Василий был немало удивлен решением Лжедмитрия. Миновало три месяца, как гасконец потерял после кончины Бориса свое доходное место, и молодому князю казалось, что Маржарет покинет Россию и кинется в поиски нового сюзерена, но случилось невероятное: Самозванец, не доверяя русским, сам пригласил к себе Маржарета и назначил его начальником личной охраны, посулив тому кругленькую сумму. Но дальновидный гасконец, не раз имевший дело с царями и королями, затребовал задаток в половину суммы. Лжедмитрий был обескуражен наглостью француза и все же приказал казначею выдать задаток: Жак Маржарет отлично зарекомендовал себя на службе европейских властителей и терять сего знаменитого мушкетера Самозванцу не хотелось. Правда, «хранитель царской печати» дьяк Богдан Сутупов выразил свое неудовольствие: француз-де верой и правдой служил Борису Годунову, как бы каверзы какой не вышло, на что «царь», рассмеявшись, ответил: «Сего француза интересует только кошелек. Его шпага дороже десятка московских стрельцов, тем паче он знает все темные закоулки дворца»

Сутупов тотчас понял, что имел в виду «царь», говоря о темных закоулках государева дворца.

Василий Пожарский, изведав, что Маржарет перешел на службу к Расстриге, был раздосадован. Как он может так легко менять царей?! С каким рвением, рискуя жизнью, он служил Борису Годунову, и вдруг оказался в телохранителях Гришки Отрепьева. Вот тебе и друг.

Честная благородная душа Василия никак не могла уразуметь двойственной натуры гасконца. Один государь, одно Отечество, одна вера - извечные истины кои должны быть незыблемы. Маржарет же служит и молится одному Богу - Мамоне, и нет для него ничего дороже, все остальное - не стоящее внимания. И все же имелась в характере гасконца и хорошая черта - он умел ценить дружбу и никогда не предавал тех людей, которые пришлись ему по сердцу. Вот почему и отправился к Маржарету Василий Пожарский. Последний раз он виделся с Жаком две недели назад, перед самым вхождением Лжедмитрия в Москву. Ныне же все изменилось. Некогда тихий благостный Кремль теперь был наводнен поляками и казаками, которые, не соблюдая дедовских обычаев, с гиком и свистом носились по белокаменной твердыни, пугая келейников и келейниц Чудова и Вознесенского монастырей. Чуждый говор, бряцанье оружия, ржание коней - все это было кощунством для русского человека.

- Святотатцы! - восклицал тот или иной москвитянин, крестясь на золотые маковки соборов.

Василий в Кремль не поехал: пустая затея, попробуй, отыщи Маржарета в экой сутолоке. Да и нельзя ему в Кремле показываться: в любой час можно натолкнуться на людей Масальского, от коих можно ожидать всякой пакости. Правда за пристава его взять не должны, ибо Расстрига на кресте поклялся, что все люди будут жить в «тишине и благоденствии» и что ни на кого не будет опалы, даже на тех дворян и бояр, кои отказались принести присягу «природному царю». Лжедмитрий обещал сохранить за боярами прежние вотчины, а также учинить им «честь и повышение»; дворян и приказных прельщал царской милостью, торговых людей - льготами и облегчением в поборах и податях.

Самозванец никому не угрожал, хотя по натуре своей он не был «тишайшим», что показал заговор Василия Шуйского. Ведая, с какой осмотрительностью отнеслись к его восшествию на престол родовитые из родовитых, Григорий Отрепьев начинал свое царствование с предельной осторожностью, намереваясь, шаг за шагом привлечь на свою сторону столичную знать. Но его мирное вхождение во власть никак не совмещалось с действиями его покровителей - ясновельможных панов, ведущих себя нагло, как хозяева столицы.

Василий решил встретиться с Маржаретом в Кукуе, но слуга француза Эмиль, черноволосый человек, с каштановыми вислыми усами и длинным горбатым носом, учтиво поклонившись, не обрадовал:

- Господин Маржарет теперь редко бывает в Немецкой слободе, сударь.

- Жаль. Когда он появится, скажи ему, чтобы он заглянул в мой дом.

- Непременно, сударь… Впрочем, вам чертовски повезло. Я слышу стук колес кареты моего господина.

