Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он вытащил из кармана серебряные часы.

— Они больше не опаздывают? А пока, если позволите, я мог бы приступить к первому допросу…

— Я подожду во дворе? — спросил доктор, который все еще был в костюме, надетом для рыбалки, а его туфли все еще оставляли следы на паркете.

— Как хотите. Ваши свидетельские показания понадобятся и другим тоже.

Инспектор достал из кармана маленькую забавного вида записную книжечку, с которой не знал, что делать.

— Вам будет удобнее в кабинете моего мужа. Извольте пройти за мной.

Разве не мог внезапно остановиться весь этот механизм и тогда она упала бы бездыханная на пол. Но в этом случае, конечно, уже не было бы Бебе Донж.

III

После мерзких страхов, стонов, процедур, ночного пота, после зловонного беспорядка и первых тяжелых часов дня, в больнице стало так спокойно и можно было вытянуться на чистом белье, где вокруг все блистало чистотой: свежайшие простыни, безукоризненно чистый пол, стройные ряды пузырьков на стеклянном столике.

Хождение санитарок, крики больных, которым обрабатывали раны, сменились мягкими шагами монахинь и клацанием их четок.

Франсуа ощущал в себе такую пустоту, которой еще не было в его жизни; он чувствовал себя таким пустым и чистым, как животное, которому мясник выпотрошил все внутренности, а кожу тщательно вымыли и выскоблили.

— Можно войти? Я только что видела доктора Левера, он сказал, что вы спасены.

Это была сестра Адони, которая улыбаясь пришла справиться о состоянии здоровья своего больного. В речи этой маленькой толстушки, насколько Донж мог об этом судить, чувствовался кантальский акцент. Он посмотрел на нее так, как смотрел на любую другую вещь, не чувствуя нужды улыбаться, и сестра Адони, должно быть, обманывалась в этом, как впрочем и другие.

Она, конечно, думала, что он в отчаянии от поступка своей жены или же не любит монахинь. Сестра Адони стремилась его приручить.

— Хотите, я приоткрою окно? С вашего места вы увидите уголок сада. Вас положили в самую лучшую палату, номер шесть. Так что для нас вы мосье Шесть. Потому что мы никогда не называем наших больных по фамилиям. Знаете, в третьей палате несколько месяцев лежал один больной, он вчера выписался, и я вообще не знала его фамилии…

Бравая сестра Адони! Она сделала все, что могла и не сомневалась в том, что если он так на неё смотрел, то потому что видел её без этого серого одеяния Ордена Сент-Жозеф.

И он думал это не нарочно. С того момента как она вошла, он действительно спросил себя, как бы она выглядела без этого платья, которое её в какой-то степени идеализировало, без чепчика, без этого розового и отдохнувшего лица: была бы она этакой коротышкой крестьянкой с редкими волосами, собранными в пучок, с выпуклым животом под фартуком из голубого холста, в слишком короткой юбке с видневшимися из-под неё черными шерстяными чулками…

Он представлял ее стоящей среди кур и гусей, на пороге крестьянской хибары, руки на бедрах.

Сестра Адони, видя, что он так безразлично относится к её присутствию, все больше и больше заблуждалась на этот счет.

— Бедный мой мосье… Не слишком торопитесь ее судить… Не нужно на нее сердиться. Если бы вы знали, что творится в головах женщин! Знаете, у нас была тут одна, в соседней палате… Она пыталась покончить жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Она утверждала, что она преступница, что ночью задушила своего ребенка, когда он кричал. В это можно было бы и поверить… Но ее ребенок умер во время родов. Она его вообще не видела. И уже спустя много месяцев, во время которых она всем казалась нормальной, проснувшись однажды утром, вообразила, что совершила преступление.

— Она выздоровела? — спокойно поинтересовался он.

— У нее родился другой ребенок. Она часто приходит, когда гуляет с малышом в нашем квартале. Тс!.. Кажется, я слышу шаги… Кажется, к вам идут…

— Это мой брат — подтвердил он.

— Бедняга! Он всю ночь просидел в коридоре. Вообще-то это запрещено, но доктор сжалился над ним. Он ушел только в шесть часов, когда его уверили, что вы в безопасности. Дайте-ка мне ваше запястье.

