелкими ручейками. Так вот, на современные монеты мой лик стоил около пятнадцати тысяч баксов. Священник таких денег никогда в руках своих не держал. Но он, вероятно, и устоял бы, – однако в дело вступила эффектная прихожанка, лет эдак двадцати пяти. Девица быстренько уговорила молодого пастыря похитить икону и сбежать вместе с ней в тёплые края, кайфовать под пальмой. Вы знаете, я не осуждаю. Он мне показывал её фото на телефоне… Что вам сказать? Будь я обычным жителем Земли и уделяй меньше внимания условностям, я бы тоже с такой сбежал. В отличие от античной Иудеи в современном мире чрезмерно много соблазнов, на которые требуются деньги. Ведь в правление тетрарха Ирода Антипы не было олл-инклюзива, айфонов, новых моделей железных повозок, телевизоров во всю стену и таверн, где греческий салат обойдётся в годовой бюджет небольшого африканского государства. Иначе конец Иудейского царства наступил бы значительно раньше – несомненно, Ирод Антипа возжелал бы каждый год покупать себе по айфону, дабы быть не хуже заграничных государей и самого наместника великого цезаря Понтия Пилата. А там и повозку «лексус» подавай, конечно. И ездить на лучшие нубийские пляжи, проживать в дорогущем постоялом дворе, посылая частыми гонцами иерусалимским знакомым бронзовые таблички с собственными изображениями: в море или во время поедания фаршированной рыбы… Каков тогда мог быть аналог вайбера или вотсапп? Не нужно иметь дар провидения – и так ясно: Антипа погряз бы в кредитах лишь по причине ежедневных доказательств обществу, что он тоже не лыком шит. Так что я читаю мечты падшего священника – неоновые огни рекламы не его одного свели с ума. Ну, дальнейшие события весьма предсказуемы. Пастырь решился, удрал с прихожанкой и иконой, беглецы заночевали в небольшой провинциальной гостинице. Восстав поутру с мятого ложа страсти, бедный жулик не обнаружил рядом с собой ни горячей любовницы, ни украденного сокровища. В полной растерянности он пребывал в пустом номере, пока вскоре не выяснилось: нечем оплатить счёт. За ним с неизбежностью грядущего Апокалипсиса явились стражи порядка. В бедняге не замедлили опознать вора (фотографии и описания внешности уже были разосланы по всем отделениям полиции), и он с перепугу крайне удачно симулировал сумасшествие. Столь блестяще, что из тюрьмы узника определили прямо сюда. Если бы в изоляторах временного содержания давали «Оскара», не сомневайтесь, он бы его получил.

А теперь ощутите весь ужас страдальца.

Он уже смирился с мыслью, что бога нет. Более того, уверил себя в этом. Есть только бабло, каковое можно выручить за икону и шикарно прогулять в компании девочки с четвёртым размером бюста. Ну а Господь, видимо, где-то там имеется, но точно не здесь и не сейчас, особенно в момент, когда ты лезешь подружке под юбку. Парень попадает в психлечебницу и в первый же день натыкается на бога. Да, вот так вот запросто. Я удивляюсь, как пастырь по-настоящему не рехнулся после подобного оборота событий. По крайней мере, целый час он вёл себя странно и пытался с дикой нервозностью убедить меня, что я душевно нездоров. Ну конечно. Я нехотя превратил бумажную салфетку в две мясных тефтели (извините, от злости на постоянное сомнение во мне элементарно фантазия не сработала), и пастырь в ту же секунду уверовал. И на редкость фанатично. Дай ему волю, парень бы для этих тефтелей отдельный храм выстроил. Страдальца разрывало от раскаяния, он отчаянно рыдал, умоляя о прощении. «Да никаких проблем», – скучно сказал я ему, чем поверг пастыря в полнейший ступор. Угу. В современном понимании, бог – нечто вроде гибрида гестапо с загонщиком коров. Если вовремя не ударил кнутом, животное не поймёт команду, до него не дойдёт, хорошо оно сделало или плохо. Вот когда в воздухе просвистит хлыст и с разорванной кожи брызнет кровь – тогда да. А иначе невозможно уяснить, что красть, воровать или убивать нехорошо. Это эксклюзивная функция бога – грубо взять грешника за шкирку и хорошенько потрясти в воздухе. Хотя для отдельных категорий населения и такое не работает. Вот смотрите. Недавно профилактики ради я явился группе боевиков в Ираке (под Мосулом, вы небось сей город и не знаете), попытался донести им благую истину: дети мои, лишение жизни братьев ваших – великое кощунство перед лицом Господа. Не прошло и тридцати секунд от начала проповеди, как они открыли по мне шквальный огонь. Пришлось треснуть по всем электричеством, что посреди ясного неба было нелегко, но я справляюсь с подобными вещами. Скажете, я мог бы просто развеяться в воздухе? Чистая правда. Но я по-божественному обиделся. Что за наглость такая? Сам Создатель с проникновенными речами – типа, подумайте о душе своей, миряне, – мне запросто без лишних рассуждений пулю в лоб? Даже в античности и то бесились не сразу.

Пастырь не понимал, почему я равнодушен к иконе. А ведь всё просто.

Я вырос в стране, где бога изображать не принято[6]. Он должен существовать сугубо в воображении у прихожан. Сегодня же расцвёл настоящий культ меня. Мои портреты покупают и продают. Некоторые картинки напечатаны на дешёвом принтере и стоят тридцать рублей (вы чувствуете тонкую иронию этой цены, пусть монеты нынче и не чеканят из серебра?), другие обойдутся в тысячи баксов. Я смотрю и вижу себя самого отовсюду: я болтаюсь на жилистых «реднеках» и лебединых женских шейках, вишу на стене почти в любом доме, украшаю «красные углы» старушечьих каморок и даже появляюсь на футболках спортивных фанатов. И вы думаете, мне приятно? Вообще какая-то ненормальность – вознесли до небес персонаж, и давай его валять на все корки, лепить на каждое свободное пространство… Вот на этой части света сначала был бог Перун, потом я, после бедный дедушка Ленин, а затем опять я. Люди никогда не меняются, они просто меняют предмет поклонения. Я могу тысячу раз произнести «не сотвори себе кумира», но что толку? Каждый считает: это я кому-то другому сказал, а не ему лично. Кража доски с моим ликом подпадает под порчу произведений искусств или под обычную заповедь «не укради», но мне по барабану. Это люди придумали почитать образ, а не я.