Франсуа вздохнул. Следователь посмотрел на него, но было уже поздно: его лицо выражало только пристальное внимание.
— Я могу продолжать? Я вас не утомил?
— Прошу вас.
— Итак, я продолжаю:
… но я не была в этом уверена…
Вопрос: Что вы подразумеваете под словами «мы все равно придем к этому»? Вы употребляете множественное число, а это мне непонятно.
Ответ: Мне тоже.
Вопрос: Давно ли в вашей семье начались разногласия?
Ответ: Между мной и мужем никогда не было разногласий.
Вопрос: Каковы тогда у вас к нему претензии?
Ответ: У меня нет никаких претензий.
Вопрос: Были ли у вас причины для ревности?
Ответ: Не знаю, но я не ревновала.
Вопрос: Если ваш поступок не был продиктован ревностью, то что же вами двигало?
Ответ: Я не знаю.
Вопрос: В вашей семье никто не страдал психическими заболеваниями? Отчего умер ваш отец?
Ответ: От тяжелой формы дизентерии.
Вопрос: А ваша мать здорова и телом и умом?
Доктор Болланже, который осматривал вас на этот счет, утверждает, что вы можете отвечать за свои поступки. Какова основа отношений с вашим мужем?
Ответ: Мы жили под одной крышей и у нас есть сын.
Вопрос: Часто между вами случались ссоры?
Ответ: Никогда.
Вопрос: Были ли у вас. причины думать, что у мужа есть связи на стороне?
Ответ: Это меня не беспокоило.
Вопрос: А если бы было так, вы отомстили бы этим или другим способом?
Ответ: Это бы меня никогда не огорчило.
Вопрос: Вы утверждаете, что несколько месяцев назад вы уже более или менее решили, что убьете своего мужа и не знаете причину такого тяжелого решения?
Ответ: Это так.
Вопрос: Где и когда вы достали яд?
Ответ: Я не могу назвать точную дату, но это было в мае…
Вопрос: Значит за три месяца до преступления? Продолжайте.
Ответ: Я поехала в город за разными покупками, а также за парфюмерией.
Вопрос: Извините! Вы часто живете в Шатеньрэ?
Ответ: Вот уже около трех лет, из-за сына, почти в течение всего года. У мальчика слабое здоровье, ему необходим свежий воздух.
Вопрос: Муж тоже жил с вами в Шатеньрэ?
Ответ: Не постоянно. Приезжал два или три раза в неделю. Иногда приезжал вечером и уезжал утром следующего дня…
Вопрос: Благодарю. Продолжайте. Итак, вы остановились на месяце мае…
Ответ: К середине месяца, насколько я помню. Я взяла с собой слишком мало денег. И пошла на фабрику…
Вопрос: На фабрику вашего мужа? Вы часто туда ходили?
Ответ: Редко. Его дела меня не интересовали. В бюро его не было. Тогда я пошла в лабораторию с надеждой встретить его там. Муж химик и часто проводил различные исследования. В маленьком шкафчике я увидела несколько флаконов с этикетками…
Вопрос: До этого вы никогда не думали о яде?
Ответ: Думаю, что нет… Слово «мышьяк» меня поразило. Я взяла флакон, в котором было немного серовато-белого порошка и положила в сумку.
Вопрос: У вас возникла мысль им воспользоваться?
Ответ: Возможно… Трудно сказать… Вошел муж и дал мне деньги.
Вопрос: Вы должны были отчитываться перед ним на что их тратите?
Ответ: Он всегда давал мне столько денег, сколько я хотела.
Вопрос: Итак, в течение трех месяцев вы прятали яд в ожидании момента, когда сможете его применить. Что заставило вас выбрать именно это воскресенье, а не какой-либо другой день?
Ответ: Не знаю. Я немного устала, господин следователь, и если бы вы позволили…
Мосье Жиффр поднял голову. Следователь оказался в затруднительном положении. Еще немного и он запустил бы руку в свои жидкие волосы.
— Это всё. что я получил, — добавил он. — Я надеялся, что вы сможете дать некоторые объяснения.
Забыв на время что он — следователь, посмотрел на Франсуа Донжа, как мужчина. Встал, начал шагать туда и обратно по палате, даже засунул руки в карманы довольно широких брюк.
