Но все исчезло: открытая дверь, кусок пустого зала, блюстители закона и адвокат в мантии. Была ли там Жанна?
В полутьме осталась только Бебе, в шляпке с таинственной полувуалью, закрывавшую только верхнюю часть лица.
— Ты был здесь? — спросила она.
И сейчас же добавила:
— Где Жак?
— Он дома… Я думал…
У него сдавило горло. Слова казались грубыми и шероховатыми.
Он потянулся к белым рукам жены, которые виднелись из-под темных рукавов костюма.
— Прости, Бебе… Я…
— Ты тоже здесь, Жанна?
Сестры упали Друг другу в объятия, точнее это рыдающая Жанна упала в объятия своей сестры.
— Не нужно плакать… Скажи Марте… Но она, конечно же придет ко мне завтра… Я узнавала… У меня есть еще неделя до того, как меня увезут в Гагенау…
Франсуа слышал. В его мозгу сразу возникла картина из какого-то фильма, который он смотрел вместе с… Ну, почему обязательно с Ольгой? Женщины в серой униформе, в сапогах, которые молча ходили строем, как фантомы, занимали места за столами в мастерских… У них были коротко остриженные волосы… Когда они поднимали головы, то надзирательницы…
Ну что ему было до присутствия мосье Бонифаса и двух жандармов?
— Я прошу простить меня… Думаю, что я понял… Я надеялся…
Он угадывал ее глаза под тонкой вуалью. Они были спокойны и серьезны. Она склонила голову. Это уже была не такая женщина, как остальные. Она казалась ему недоступной как Пресвятая Дева, которая должна явиться первым христианам.
— Это ни к чему, Франсуа! Слишком поздно, понимаешь? Все сломано… Я и сама не знала, до какой степени… Когда ты выпил кофе… я смотрела на тебя… я смотрела на тебя с любопытством, только с любопытством… Ты уже не существовал для меня. И, когда ты, прижав руку к груди, побежал к дому… у меня была только одна мысль: "Только бы все поскорее кончилось!.." Сломано…
Я не должна была говорить тебе этого, но так будет лучше… Я объяснила это мосье Бонифасу…
Я слишком долго ждала и слишком долго надеялась…
Всё, о чем я прошу тебя, так это оставить Марту с Жаком… Она знает, что нужно делать. Мэтр Бонифас, благодарю вас. Вы сделали все, что могли. Я знаю, что если бы следовала вашим советам с самого начала… Но я не хотела, чтобы меня оправдали. Что это?
Она вздрогнула. Сверкнула вспышка. Это фотографу удалось проскользнуть в комнату.
— Прощай, Жанна… Прощай, Франсуа…
Она была готова идти с жандармами к машине с решетками, которая ждала ее во дворе.
— Тебе лучше взять развод и начать жить заново… Ты ведь полон жизненной силы!
Это были последние слова, которые он услышал от Бебе.
— … полон жизненной силы!..
Она произнесла их с завистью, с сожалением.
Дверь… Шаги…
— Пойдем.
Это была Жанна, которая в отчаянии бросилась на грудь Франсуа.
— Это невозможно! Нет! Это невозможно! Бебе! Наша Бебе! Франсуа! Не позволяй ей уйти.
Франсуа машинально похлопывал своячницу по спине. Мосье Бонифас, покашливая, отошел в сторону.
— Франсуа! Бебе в Гагенау! Почему ты молчишь? Почему ты позволяешь это делать? Франсуа! Нет! Я не хочу…
Он силой повел ее к выходу, где они нашли встревоженного Феликса.
— Бедный Франсуа…
Нет! Ну, нет же! Нет бедного Франсуа! И не было бедного Франсуа!
А был просто…
Кто был? Невозможно объяснить ни Феликсу, ни Жанне.
Просто настал ее черед… Она высоко пролетала над залитым лунным светом плато… Он подавал ей знаки, звал ее…
— Слишком поздно, мой бедный Франсуа…
Она торопилась, она исчезала.
Ему оставалось только сидеть в одиночестве и ждать ее второго появления… Он станет прислушиваться к шумам, к шагам, к ударам аэролитов… И к шуму машин, которые..
— Тебе лучше сесть в машину и поехать…
Это был голос Жанны. Тротуар, дождь, витрина маленького кафе, где играли в русский бильярд.
А разве он сам не может вести машину? Но к чему их огорчать?
Ты не должен приводить Жака. А теперь…
— Я хочу ночевать в Шатенрэ! — заявил Франсуа.
— Уже восемь часов…
— Ну и что? Мы поедем с Жаком и Мартой. Я поведу машину осторожно.
Чтобы приручить своего сына. Потом…
— Это был уже не тот человек, с тех пор как Бебе…
Люди не знали. Они никогда не поймут. Если бы они поняли, то жизнь стала бы другой?
— Обращайтесь лучше к мосье Феликсу. Отныне это он, кто…
Мосье Бонифас, в грязной рубашке и с табаком в носу говорил:
— Пять лет? Подождите! Три месяца предварительного заключения уже равняются шести месяцам назначенного срока А, если учесть хорошее поведение и президентское помилование. То есть, это три года, может быть и меньше…
Франсуа считал дни. Она будет там.
Она вернется.
И пусть даже будет так, как она честно об этом заявила.
— Обращайтесь лучше к его брату Феликсу…
Вувант, 4 сентября 1940 года.
