Когда Василий пришел в себя и увидел лекаря в напудренном парике, то в первую очередь спросил:

- Где царевна?

- О, майн гофф. Больной продолжает бредить.

Немчин ничего не знал о царевне Ксении.

- Я в полном рассудке. Где царевна?

Василий приподнялся, ухватил пожилого лекаря за бархатный камзол и тотчас рухнул от пронзительной боли на ложе.

- Вам нельзя делать резких движений. Какой же вы резвый. Лежите спокойно.

- Слышь, лекарь. Я тебя в третий раз спрашиваю: где царевна Ксения?

- Святая дева Мария! Он не бредит. Мои порошки, мази и отвары начали действовать раньше срока… Я ничего дурного не слышал о принцессе Годуновой. Рассказывают, что она находится в бывшем дворце отца.

Василий закрыл глаза и отвернулся к стене. Этот старый немчин то ли пользуется старыми слухами, то ли и в самом деле Ксению вновь увезли в хоромы Годунова, и от этого тревога на сердце не только не улеглась, но и усилилась. Надо быстрее подняться на ноги, а затем предпринять все возможное и невозможное для спасения Ксении.

Немчин вышел, и вскоре в горенку вошел рябоватый слуга с медным подносом.

- Изволь откушать, князь.

- Что у тебя?

- Клюквенный напиток и сбитень. Но садиться, как сказал лекарь, тебе еще нельзя.

- Да пошел он к дьяволу!

Василий привстал на локоть, поморщился и с удовольствие осушил оловянную кружку сбитня.

- А теперь покличь своего господина.

- То не в моей воле, князь. Наше дело холопье.

- Масальский у себя?

- Кажись, был у себя.

- Тогда я сам к нему пойду!

- Да куда уж тебе, князь? Чуть живехонек. Оклемайся допрежь.

Холоп понизил голос и добавил:

- В сенях караулят оружные послужильцы. Мигом посекут.

- Жаль, саблю у меня отобрали, сучьи дети.

- Саблю, - хмыкнул холоп. - Изрядно же ты Игоську завалил. И поделом ему, псу.

В последних словах холопа прозвучало нескрываемое злорадство.

- Аль чем тебе насолил, Игоська?

- Еще как, - холоп глянул на низкую сводчатую дверь и присел на лавку. Тихо поведал:

- Злыдень он. Жена моя, Авдотья, двух чад мне принесла, да не повезло, ибо младенцами преставились. А потом мою Авдотью боярин Масальский выдал за другого холопа.

- От живого-то мужа? .

- Эка диковинка. Не от меня первого, не от меня последнего жен отнимают. Холопья доля самая горегорькая, боярин что хочет, то и вытворяет. Взял да и передал Авдотью холопу Игоське. Вот уж был жеребец! Ребятню, как молотом ковал. Боярин за каждого рожденного мальца братину доброго вина и новые сапоги Игоське жаловал.

- И что с Авдотьей?

- Вконец изъездил ее Игоська, квелой стала, преставилась года через два, а Игоське вновь чужую жену привели. Боярину приплод нужен.

- Горазд твой хозяин, - усмехнулся Пожарский. - Как тебя звать?

- Вторашка.

- Никак, не люб тебе боярин?

Холоп ничего не ответил, поставил на поднос опорожненную посуду и удалился из горенки. Василий услышал, как звякнула щеколда двери.

«На запоре держит меня князь Масальский. Даже раненого боится, вражина! И кой прок ему у себя держать? Чего добивается?»

Смутно было в голове Василия Пожарского.

Миновало еще несколько дней. Князь уже спокойно поднимался с постели и передвигался по отведенной ему горенке.

- Благодари свою молодость и отменное здоровье, князь. Лекарь тебе больше не нужен.

- Спасибо тебе, господин лекарь. Ты можешь сказать князю Масальскому, что я хочу его видеть.

- Сказать можно, мой молодой друг, но я не могу ручаться за исход вашей просьбы. Прощай!

Василий пошел вслед за доктором, но дверь закрылась перед его носом. Тогда он успел отжать дверь здоровым плечом, но перед ним тотчас возник Петруха Солод с пистолем в руке.

- Осади, князь, иначе чрево продырявлю, хе.

Василий чертыхнулся и отступил в горенку. Подошел к открытому оконцу, глянул вниз. Прыгать не имело смысла, ибо горенка находилась на третьем ярусе хором. Все-то предусмотрел князь Масальский!

