— Я верю в торжество советской науки. На будущий год ученые выведут породу скота, для которого наша кукуруза будет лесом.

— А доить как?

— Мини ёлочкой. Надои будут во! — по три стакана на день.

— Смотри, Лаша к нашей березе тащится. На своей она уже наработалась.

— Привет труженикам села.

— Привет. Только отодвинься, не забирай ветки из-под руки.

— Твоя береза, что ли?

— Да. Мы с Ниной эту выбрали, а вы с Ларусей — ту.

— Та плешивая.

— Все равно ее надо обкусать.

— Вот ты и стриги, раз такая умная, а я на березового парикмахера не училась.

— Да отстань ты от Лаши, пусть где хочет работает.

— Вот именно, отстань, а то ведешь себя как собственница: береза, видите ли, ее… Про Ларку слыхали?

— Не-а.

— Ник Мих пошел участки проверять, а Лариска с Риткой завалились в тенечке и дрыхнут. Ник Мих им: «Как вам не стыдно» и все такое прочее. А Ларка ему: «У нас солнечный удар, и вообще, эта работа не соответствует нашему интеллектуальному уровню». Ну, у Ник Миха аж щека задергалась, и руки дрожат. Здорово его Ларка срезала!

— Дура ты, Лаша, Ник. Мих. серьезно болен, а девчонки просто бессовестные.

— Чего «бессовестные»? Вкалываем на этот отстающий колхоз, а колхознички денежки потом загребут.

— Тебя, Лаша, эксплуатнешь, пожалуй. К тебе полк солдат приставь — ты не перетрудишься.

— Чего «не перетрудишься»? Вон у меня уже мозоль на пальце. А Ник Мих ваш, если дохляк, пусть дома сидит.

Какой у Лаши странный талант: взять, например, и обозвать березу плешивой — весь лес становится кучей хлама. Или сказать про Ник.Миха «дохляк» — и сразу нет учителя, нет математики. А есть больной усталый человек.

И удивительная манера говорить, будто засовывать крючок под ребра. Раз! Дернула и вытащила из тебя какую-нибудь ерунду. А ты после этого — уже не ты, а пугало огородное.

— Эй, приветик! Ну, тут у вас, девахи, и груда веток в порядке! Это ты, Лаш, чтой ли, настригла?

— Ага. Присоединяйся, тут береза могучая.

— Да-а, здоровенное дерево! В жизни бы не подумала, что такое может пойти на корма. Про Ларку с Риткой слыхали?

— Угу.

— Бессовестные они все-таки.

— Ларусь, подцепила бы здешнего парня, осуществила бы смычку города и деревни и вывела породу жирафо-коров.

— Кого-о?

— Ну, таких, в пятнышках, чтоб шею тянули, ветки сами с берез щипали.

— А чо, Ларусь, тебя с такой жирафо-коровой на ВДНХ пошлют.

— В отдельный загон поставят.

— Я что, я б с удовольствием, только где вы тут местных парней видели?

— На танцах. Ритка вчера одного закадрила.

— ГДЕ-Е?

— В клубе. В соседней деревне.

— ВРЕШЬ!

— Ей бо. Стоим мы с «ашниками» культурненько так, вдоль стеночки. Семечек не лузгаем, на пол не плюем. Вдруг вваливается толпа деревенских.

— Уж и толпа?

— Угу. Целых три штуки. Один подкатывается к Ритке. Видок, сама понимаешь: кепочка — мое почтение, сапоги — кирза, рубаха — клетчатая! И, не вынимая папиросы: «Спляшем танго». А она ему: «Извините, тангу не танцую. Вот разве что рок-н-ролл».

— ПОД ГАРМО-ОНЬ?

— Поду-умаешь, долго ли умеючи. «Ашники» после ее рока из клуба «расползалися коленками, коленками, коленками назад»!

— На солнечной поляночке

Чему— чему-чему-чему-чему-то очень рад

Сидел кузнечик маленький

Коленками…

— Девчат, давайте «Расцвела сирень в моем садочке»…

— Ты пришла в сиреневом платочке.

Ты пришла, и я пришел,

И тебе и мне хорошо!

— Распелись. А три кубометра нам ни в жисть не выработать.

— Особливо, если бригадир ветки умнет — тут и вовсе мерить нечего будет.

— А чо я придумала! Давайте под ветки засунем березовые стволы. Стволы, небось, не умнешь, вот и будет норма.

— Ты, Лаш, чокнулась, а если бригадир заметит и Ник. Миху. скажет? Мало ему Ларки с Риткой?

— И потом, коровы, по-твоему, что, зимой стволы жевать будут?

