- Разыщем, чай, не иголка в стогу.

Через день дьяк доложил:

- На Москве Василия Пожарского нет. Никак куда-то отъехал. Не в вотчинку ли свою?

Князья за мысль дьяка ухватились. А что? Сынок-то бывшей верховой боярыни, коя сдружилась с царевной, вполне мог увезти Ксению в свое Мугреево. Не зря он и в старые хоромы Годунова к царевне приходил, ох не зря.

Масальский и Голицын отрядили в Мугреево два десятка своих послужильцев-холопов, кои сопровождали князей в ратных походах и довольно неплохо владели саблями.

- Коль в Мугрееве окажется и царевна, то взять обоих за пристава.

- А коль Василий Пожарский отпор даст?

- Связать - и в колодки!

В Мугрееве приказчик Евсей Худяк молвил:

- С минувшего лета не бывала ни княгиня наша Мария Федоровна, ни князь Василь Михайлыч.

Приказчик не ведал, что княгиня, прежде чем прибыть в село, надумала навестить знакомую боярыню, чье имение находилось по пути в Мугреево.

Уставшие после дороги послужильцы были злы и грубы.

- Ты бы нам, приказчик, стол накрыл. Оголодали.

- С какой это стати? - ощерился прижимистый Худяк. - Навалились неведомые люди - и подавай им жратвы на экую ораву. Шли бы вы, пока мужиков не кликнул.

- Я те кликну! - угрозливо произнес начальный над послужильцами, Петруха Солод. - Мы, чай, не голь перекатная, а ратные слуги бояр Голицына и Масальского, кои ныне Москвой правят. Живо накрывай столы!

Петруха даже саблю из кожаных ножен выхватил. Пришлось Евсею Егорычу покориться: против сабель не попрешь.

Когда выезжали из Мугреева, встречу попался неказистый скудобородый мужичонка с бредешком на плече. Мужичонка торопливо сошел на обочину, а Петруха на всякий случай вопросил:

- Не ведаешь ли, милок, где нам князя Василия Пожарского повидать?

- Князя?.. А Бог его знает. Он ить то в Мугреево примчится, а то, бывает, и в Серебрянку ускачет, - бесхитростно отозвался мужичок.

- В Серебрянку? - насторожился Петруха. - Деревенька что ль?

- Починок в одну избу.

- Проводишь?

- Недосуг мне, люди добрые. Надо ко двору поспешать.

- Успеешь к своему двору. Мы - люди государевы, велено нам немешкотно князя Пожарского отыскать для спешных царских дел. Поедешь с нами!

* * *

Демша, увидев поднимавшихся на угор всадников, заторопился в избу.

- Кажись, беда, князь. Какой-то люд на конях.

Василий прикрыл дверь горенки, в коей находилась царевна, поспешно облачился, пристегнул саблю к опояске и вышел из избы.

Петруха, как того требовал обычай, сошел с коня, поклонился в пояс.

- Здрав буде, князь Василь Михайлыч.

- И тебе доброго здоровья. Какая нужда привела?

- Приказано тебе, князь, на Москву явиться и царевну с собой привезти.

- Какая царевна? - вспыхнул Василий. - Белены объелся?!

- Охолонь, князь. А карета в перелеске? Дозволь-ка в избу глянуть.

- Ступайте прочь! Серебрянка - владение Пожарских, и никому чужому не дозволено сюда вторгаться.

Петруха кивнул послужильцам.

- Заходь в избу, робяты!

- Не пущу!

Василий сверкнул саблей и зарубил одного из холопов. Остальные отпрянули. Петруха, поняв, что князь от дверей без боя не отступит, разрядил в него пистоль. Пуля угодила в правое плечо. Сабля выпала из повисшей плетью руки.

Демша ринулся, было, во двор за оглоблей, но когда выскочил, то увидел, что в его сторону направлен десяток пистолей.

- Кинь, кинь, Демша, - хриплым, осевшим голосом приказал Василий.

Из избы раздался испуганный возглас царевны.

Г л а в а 10

РУБЕЦ МАСАЛЬСКИЙ

Князь Масальский был не в меру доволен: отныне царевна Ксения в его хоромах, больше никуда не выпорхнет. «Царь» Дмитрий будет зело порадован сей юной красавицей. Правда, о Ксении помышлял и боярин Басманов, но видел татарин во сне кисель, да не было ложки. Нечего было о царевне Расстриге заикаться.