Сейчас бы веревку, подумалось пленнику. Но как и где ее достать? Жаль, что рядом нет Жака Маржарета. Он бы непременно что-то придумал… Маржарет! Любитель приключений. Не послать ли к нему холопа Вторашку? А вдруг согласится. Холоп, кажись, не слишком-то почитает князя Масальского. Надо с ним потолковать.

Но Вторашка кисло замотал головой.

- Не, князь. Мне никаких денег не надо. Башка-то дороже. Немецкая слобода далече. Изведает боярин - усмерть батогами забьет.

- Масальского страшишься?

- Нравом крут. За малейшую провинность - кнут да батоги.

- К другому хозяину переходи.

- Чудишь, князь. Куда уж холопу без отпускной грамоты? Разве что в бега на вольный Дон податься.

- А что, Вторашка? Многие бегут, ибо с Дону выдачи нет.

- Легко сказать, князь. И на Дону ныне богатеи голытьбу под себя подмяли. Нигде теперь правды не сыщешь.

- Спорить не буду, Вторашка. Правда дедовской стариной была жива, а ныне все взбаламутилось.

Василий хоть и разговаривал с Вторашкой, а в голове билась неотступная мысль: как выбраться из хором Масальского? Внезапно он вспомнил стольника Федора Михалкова, с коим поддерживал дружеские отношения. Разумеется, ни в какие авантюрные дела тот не вовлекался, жил спокойной урядливой жизнью, однако, один из немногих, имел свой взгляд на появление в русских пределах Самозванца.

- Сей беглый чернец, будь он семи пядей во лбу, худо кончит, ибо посягнул на царскую корону, коя никогда не была ему предназначена. Монарх должен быть от природного монаршего корня!

Федор Михалков даже палец вскинул над темно-русой головой. Их взгляды на чернеца Гришку Отрепьева оказались одинаковыми. Но как-то отнесется Федор к просьбе Василия, не сробеет ли?

Вторашка терпеливо ждал, пока невольник не отобедает, а тот вопросил:

- Слышь, Вторашка, ведаешь двор стольника Федора Михалкова? Он тут недалече от двора Масальского живет.

- Кажись, ведаю.

- Сбегал бы до него на чуток.

Вторашка тяжеленько вздохнул: не по нраву ему затеи пленника, одна поруха от них.

- Да ты не пугайся, друже. Дело-то пустяковое. И всего-то сказать Федору Михалкову, чтобы он дошел до брата моего Дмитрия Пожарского да известил его, где я обретаюсь. Выручай, друже, а я уж в долгу не останусь.

Поупрямился, поупрямился Вторашка и все же надумал сбегать до Михалковых.

Федор немало подивился рассказу холопа и поспешил к Дмитрию Пожарскому. Стольник, конечно же, ведал, что Лжецарь назначил на Москве своих правителей, но чтобы те, как злые ордынцы, начали хватать в полон столичных князей, - не укладывалось в голове. Кто сие учредил? Сам «царик», или новоиспеченные правители, дорвавшись до власти? Дмитрий Пожарский не оставит сие надругательство без внимания. И дело не только в родном брате. Пожарский слыл на Москве твердым и решительным человеком, он не побежал как другие князья и бояре лобзать ноги Расстриге, оставшись верным приверженцем законной власти.

Выслушав стольника Федора, Дмитрий Михайлович повел себя сдержанно, не зашелся от гнева, а неторопко прошелся по покоям, а затем произнес:

- Спасибо тебе, Федор Иванович. Я поразмыслю, что делать с произволом князя Масальского.

- А чего размышлять, князь? - вскинул темные кустистые брови молодой стольник. - Надо дворянство поднимать.

- И поднимем, коль того дело призовет. Не все же дворяне к Расстриге отшатнулись.

Угостив, как того требовал обычай, стольника и проводив его до самых ворот, Дмитрий Михайлович вернулся в покои, опустился в кресло, обитое червчатым сукном и углубился в думы. Младший брат Василий объявился с неожиданной стороны. Конечно же, Дмитрий Михайлович слышал о пропаже царевны, но чтоб ее выкрал из годуновских хором Василий, он и предположить не мог. Он чаял, что младший брат отлучился из Москвы по посольским делам, а посему был спокоен за Василия.

Сам же Дмитрий Михайлович два года пропадал на войне, сражаясь в спешно сколоченной рати Бориса Годунова с воинством Расстриги. Он и знать ничего не знал о любовных похождениях брата, да и мать ему о том ничего не поведала, ибо с наступлением весны, лишившись высокого чина «верховой боярыни», уехала в вотчинное село Мугреево. Тем лучше, а то бы всполошилась, затеяла поиски…