ФЕДОР КАМАНИН

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВСТРЕЧИ

Главы из книги

Мы полагаем, что главы из неоконченной книги, над которой он работал до кон­ца своих дней, представляют немалый интерес. В них очерчены подробности литера­турного быта, да и просто быта 20-х и 30-х годов Москвы, Смоленска, Сергиевского Посада (нынешний Загорск), запечатлена жизнь знаменитого Дома Герцена, где в ту пору теснились самые разнообразные литературные группы и группировки, еще не объединенные в Союз писателей, описаны встречи с такими писателями, как М. Приш­вин, Д. Фурманов, А. Платонов, А. Твардовский, А. Новиков-Прибой, многими другими.

Воспоминания привлекают искренностью и житейской достоверностью, тем, что они свободны от каких бы то ни было побочных, окололитературных суждений и целей, не замутнены полемикой вокруг фигур и направлений.

Глава первая

В МОСКВУ!

Нет, теперь бы я так не сделал, ни за что бы не решился на та­кой шаг! Подумать только, в 1922 году в самый мороз очертя голову помчаться в бел свет. Из тихого деревенского угла — в Моск­ву, где голодно, холодно и на бирже тысячные толпы, о чем преду­преждали меня. Разве это не легкомыслие? Был бы еще мальчишка, так ведь уже стукнуло двадцать пять.

Зачем же я покинул родные Ивановичи, семью, школу свою, в которой учительствовал пять лет, которую очень любил? Да не очень-то и за большим: хотел получить высшее образование и стать писа­телем. Только и всего. Одна попытка уже была: двумя годами рань­ше поступил я в Саратовский университет. Имел, видимо, расчет подрабатывать на волжской пристани. Но свалил меня сыпняк, потом возвратный тиф, еле остался жив. И вот снова собрался в путь, на сей раз в Москву.

Все были против, кроме учительниц Лосевых, дочерей бацкинского попа. Они работали поблизости, в Сельце, и обратили на ме­ня внимание: в округе я был первый учитель из мужиков, самоучка да еще самородок, пишущий пьесы для Народного дома. Ну, они присмотрелись к такому субъекту и нашли, что из меня может быть толк, если только «образуюсь» по-настоящему.

— Сейчас для вас самое удобное время,— говорила мне средняя сестра, Софья Михайловна.— Таких, как вы, принимают в универси­тет и без среднего образования. Так что торопитесь.

Я иначе смотрел на это. Ведь обошлись же без университетов Подъячев, Суриков, Дрожжин, да и Горький и многие другие. По­больше увидеть в жизни и много читать — это, я полагал, важней. Но понимал, конечно, что ученье никому не повредит. А больше всего тя­нули меня в Москву объявления о вечерах литературных групп. Бы­ло же такое время, когда газеты «Правда», «Известия» сообщали, что тогда-то и там-то соберутся члены Союза крестьянских писателей или «Кузницы». Я читал и думал, что вот это и была бы лучшая учеба для меня.

И в стужу адскую, в начале января, в самую неудачную пору отправился в столицу. Заведующий волоно легко отпустил меня. Он точно знал, что мне там не зацепиться никак.

— До скорой встречи,— сказал он мне. — Я на твое место пока никого ставить не буду.

Сначала я доехал по мальцевской узкоколейке до Брянска, там продал на рынке два пуда ржи за 1 800 000 рублей (такие были день­ги), купил билет за 600000, да не до Москвы — до Смоленска, потому что прямые поезда тогда не ходили, с боями пробился с толпой на буфера между вагонами и поехал, коченея. Потом случилось чудо: на следующих станциях новые пассажиры затолкали нас сперва на пло­щадку, потом в тамбур, а потом и в самый рай, в вагон. Само собой, и там мы стояли, и жали нас, как коноплю в маслобойке, но уж в теп­ле.

От Брянска до Смоленска ехал я часов двенадцать, там занесла меня толпа на товарняк, только мы взобрались — и вагоны заговори­ли, задергались, состав пошел, и снова я мерз до Ярцева, а там пришлось штурмовать пассажирский — буфера, тамбур, вагон, где я проспал стоя до самой столицы. И началась моя новая жизнь с того, что я заболел. К счастью, это была простая простуда, и земляки, у ко­торых я остановился, а тогда все жили по знакомым, отходили меня.

