- Я все поняла, милый тятенька… О державе надо думать. Прости меня, глупую.

А Борис Федорович, несказанно любя свою дочь, гладил рукой Ксению по голове и приговаривал:

- Стерпится-слюбится. Василий-то, почитай, мне ровесник. Ну, какой же он старик? Все-то будет ладно. Зачем же горевать раньше времени?..

И все же в словах Бориса Федоровича звучала безысходность.

Увенчанный славою Василий Шуйский явился во дворец и изрек неожиданные для Бориса слова:

- Я благодарен, государь, за щедрые милости твои, но дозволь мне, потомку великого князя Александра Невского, найти невесту по своему выбору.

Годунов не ожидал такого поворота. Шуйский отказался от родства с государем всея Руси, о коем мечтает каждый знатный боярин. Что это? Честолюбие родовитого из родовитых, не захотевшего породниться с незнатными Годуновыми, или хитроумный умысел, известный Борису Федоровичу? Шуйский давно лелеял надежду овладеть царским престолом.

Василий Иванович смотрел на Годунова подслеповатыми глазами, и Борису Федоровичу показалось, что тот прячет в своих жиденьких, обвислых усах затаенную усмешку, как бы гордясь своим знатным происхождением, до коего бывшему захудалому костромского дворянчику никакой рукой не дотянуться.

А Василий Иванович, догадавшись, о чем может помыслить государь, тотчас униженно (вот хитрец!) проговорил:

- Куда уж нам, холопишкам твоим, о царской дочери помышлять. Нам, холопишкам, что-нибудь попроще подавай. Ты уж, дозволь, великий государь, мне в ином месте свою суженую приглядеть.

«Скоморох! Хитрый, мерзкий паук!» - хотелось крикнуть Годунову, но того он сделать не мог, ибо перед ним стоял «спаситель отечества», который заслуживает самой высокой награды.

- Добро, боярин. Я снимаю с тебя опалу, кою наложил еще царь Иван Васильевич Грозный. Можешь в любом месте выбирать себе супругу, опричь земель иноземных.

- Свят, свят! - трижды осенил себя крестным знамением Василий Иванович.- Еще не доставало мне среди поганых латинян супругу выискивать. Я, чай, человек православный. Николи не выйду из твоей государевой воли.

- Ступай, боярин, - сухо произнес Годунов. И когда Шуйский вышел, Борис Федорович раздраженно пристукнул кипарисовым посохом, изукрашенным дорогими каменьями. Пес! Ишь как ловко съязвил над всеми деяниями царя, связанными с неудавшимися женитьбами Ксении с заморскими королевичами. Пес!

Схватившись за грудь, опустился в кресло, невольно вспомнив Ивана Грозного. Тот бы мигом отослал сего боярина в Пыточную к Малюте Скуратову. Бояре рта не смели раскрыть. Ныне иное время. Смута до того расшатала трон, что усидеть на нем становится весьма нелегко. Народ, несмотря на сокрушительное поражение Самозванца под Добрыничами, знай, талдычит об «истинном царевиче Дмитрии». Даже пришлось вызвать вдовую царицу Марфу Нагую из Белозерской обители.

После смерти Дмитрия в Угличе, братья Нагие тотчас распустили слух, что царевича загубили люди Годунова. А вскоре на Москве приключился пожар. Борис обвинил Михаила Нагого и его братьев в поджоге столицы и заточил их в темницы. Вдову же Грозного, последнюю его жену, Марию Нагую, насильно постригли и отправили «в место пусто» - на Белоозеро.

Инокиню Марфу привезли ночью во дворец, где «Борис допрашивал ее вместе с женой. Когда Марфа сказала, что не ведает, жив ли ее сын или нет, то царица Марья выругала ее и бросилась на нее со свечою, чтоб выжечь глаза, но Борис защитил Марфу от ярости жены. Разговор кончился неприятными для него словами Марфы, что люди, которых уже нет на свете, говорили ей о спасении сына, об отвозе его за рубеж».

Марфу вновь удалили в обитель.

Г л а в а 5

КОНЧИНА БОРИСА ГОДУНОВА

Потерпев сокрушительное поражение под Добрыничами, Григорий Отрепьев норовил быстрехонько убраться из российских пределов, но ему помешали путивляне. Те собрались на торговой площади и слезно заявили:

- Останься, царь батюшка, иначе нас ждет судьба Комаричей, кои претерпели лютые муки за верность своему государю. Останься!