Василий Масальский отменно ведал, кто под личиной царя идет на Москву. Ведал и посмеивался: пусть маленько поцарствует, а затем ему бояре - коленкой под зад, своего государя на трон возведут, кой во всем будет послушен столичной знати. Пока же Гришку Отрепьева надо всячески ублажать, глядишь, богатой вотчиной пожалует, серебра из казны отвалит. Не в накладе останутся и другие бояре.

В покои вошел дворецкий, доложил:

- Васька Пожарский, кажись, вот-вот окочурится.

- Что с ним?

- Лихоманка скрутила. Горит весь. Никак помрет без лекаря.

- Туда ему и дорога, ступай!

Масальский недолюбливал семью Пожарских. Их одряхлевший род так бы окончательно и затух, если бы не Борис Годунов. Допрежь царь Марью в верховые боярыни назначил, а затем и ее сыновей в стольники возвел. Уж куды ожили Пожарские! Выскочки, книжники! Марья-то в деда пошла, Федьку Берсеня-Беклемишева, великого грамотея. Уж такой был всезнай, царя принялся уму-разуму учить. Вот и лишился головы. И княгиня Марья своей ученостью кичится. Не зря же ее Борис Годунов приставил к своей дочери, дабы всякие науки заморские постигла. И сыновья туда же. Василий Пожарский, чу, западные языки ведает. Да на кой они прок нужны? Веками жили без всяких там немецких и греческих книг и умишком не оскудели. Одна поруха от западных книг, не надобны они святой Руси… Васька Пожарский. Умник выискался. Взял да и увез царевну на свой починок. То же мне Егорий Заступник. Никак матери своей наслушался, коя много лет царскую дочь пестовала. И чего добился? Ныне подыхает в подклете. Государев преступник… Да, пожалуй, и не преступник. Никакого зла он супротив нового царя не замышлял. Поглянулась ему царевна, вот и задурил по младости лет. Ныне, чу, помирает. И поделом! Холопа зарубил, своеволец. О чем башкой своей думал, когда царевну увозил? Сам на пулю напросился… Надо бы царю о Ваське поведать. Может еще больше расщедрится. Но будет ли он доволен смертью Васьки? Пожалуй, нет. Царь из кожи вон лезет, дабы привлечь на свою сторону бояр. Не дай Бог, еще недовольство выкажет. Зря, мол, ты, Василий Масальский, князя Пожарского погубил. Мне с Ксенией не под венец идти, а лишь потешиться. Хочу в тишине и благоденствии царствовать… Пожалуй, надо за лекарем послать…

Василий лежал на рогожных холстах и бредил:

- Ксения… Лада моя… Я спасу тебя.

В потухающем сознании возникло бледное, опечаленное лицо царевны. В карете она взяла в свои ладони его голову, и, роняя слезы на его лицо, все шептала, шептала:

- Потерпи, любый ты мой… Потерпи, Васенька… Ты не умрешь.

Василий потерял сознание на крыльце, но он не ведал, что ему повезло, ибо пуля, угодив в предплечье и не задев кость, прошла навылет. Не чувствовал он, как Демша остановил его кровь, а затем перевязал рану. Он очнулся в колымаге, и первое что он увидел, были страдальческие глаза Ксении. Через невыносимую боль он радовался ласковым словам Ксении, а затем вновь забылся…

Когда пришел немчин с порошками, настоями и отварами в темных скляницах, Василий бредил и метался.

- Подержите его, - приказал холопам лекарь. - Мне надо осмотреть рану.

Вздохнул, покачал головой:

- До утра бы не дожил. Жуткая горячка. Надо вытягивать жар.

Глянул на Масальского.

- Мне тут неотлучно надлежит сидеть. Боюсь, и трех дней не хватит. Кто будет платить?

- Не волнуйся, господин-лекарь. Тебе заплатят любую цену, кою ты назовешь.

- Хорошо. Тогда перенесите больного в светлую комнату, и откройте окна.

При Борисе Годунове существовало непременное правило: все иноземные лекари должны отменно говорить по-русски, «дабы каждое слово было внятно».

Василий Масальский уже смекнул, кто будет расплачиваться за исцеление Василия Пожарского. Мать, Мария Федоровна. Но пока она пусть остается в неведении, иначе на Москве поднимется шум, кой совсем не нужен Масальскому.