Только вот такой, при взгляде на которую сердце начинало бы бешено колотиться, больше не возникло в его жизни.

И вот теперь через лес к нему шла Ирэна, улыбаясь Антошину своей удивительной улыбкой. Улыбкой, которую полковник никогда не забывал, абсолютно точно зная, что больше ее не увидит.

Антошину вдруг стало неловко за Ирэну, ведь сейчас разбойники увидят ее обнаженной…

Занятые своей странной молитвой, разбойники заметили Ирэну, лишь когда та подошла совсем близко.

Ужас сковал их.

Несколько секунд – Антошину показалось: вечность – они стояли прижавшись друг к другу, не в силах сдвинуться с места. Потом медленно, не сводя с Ирэны глаз, спиной двинулись в лесную чащу, повторяя шепотом одно странное слово:

– Боровуха! Боровуха!

Когда лес уже почти скрыл их, они развернулись и опрометью бросились бежать. Долго еще в птичий гомон леса врывался треск сломанных веток.

Кто такая Боровуха? При чем тут Ирэна?

Черт возьми, но ошибки быть не могло! Перед полковником стояла его жена, улыбаясь так, словно ее вовсе не удивляет их невероятная, совершенно невозможная встреча.

Она пришла, чтобы спасти его. Она ведь так его любила! Почувствовала, что ему грозит смертельная опасность, и пришла.

Его ведь предупреждали: здесь может случиться что угодно.

А почему, собственно, это «что угодно» должно быть только плохим?

Ирэна начала распутывать веревки, которыми был связан полковник. Она распутывала их не как мираж, а как обыкновенная женщина, орудуя то ногтями, то зубами.

Боровуха? А что может значить это слово? Волшебница? Ведьма? А может, это вообще не имя никакое, а ругательство?

А что? Боровуха! Вполне годится для ругательства. Надо запомнить.

Но какая же она Боровуха… Нет, у нее всегда было иное имя.

Антошин внимательно и без смущения разглядывал свою спасительницу. Никаких сомнений – это была Ирэна: ее длинная шея, маленькая грудь, длинные, чуть полноватые ноги. И шрам под грудью. Тот самый.

Что-то, правда, смущало, но вот что именно – Антошин не мог понять. Да и вообще трудно предаваться размышлениям, когда тебя сначала едва не отдали в жертву, а потом, вместо этого кошмара, к тебе пришла женщина, которая – ты был в этом уверен! – потеряна для тебя навсегда.

Как только освободились руки, Антошин дотронулся до Ирэны. Она была теплая, близкая, живая.

Ирэна улыбнулась.

– Почему ты молчишь? – спросил полковник, помогая женщине развязывать веревки на ногах.

Ирэна не говорила. Только улыбалась такой знакомой, такой родной улыбкой.

Черт возьми, это была ее улыбка! Антошин не спутал бы ее ни с какой другой.

Полковнику ужасно захотелось услышать голос любимой, но Ирэна, кажется, не собиралась разговаривать вовсе.

Наконец Антошин был свободен.

Он взял женщину за руки и снова спросил:

– Ну почему, почему ты молчишь?

Ирэна смотрела на него влюбленными глазами – так, как она смотрела всегда. Этот обезоруживающий взгляд нельзя было спутать ни с чьим иным. Вообще женщины боятся смотреть так откровенно на своих возлюбленных. Ирэна не боялась.

– Скажи хоть словечко! – взмолился Антошин.

Женщина молча взяла его руки и его руками обняла, обвила себя.

Антошин почувствовал давнее, никогда не забываемое тепло.

Это была Ирэна. Его Ирэна.

По-прежнему улыбаясь, женщина вывела полковника на поляну.

Солнце стояло высоко. Его лучи ударяли о листья деревьев и разбивались на маленькие огоньки. Было ясно, что там, над кронами деревьев, должна стоять удушающая жара, но здесь, на небольшой полянке, было даже прохладно и весело от прыгающих золотых лучиков.

Ирэна легла на траву.

– Ну почему ты молчишь?! – почти уже закричал полковник.

Вместо ответа Ирэна чуть привстала и взяла его за руку.

Сердце выскакивало из горла. Во рту – Сахара. Ладони предательски увлажнились.

Антошин смотрел на свою Ирэну сверху вниз.

Ирэна обняла его, прижалась.

И не было уже ни сомнений, ни мыслей.