Но слезы путивлян не тронули «царя»: он спешно готовился бежать в Польшу. Путивляне пригрозили:

- Коль намерение свое не оставишь, тот возьмем тебя под стражу и добьем челом Борису, дабы твоей головой заплатить вину свою.

Самозванец, испугавшись за свою жизнь, понужден был подчиниться воле горожан. Он не стал сидеть, сложа руки.

- Коль признали во мне природного царя, то послужите мне верой и правдой. Добывайте оружие, вступайте в мою царскую рать и несите деньги в казну и шлите гонцов в города и крепостницы моим царским именем.

Путивляне дружно откликнулись на призыв «Дмитрия Ивановича». Со всех концов южной украйны к Путивлю потянулись казаки и мелкопоместные служилые люди. Сам же Самозванец норовил поднять против Руси всех ее соседей. Столкновение Московского царства с Турцией на Северном Кавказе подало Лжедмитрию надежду на то, что ему удастся подтолкнуть Крым и Большую Ногайскую орду к нападению на Московию. К ханам помчали послы с дарами.

Отрепьев делал все возможное, чтобы и Речь Посполитая вмешалась в русские дела. Он послал к королю Сигизмунду большое посольство от всей Северской земли под началом князя Федора Меньшого Булгакова, с отчаянной просьбой, чтобы король «соизволил как можно быстрее дать помощь нам и государю нашему».

А на Руси с новой силой разгоралась гражданская война, чуть позднее вылившись в первую крестьянскую войну под началом Ивана Болотникова. Восставшие жители Путивля, Курска и других городов рассылали воззвания Лжедмитрия по всей стране. Гонцы с грамотами Самозванца появились в казачьих станицах, порубежных городах и даже в самой Москве. Всех подданных без различия чина и состояния Лжедмитрий посулил пожаловать «по своему царскому милосердному обычаю и наипаче свыше, и в чести держати, и все православное христианство в тишине, и в покое, и во благоденственном житии учинить».

В Путивле собралось внушительное войско. Царь Борис поручил разбить Лжедмитрия боярину Петру Басманову. Тот согласился, но с оговоркой.

- Я сокрушу Гришку Отрепьева, но за это я хотел бы видеть своей женой царевну Ксению.

Обмолвка Басманова не стала неожиданной для Бориса Годунова: он давно ведал, что боярин Федор, зная об изумительной красоте юной Ксении, который уже год помышляет стать ее супругом.

«Перед отправкой в город Кромы воевода Петр Басманов зашел во дворец. И ему Борис Годунов обещал свою дочь за победу. Этот «жених был моложе и деятельнее, но Ксения испугалась его черной бороды и злого взгляда».

Басманов уехал к войску, а царевна расплакалась. Мать, готовая выдать дочь хоть за черта, лишь бы остаться царицей, набросилась на Ксению с плеткой.

- Воле отцовской не рада?!

Борис же Федорович был в отчаянии: царство уплывало из рук. По всем торгам и крестцам людишки кричали:

- Царь-то истинный! И вовсе он не Гришка Отрепьев. Настоящего-то Отрепьева, кой сказался царем, в Путивле всему люду показали. Многие его узнали. Царь Дмитрий крепко осерчал на самозванца, кинул его в тюрьму, а затем повелел сослать его в Ярославль.

- Да ну?!

Будучи в Путивле, Отрепьев попытался отделаться от своего подлинного имени с помощью двойника. 26 февраля (8 марта) 1605 года иезуиты, бывшие с Лжедмитрием в Путивле, записали: «Сюда привели Гришку Отрепьева, известного по всей Московии чародея и распутника… и ясно стало для русских людей, что Дмитрий Иванович не то, что Гришка Отрепьев».

«Царь» Дмитрий изрядно постарался, дабы сведения о появлении «истинного» Отрепьева стали широко известны в Москве. Наконец он нанес последний удар властителю Кремля. Три монаха Чудова монастыря, посланные в Путивль Борисом Годуновым для обличения Самозванца (и возможного его отравления) написали письмо Борису и патриарху Иову о том, что «Дмитрий есть настоящий наследник и московский князь и поэтому Борис пусть перестанет восставать против правды и справедливости».