Маржарет и не предполагал появляться в этот день в своем доме, но его пригласил к себе царь Дмитрий и приказал:

- Мне нужны отменные розы, Маржарет. В Аптекарском саду их не выращивают, их нигде нет, но ты их должен достать.

- Достану, ваше величество. Когда идет речь о прекрасной даме, нет ничего невозможного.

- Откуда ты узнал, что цветы предназначены даме?

- Мужчинам цветы не дарят, ваше величество. Надеюсь, что розы, которые я раздобуду, будут соответствовать божественной красоте царевны Ксении.

- А ты прозорлив, Маржарет. Ступай же быстрее!

Г л а в а 12

КСЕНИЯ И САМОЗВАНЕЦ

Царь воспылал иступленной страстью к царевне Ксении. Он никогда не встречал такой красивой женщины, а когда увидел ее перед собой, то был настолько ослеплен ее красотой, что у него язык отнялся. Да, он слышал, что Ксения пригожа собой, но увиденное превзошло все его ожидания. И он, «чернец поневоле», чья неистощимая плоть не испытала еще романтичных, любовных наслаждений (девки, которых приводили к нему - не в счет), был сражен юной царевной, да так, что и слова не мог изречь.

- Для тебя уберег, государь батюшка. Экая ягодка, - льстиво произнес Рубец Масальский.

- Ты оказался прав, боярин, наконец, заговорил Лжедмитрий. - Не забуду твоего радения.

- Поклонись царю, Ксения. Поклонись, ягодка.

- Царю? - вскинула на Самозванца густые бархатные ресницы Ксения. - Я не вижу перед собой царя. Покойный отец сказывал, что царевичем Дмитрием назвался беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев.

- Навет! - Рубец Масальский даже посохом пристукнул. - Борис норовил скрыть от тебя страшную тайну.. Он подослал к Дмитрию Углицкому, сыну Ивана Грозного, убийц, но царевич чудом спасся и был вынужден скрываться. И вот он, природный наследник трона, по закону занял московский престол.

- Я уже слышала эту сказку, боярин. Мой отец не убивал царевича Дмитрия. Он погиб собственной смертью.

- Чушь! - вновь пристукнул посохом Масальский. - Царевич Дмитрий стоит перед тобой. Его признала даже родная мать, Мария Нагая.

- Я не верю в ее признание. Инокиню Марфу запугали.

Царь, очарованный царевной, продолжал молчать, а Рубец Масальский все больше приходил в раздражение. Эта чертова девка, как в воду глядела: из Москвы Лжедмитрий послал «наперед» на Белоозеро в монастырь окольничего Семена Шапкина, чтобы Марфа назвала Самозванца своим сыном, да и грозить ей велел: не скажет - и быть ей убитой, а признает - быть усыпанной неслыханными милостями. Марфа долго колебалась, и все же насильственная смерть ее не прельщала. В середине июля 1606 года она прибыла в Тайнинское.

- Вдругорядь навет! Вся Красная площадь зрела, как сын шел пешком подле кареты матери, затем, отслужив службу в Успенском соборе, вкупе вышли к нищим и раздали им милостыню. То зрели тысячи людей. Народ плакал!

- Народ доверчив, боярин. Наместник Бога на земле - святейший патриарх. Ни один царь не может взойти на престол без его благословения. Но святейший Иов не захотел венчать самозваного царя - Расстригу. Он сказал: «Лучше смерть приму, чем обреку себя на позор». И тогда вы с боярином Петром Басмановым по приказу Григория Отрепьева решили разделаться с неугодным патриархом, низложив его в Успенском соборе. Петр Басманов проклял святейшего перед всем народом, назвав Иудой и виновником предательства Бориса по отношению к прирожденному государю Дмитрию. Затем вы содрали с патриарха святительские одежды, кинули ему черную монашескую рясу и отправили в Старицкий Успенский монастырь, где он некогда был игуменом обители. Поднявший руку на святейшего, да сгорит в геенне огненной!

Рубец Масальский не узнавал свою бывшую невольницу. Из бывшей смиренницы она превратилась в строптивицу, даже не оробевшую перед царем. Лицо ее пылало, обычно кроткие глаза сверкали огнем.