Прыгнув в эту странную страну, он снова нашел женщину, о возвращении которой даже не мечтал.

Антошин погладил Ирэну по волосам, посмотрел в ее – конечно же ее! – глаза.

– Ну скажи, скажи мне хоть что-нибудь! – взмолился он.

Ирэна молчала. Улыбалась и молчала.

И тут раздался незнакомый мужской голос:

– Ну что ж это такое! Опять ты за свое!

Ирэна вскочила и мгновенно растворилась в чаще леса.

Перед Антошиным стоял огромный толстый бородатый мужик в зеленом кафтане и зеленой шапке.

– Меня ж звали – не тебя! – крикнул мужик в глубь леса. – Чего ж ты-то примчалась? Я тебе сколько раз говорил: будешь с первым встречным вести себя неприлично – выгоню из леса. Даром, что жена! Выгоню!

Неужели это и есть тот самый страшный и таинственный Боровой, которого звали разбойники? Людоед Боровой, которому его хотели принести в жертву?

А почему он называет Ирэну своей женой?

Или все-таки… Обман? Такой жестокий, ужасный обман? Мираж? Видение?

Но она же была рядом? Ирэна! Он чувствовал ее! Не может быть ошибки!

Полковник покосился на Борового.

Он действительно был огромен, но при этом совсем не казался страшным. Из-под густых черных бровей на мир смотрели глаза пожилого уставшего человека.

– Куда пошла-то?! – крикнул Боровой в чащу леса.

И тотчас оттуда вышла красивая молодая женщина с длинными белыми волосами. На ней был яркий зеленый сарафан, украшенный ожерельем из орехов и листьев.

– Да ладно, муженек, ты не злись… – вздохнула она. – Это ж я так – от тоски. Вижу: человек. Смотрю: женщину свою страсть как любил. Ну, я ею и прикинулась.

Это был чужой голос. Не Ирэны. Да и сама красавица больше не напоминала погибшую жену полковника.

Боровой посмотрел на Антошина:

– Любил, что ли, женщину свою?

– Да, – буркнул ошалевший Антошин.

– Куда дел женщину?

– Погибла.

– Не уберег, значит. – Боровой присел на корточки, загородив собой весь белый свет. – Ну, если любил, неужто не понял: женщина – это ж не только тело, правильно? Что ж ты неосторожный-то такой? Всяк знает: Боровуха – ну, жена моя то есть – может прикидываться женой путника. Ты – путник?

– Угу.

– Вот я и говорю. Идешь-то издалека?

– Да.

– Ну, так что ж ты, путник, идущий издалека, не знаешь разве, если б у вас тут с Боровухой моей любовь случилась, ты бы тут же и помер, к возлюбленной своей отправился, в Вырий. Спасибо, я подоспел.

«Куда?» – хотел спросить Антошин, но решил лишних вопросов не задавать. И так в себя он приходил с трудом.

– Я просто пошутить хотела… – начала было Боровуха.

– Цыц! – прикрикнул на нее Боровой. – Знаю я твои шутки. Из-за тебя меня люди бояться стали. А ты – тоже… – Он махнул на Антошина своей огромной рукой. – Любимая женщина – она ж светиться должна изнутри… А эта? Срам один. Да и родинок на ней нет. Ты что, не заметил, что на ней нет родинок? – с некоторым удивлением спросил Боровой. – Родинки – человеческие метки, у моей их быть не может.

«Вот что меня смущало! – понял Антошин, тут же вспомнив родинки своей возлюбленной. – У нее родимых пятен нет! Ну и мир тут у них! Ну и законы! Главное, с ума не сойти…»

Боровой встал, подошел к Боровухе:

– Слышишь ты, жена, эти свои глупые игрища-то брось! Дубом Перуновым клянусь: выгоню из леса-то! Куда это годится, чтобы хозяина леса люди боялись?

«Нормальный вроде человек, – подумал Антошин. – Или не человек? Но все равно – нормальный. Зря разбойники пугали: он не злой совсем. И не людоед. Уставший он. Злые люди редко бывают уставшими».

Боровой снова повернулся к полковнику:

– Твоя-то не чудила?

– Нет.

– Повезло… А идешь-то куда?

«Действительно, – подумал Антошин, поднимаясь, – куда я иду? Ах да – за молодильными яблоками я иду. Вот куда. Что-то там про бессмертие узнавать».