— У меня нет нужды сообщать вам, мосье Донж, что все в городе говорят о любовной драме и шепотом называют некоторые имена… Я знаю, что слухи не должны влиять на правосудие. Есть ли у вас сведения о том, что ваша жена знала о какой-то вашей связи?..
Как он спешил это сказать! И так был удивлен, что остановился, как вкопанный, посреди палаты, услышав ответ Франсуа:
— Моя жена была в курсе всех моих любовных дел…
— Вы хотите сказать, что рассказывали ей о своих похождениях?
— Когда она спрашивала.
— Извините за настойчивость. Это так удивительно, что я должен уточнить. У вас, значит, было много любовных приключений?..
— Довольно много. Большинство незначительных, часто не имеющих продолжения на следующий день.
— И возвращаясь к себе, вы рассказывали об этом жене?..
— Я относился к ней как к товарищу… Она сама так хотела.
Он произнес это машинально и задумался.
— Давно ли вы стали откровенничать с ней на эту тему?
— Несколько лет назад. Не могу сказать точно…
— И вы оставались мужем и женой? Я хочу сказать, что у вас продолжались нормальные отношения, которые бывают между мужем и женой?
— Довольно мало. Здоровье моей жены после родов не позволяло.
— Понимаю. Она разрешила, короче говоря, чтобы вы на стороне получали то, что она вам не могла дать.
— Да, так можно сказать.
— И вы никогда не чувствовали с ее стороны ни малейшего проявления ревности?
— Ни малейшего.
— До этого воскресенья вы находились в товарищеских отношениях?
Франсуа оглядел следователя с ног до головы. Он представлял его среди коллег, в старом доме доктора, которого знал. Он видел его на велосипеде в брюках с заколотыми у щиколоток прищепками. Он представлял его на воскресной мессе в сопровождении шестерых детей и жены.
И тогда кончиками губ он ответил: «Да». Секретарь продолжал усердно записывать, а лучи солнца, пробившиеся сквозь шторы, падали на его прилизанные волосы.
— Позвольте мне настоять на этом пункте, мосье Донж…
И следователь бросил на него взгляд человека, знающего, что виновен в своей настойчивости, но который выполняет свой долг.
— Я утверждаю, что мне больше нечего вам сказать, мосье Жиффр…
Это «мосье Жиффр» было таким неожиданным, что они посмотрели друг на друга так, как, если бы они не были свидетелем и следователем, а были мужчинами, которых случай поставил в затруднительное положение. Следователь кашлянул, повернулся к секретарю, как бы собираясь ему сказать, чтобы тот не записывал в протокол «мосье Жиффр», но секретарь это уже понял.
— Мне бы хотелось как можно быстрее передать дело Парке, чтобы начисто прекратить тот нездоровый интерес, который подобные дела вызывают в маленьких городах.
— Моя жена выбрала себе адвоката?
— Сначала она не хотела. По моему настоянию, выбрала господина Бонифаса.
Лучший в адвокатуре, мужчина лет шестидесяти, с бородой, очень важный, слава которого выходила за пределы города, Бонифас был известен во многих департаментах.
— Вчера во второй половине дня он видел свою клиентку. Насколько я понял, когда он пришел ко мне, адвокат продвинулся в этом деле не дальше меня.
— Тем лучше! В конце концов, зачем они вмешиваются? Что хотят обнаружить? Кого? Что? Зачем? Что они будут делать с этой правдой, если чудом до неё докопаются?
Правда!
— Послушайте меня, господин следователь…
Нет! Еще не время, слишком рано.
— Слушаю вас.
— Простите меня. Я не знаю, что хотел вам сказать… Вы ведь просили сообщить, когда я почувствую себя уставшим?
Это была неправда. У него никогда не было такого ясного ума. Беседа пошла на пользу. Она стала своёобразной гимнастикой, которая очистила его.
— Понимаю… Мы сейчас уйдем… Прошу вас подумать, я уверен, что вы знаете — ваш долг в интересах вашей жены, а также в интересах Правосудия…
Ну да, господин следователь! Вы превосходный человек, образец гражданина, отец восхитительного семейства, честный и даже умный следователь. Когда выйду из больницы, я помогу вам найти небольшой очаровательный домик, потому что лучше, чем кто-либо знаю город и у меня есть способность оказывать на людей некоторое влияние. Видите, я не сержусь на вас, я понимаю ваше положение.