— Сколько раз повторять: я тебе не Лаша. И потом, если ты такая идейная, стриги сама эти ветки. Мне и в тенечке хорошо.

— Да ладно вам! Ну, не выполним норму, не убьют же нас.

— Конечно, не убьют: на кукурузе проскочили, на картошке проскочили, на капусте проскочили — и на силосе, авось, пронесет.

Улеглась под кустом! Чертова Лаша! Сейчас остальных туда заманит. Как бы мне ее тушу перетянуть обратно к веткам? Одного моего веса не хватит.

— Жрать хо-очется.

— Ага. Дома я б на эти непромытые макароны и смотреть не стала. А тут целую миску смелешь — и хоп что.

— Ага, и еще с хлебушком. У меня уже брюхо отрастать начало.

— Еще бы не отросло: с поля придешь, макарон натрескаешься и в барак спать. Вечером вылезешь, поужинаешь и…

— У-ужин — слово, как песня. Зажмуришься и видишь: котел каши…

— С ма-аслом…

— Кухонные сказали: масло кончилось.

— И компот кончился.

— Ну, хоть с хлебом…

— Вот видите, девочки, как мы распустились. Даже не верится, что за месяц можно в такое превратиться. Ни книг, ни разговоров осмысленных, ни в лес, ни на реку, ни на танцы. Ну-ка, поднимите руки, кто последние три дня зубы чистил?

— У меня щетка пропала.

— А у меня мальчишки пастой стены исписали.

— Скоро вы все в Лаш превратитесь.

— Чо Лаша?! Чо Лаша?! На хвост соли насыпала? Если ты такая идейная, выпускай стенгазету.

— Валяй, сочиняй статьи о том, как мы поднимали сельское хозяйство. Можешь в стихах.

— Что-нибудь эдакое: «Был колхоз отстающим

На Сабе реке.

Пионерским трудом

Подтянулся вполне»

— Ты, подруга, на ветках

Давай не лежи.

Выползает колхоз

В… эти…

в передовые ежи!

— Стихи прекрасные, всего на две ноги хромают: на размер и на рифму.

— Зато идейность!…

— Идейность на уровне мировых стандартов. Но я хотела предложить средство не столько против умственного, сколько против физического ожирения. Что, если вставать по утрам до горна и сразу на реку?

— Представляю себе картинку: шесть голых чувих несутся как телята по деревенским улицам!

— А в каждом окне торчат бабки и сплетничают.

— Действительно, выдумала. Две недели до конца смены осталось, а мы на реку попремся.

— Но вы же сами говорили, что мы опустились?

— Мне что, я завсегда как все.

— Ларусь, а ты? Тряхнешь перед деревенскими своим бикини?

— Ну, разве что на прощанье, чтоб им было о чем всю зиму вспоминать.

— Лаш, а?

— Не-а, мне свои социальные накопления растрясать неохота.

— Зачем же растрясать, ты монументом встанешь на берегу, как девушка с веслом, и культурно украсишь темную деревню.

Уф, перетянула Лашу. Да, «нелегкая это работа — из болота тащить бегемота». Даже пальцы свело от секатора. Чик-чик, бедные березовые ветки, чик-чик. Скоро рабочий день кончится.

— Лаш, поутаптывала бы ты ветки, вон уже бригадир едет.

— Чо я, пусть Нинка своими козьими копытцами утаптывает.

— Нин, давай своими стройными ножками.

— Чо я? Айда все вместе!

— Айда! Рок-рок раунд зе клок!

— Ну, вы, «бэшники» с приветом! Смотрите, как ветки примяли. Где тут два куба наскребешь?

— А ваша бригада что — два кубометра сделала?

— Ха — два! Мы веткам такой начес соорудили, что все пять будет!

— Жилы вы, «вэшники»! Жилы много не нажилят!

— Ах, вы обзываться?! Бей «бэшников»! Растаскивай у них ветки!

— Ларка!!! Ритка!!! Наших бьют!!!

Совсем мы озверели в деревне. Деремся хуже мальчишек. Мальчишки хоть ногами не лягаются и за волосы друг друга не таскают!

— Девочки, прекратите! Нина, Ларусь, Рита! Некрасиво!

— Ну, мы им дали!

— Лаша лучше всех дралась!

— Побежали своей литераторше кляузничать!

— Здорово нас сегодня на линейке будут прорабатывать! Норму не выполнили! Ларка с Риткой Ник. Миху нахамили! Да еще с «бэшниками» подрались!

— Так им и надо!

— Черт с ним, с этим колхозом! Скоро уедем отсюда и забудем о нем на всю оставшуюся жизнь.