«Боже! Как она прекрасна в своем возмущении! Где уж с ней сравниться гордой, но обделенной красотой Марине Мнишек? День с ночью. Тем желаннее она будет на ложе. О, какая это будет волшебная ночь!» - предвкушая неслыханное наслаждение, думал Расстрига.

- Что прикажешь, великий государь? - прервав молчание самозванца, спросил Масальский.

- Оставь нас, боярин.

Масальский хмыкнул, пожевал вялыми, мясистым губами и вышел из опочивальни царевны. В дверях чуть ли не столкнулся с сенной девкой Оришкой, коя была с Ксенией на Серебрянке и кою, уступая просьбе царевны, привез к ней во дворец.

- Подслушиваешь, девка?

- Да что ты, батюшка боярин? Мне показалось, что государыня царевна кличет меня.

- Смотри у меня, Оришка. Холопам отдам на приплод. Каждый год будешь с брюхом ходить. Кобылица!

- Упаси Бог, батюшка боярин, не хочу на приплод к холопам. Помилуй!

- Помиловать? - Масальский скребанул перстами потылицу. - А ну-ка зайди ко мне…Хочешь служить верой и правдой?

- Хочу, батюшка боярин.

- Тогда вникай. С сего часа будешь мне обо всеем докладывать, что царевна затевает. У нее, сама ведаешь, всякое может в голову втемяшиться. Уразумела?

- Уразумела, батюшка боярин. Да токмо не суметь мне.

- Тогда к жеребцам-холопам отдам. Ишь, какая задастая.

- Ой, не пужай, батюшка. А не суметь мне потому, что я всегда при царевне.

- А вечор? Как царевну почивать уложишь, ко мне приходи.

- Страшно, батюшка, по темным-то сеням, да переходам.

- Мой холоп тебя проводит. А теперь ступай к царевне, да уговор наш помни.

«Царь» не ведал с чего начать разговор. Перед ним не простая бессловесная наложница, которая покорно пойдет на ложе, и будет выполнять все его прихоти, а блистательная, умная, образованная царевна, коих Москва, казалось, и не ведала за всю свою историю. Разумеется, ее нельзя сравнивать с велемудрой княгиней Ольгой, матерью знаменитого полководца Святослава. Та была волевой правительницей Древней Руси, порой, жестокой и коварной, благодаря чему она и раздвинула пределы своих владений. Ксения же - натура более утонченная и возвышенная, известная не только искусным рукоделием, необыкновенной книжностью, но и чудным певчим голосом, который он с упоением слушал, когда бывал в Благовещенском соборе, в коем, на клиросе, собирались лучшие голоса России. Тогда он, будучи служкой патриарха, и мечтать не мог о какой-нибудь близости с дочерью Бориса Годунова. Но судьба тем и хороша, что она дает такие неожиданные повороты, что и во сне не погрезится, и коль судьба обернулась к тебе радужной стороной, смело используй ее, иначе она ускользнет, как вода через песок.

Набравшись храбрости, Григорий сказал:

- Я могу тебя осчастливить, Ксения, если ты будешь покладистой.

- И чем же?

- Называй меня государем.

- Кто бы вы не были, но раз завладели короной, я вынуждена вас называть государем. Чем же вы меня можете осчастливить?

- Вы обращаетесь ко мне по-европейски, но можете и на «ты», как это принято на Руси.

- Хорошо, государь, - все так же сухо и холодно произнесла Ксения.

- Как царь я обладаю несметными богатствами. А посему я одарю тебя такими роскошными платьями и такими драгоценными украшениями, которым могла бы позавидовать аглицкая королева. Ты превзойдешь всех знатных особ мира.

- Облачиться в роскошное платье, усыпанное самоцветами, и сидеть под стражей? Глупо, государь.

- Я прикажу снять стражу.

- И в какое же путешествие я отправлюсь?

Отрепьев выслушал насмешливые слова царевны с озабоченным видом: кажется, он брякнул совсем несуразное: кой прок наряжать царевну, если она не сможет выйти даже из дворца? Не может она выехать в экипаже и со своим государем, иначе вездесущие поляки тотчас донесут о прогулке царя с Ксенией всемогущему пану Мнишеку, чьей дочери он сделал предложение. Воевода Сандомирский, староста Львовский и Самборский благосклонно отнесся к предложению Отрепьева. Хитрый и дальновидный Юрий Мнишек, оценив ситуацию, сложившуюся в России, благодаря которой двадцатитрехлетний Самозванец сможет захватить корону Московского государства, поспешил взять интригу в свои руки. Мнишек не только принял Отрепьева с царскими почестями, но и вознамерился войти с ним в родство с непременным условием: «царевич» должен отказаться от православной веры и принять католичество.