Она пощупала пульс и, казалось, была довольна.

— Я впущу вашего брата, но он должен здесь пробыть лишь несколько минут, и хочу, чтобы вы пообещали мне быть умницей.

— Это я вам обещаю, — наконец улыбнувшись, сказал он.

Феликс не спал ни минуты. В шесть утра его почти вынудили уйти из больницы, и он ушел, чтобы принять ванну, побриться, сменить костюм. И вот уже прибежал обратно.

И стоял в коридоре, с нетерпением дожидаясь разрешения, как будто он был чужой, увидеть своего брата Франсуа.

— Входите… Пять минут, не больше! И не говорите ни о чем, что могло бы его взволновать.

— Он спокоен?

— Не знаю… Это не такой больной, как другие.

Братья не пожали друг другу руки. Между ними это было не принято.

— Как ты себя чувствуешь?

Он опустил веки, чтобы дать понять, что все хорошо. Потом наконец задал вопрос, который ожидал Феликс.

— Ее арестовали?

— Вчера вечером… Фашо приходил в Шатеньрэ… Я боялся, что это будет затруднительно… Но она держалась хорошо.

Заместитель комиссара Фашо был из круга их друзей и почти каждую неделю они встречались за бриджем.

— Хуже всех было ему. Он что-то бормотал. Ты же знаешь какой он, вечно стесняется своих больших рук, не знает, куда деть шляпу.

— Жак?

— Его увели. Жанна осталась в Шатеньрэ с детьми…

Феликс лгал. Франсуа это чувствовал. Но он был милосерден и притворился, что ничего не замечает. Что же от него скрывали?

Почти ничего. Только одну маленькую деталь. Правдой было то, что все хорошо прошло. Приход Парке был всего лишь формальностью. Фашо приехал в своей машине с секретарем и судебным медиком. Судебный следователь — а он был новым в городе — прибыл за ним в такси, потому что у него не было своей машины. Все они собрались у въезда на территорию загородного дома, и прежде чем войти в сад, договорились друг с другом.

Бебе Донж, надев шляпу, манто и перчатки, вышла к ним; собранный ею чемодан уже стоял на крыльце.

— Добрый вечер мосье Фашо… (обычно она говорила просто Фашо, потому что они были в дружеских отношениях)… Извините за беспокойство. Моя мать и сестра останутся здесь с детьми. Думаю, что будет лучше, если мы сейчас же уедем. Я ничего не отрицаю, я пыталась отравить Франсуа мышьяком… Вот, возьмите… Я нашла обвертку от него…

Она спокойно подошла к стоящему под зонтом столу и подобрала на мощеной площадке, которую лучи заходящего солнца сделали темнее, маленький кусочек бумаги, скатанный в шарик.

— Я думаю, вы смогли бы отложить до завтра допрос моей матери, сестры и прислуги.

Вполне допустимо. Инспектор полиции хотел быть любезным.

— Я уже допросил мадам Донж, — вмешался он. — Вечером я передам вам протокол…

— У вас есть такси? — спросил Фашо у инспектора, — Вы могли бы взять на себя мадам Донж?

По количеству стоявших автомобилей можно было подумать, что в Шатеньрэ, как это часто бывало, устроили коктейль.

Всё было закончено. Осталось только сесть в автомобили.

О драме в Орне никто не подозревал.

— Возьмите мой чемодан, Марта?

Она первой подошла к воротам, когда прибежал Жак, прядь волос упала ему на лоб. Ему ничего не хотели говорить. Им должна была заниматься его тетушка, а также и другими детьми. Тем не менее он посмотрел на мать с уважительным удивлением.

— Это правда, что ты едешь в тюрьму?

Она была больше заинтересована, чем напугана. Она улыбнулась ему, наклонилась, чтобы его поцеловать.

— Мне можно будет к тебе прийти?

— Ну, конечно, Жак… Если ты будешь умницей…

— Жак! Жак. Где ты? — закричала взволнованная Жанна.

— Иди быстрее к тете Жанне. И обещай мне не ходить больше на рыбалку.

Вот и все. Она села в такси, а мужчины, прежде чем разойтись по машинам, приветствовали ее шляпами.

6
{"b":"588276","o":1}