Через неделю я уже носился по Москве в поисках пристанища и работы. Ни того, ни другого не нашел. Был и на бирже труда в Рахмановском переулке, записался в очередь, но узнал, что там и моск­вичи по году ждут. По всему выходило, что надо мне возвращаться домой, но и ехать было не на что: деньги мои истаяли. «Где ж выход-то?» — думал я. То есть, конечно же, я совершил безумный пос­тупок, но позже многие писатели и поэты, ставшие мне друзьями, го­ворили, что тоже, подобно чеховским сестрам, твердили: «В Москву! В Москву!» — и двинули в путь тогда же. Видно, такое было настрое­ние, такое было время.

Сейчас мне уже не вспомнить, как и почему я очутился в Доме работников просвещения в Леонтьевском переулке. Скорей всего ус­лышал, что там дают бесплатные обеды безработным учителям, ну и пошел туда, а вот обедал ли, нет ли, этого не помню. Но оказалось, там-то и ждало меня опасение.

Это я вижу как сейчас: стою в растерянности в вестибюле бывшего особняка меховщика Михайлова, где разместились просвещен­цы, стою в пальто с чужого плеча, в стоптанных сапогах, а на меня с лестницы смотрит хорошо одетый, сытый, с портфелем человек при­близительно моих лет и улыбается добродушно, чуть иронически. Я тоже ответил ему улыбкой, да еще и спросил:

— Что вы так смотрите на меня?

А он в свою очередь меня спрашивает спокойненько этак:

— Учитель?

— Да,— отвечаю ему я.

— Из какой губернии?

— Из Брянской.

— А зачем в Москву?

Я человек до удивительного иногда откровенный, доверчивый, наивный. Даже и теперь, дожив до седых волос. И как это ни по­кажется странным, доверчивость моя не раз выручала меня из беды. Так было и на сей раз. Тут же как на духу я выложил этому кра­савцу все о себе.

— Есть,— говорю,— где-то Союз крестьянских писателей, да не знаю, как его найти. Может, помог бы мне если и не устроиться в Москве, то хоть выехать отсюда.

А он все смотрит и все улыбается.

— Что ж,— говорит мне,— вам повезло. Я помогу вам найти этот Союз. Приходите на Малую Дмитровку в клуб Кухмистерова завтра в восемь вечера. Это на первом этаже, вход прямо с улицы. Мы соби­раемся там раз в неделю.

— А вы сами-то кто?

— А я секретарь этого Союза. До свидания!

И спокойненько направился вверх, исчез на втором этаже.

Вот ведь бывает как: не зайди я к просвещенцам именно в этот день и в этот час, не задержись в вестибюле, не обрати он, этот че­ловек, фамилию которого я и спросить забыл, внимания на меня, не­известно, куда бы повернул дальше мой путь. Хотя, думаю иногда, ес­ли б не эта встреча, то, возможно, вышла бы какая-нибудь другая...

Когда я пришел в клуб Кухмистерова, а пришел я туда раньше восьми, там какой-то человек, очень худой и бледный, читал лекцию о первом русском актере Волкове, а человек двадцать сидели и слу­шали. Помещение не отапливалось, все были в пальто и шапках, лек­тор тоже. Тогда вообще с топливом было плохо.

Я тоже сел и начал слушать, а между делом глазеть по сторонам. Лекция кончилась, люди стали выходить, вместо них входили новые. Один слепой пришел в темных очках, его вела пожилая женщина, ви­димо жена. «Наверное, это уже писатели»,— подумал я. Появился и секретарь Союза все с тем же портфелем. А с ним небольшого роста толстячок — тоже одетый хорошо, тоже с портфелем. Мой знакомый заметил меня и поманил к себе.

— Вот, Григорий Дмитриевич,— представил толстячку,— тот са­мый парень, о котором я вам говорил. Фамилию его еще не знаю.

Я назвал себя.

— А это наш председатель. Григорий Дмитриевич Деев-Хомяковский.

«Так вот они какие бывают, председатели»,— думаю я про себя. А тот сверлит меня своими маленькими глазками.