Расстрига принял условие Мнишека без колебаний. Сандомирский воевода несомненно рисковал, но Мнишек отлично знал, что король Сигизмунд Третий, воспитанник иезуитов, был ревностным поборником католической веры, а посему обещания «царевича» перейти в католичество усилило его интерес к грандиозной афере.

5 (15) марта 1604 года Расстрига был принят Сигизмундом в королевском замке на Вавеле. Отрепьев приложился губами к руке короля, после чего, «дрожа всем телом, рассказал ему в кратких словах, за кого себя считает…». Речь беглого монаха была сбивчивой, невнятной. Король с трудом выслушал «царевича» и велел ему обождать в соседней комнате, а сам с глазу на глаз начал совещание с папским нунцием Рангони.

Расстрига мучительно ждал решения Сигизмунда, и когда его вновь ввели в зал, он весь покрылся потом. Сигизмунд обратился к нему с милостивым словом, обещал свое покровительство, а Самозванец не смог вымолвить даже слова и лишь угодливо кланялся.

Однако кивками и поклонами Отрепьев не отделался: король представит ему помощь только в том случае, если он подпишет «кондицию», по коей Сигизмунд с помощью Лжедмитрия перекроит русские порубежные земли, опричь того получит от Москвы значительную военную силу, дабы овладеть шведской короной.

Расстрига прочел «кондицию» и во всем согласился. Юрий Мнишек торжествовал победу. Воспользовавшись поддержкой своего двоюродного брата Рангони и иезуитов, он «быстро завершил дело обращения Самозванца в католическую веру».

Лжедмитрий (по особому соглашению) разделил всю Северскую землю с шестью городами и Смоленскую землю между королем и Мнишеком.

Не забыт был в «кондиции» и пункт о браке Лжедмитрия, по которому Самозванец обязался выплатить Мнишеку миллион польских злотых из московской казны, а Марина в качестве московской царицы должна была получить на правах удельного княжества Новгород и Псков с «думными людьми, дворянами, духовенством, с пригородами и селами, со всеми доходами». Удел закреплялся за Мариной «в веки».

Самым тяжелым вопросом для Расстриги был вопрос о религии. Набожные католики Мнишеки поставили беглому монаху самые строгие условия: всего за один год он должен был привести все православное Московское царство в католическое, а ежели он того не выполнит, то Марина Мнишек получало право «развестися с царем», сохранив за собой все земельные пожалования.

Сей удивительный брачный контракт Отрепьев подписал в Самборе 25 мая 1604 года. Одаренный игрок, кой думал лишь о ближайшей выгоде, совсем не думал о том, что выполнение Самборских обязательств приведет к расчленению России. Плевать ему было на интересы собственного народа и государства! Власть - любой ценой. И вот он в Москве златоглавой. Царствуй!..

Насмешливые слова Ксении привели Отрепьева в тупик. И в самом деле, зачем невольнице роскошные туалеты? Для служанки? Смешно. Но почему для служанки? Для царя, великого государя Московского! Чем прекрасней выглядит наложница, тем она обольстительней.

- Ты должна привыкнуть ко мне, царственной особе, а уж потом будут и выезды. Шикарное платье подчеркнет твою бесподобную красоту, которой я буду любоваться сегодняшней ночью. Надеюсь, ты надлежащим образом встретишь своего государя?

- Я не желаю видеть ни роскошного платья, ни царственную особу, - с подчеркнутой холодностью произнесла Ксения. - Я не стану вашей наложницей.

- Почему наложницей? На Западе каждый король имеет при своем дворе десятки фрейлин. Одна из них непременно становится фавориткой короля, его возлюбленной.

- Вижу, что вы, государь, неплохо усвоили польские повадки. Но Московия - не Запад. Наши государи не держат при своей особе штат придворных женщин, а уж коль доведется ему впасть в грехопадение, то он довольствуется сенной девкой.