Слезы застилали Бенедикту глаза, и толпа беженцев от войны превратилась в шествие призраков…
* * *
Марк не исчез… он сидел на ступенях паперти и размышлял:
«Опять я обознался… да и нет никакого Бенедикта… я стал Бенедиктом… безобразный стал его образом, богом…
Так Марк подумал и убедил себя безумца… вскочил на ноги, ударился головой о выступ стены и проснулся…
«Дурной сон…»
Сон был виновником беспамятства…
Кровь струилась из раны на лбу и щеке…
«Успокойся, не опасная рана… еще и две шишки на лбу… или это рога?.. выросли и все еще растут…
Однако куда меня занесло?..»
По руинам женского монастыря гуляли сквозняки…
Предстояла зима…
Марк лежал на ложе монахини и думал о тех, кого потерял…
Он встал с ложа и пошел… он шел и не различал дороги… глаза слезились…
Марк жил жизнью Бенедикта и не находил себе места в городе…
История жизни Бенедикта еще не была дописана…
«Хорошо бы прочитать ее вслух… — подумал Марк… — Однако я рискую показаться странным, если буду идти в толпе беженцев, говорить и восклицать…
Могу ли я позволить себе быть странным?.. почему бы и нет…
Годы уходят, одиночество становится все более ощутимым… и смерть пугает, когда вокруг разливается безмолвие…
Марк прошел сквозь толпу горожан на площади у руин театра…
«Они ждут конца света… а чего жду я?..» — размышлял Марк… он шел и взглядом искал женщину в мантии…
Женщину в мантии он увидел стоящей у стены в окружении свиты гетер, менад и одалисок… такой ее изобразил Филонов в бронзе…
«Богиня… зовет меня… я иду, иду, если дойду… чувствую слабость, головокружение… и ее свита мешает, путается под ногами… среди мертвых есть и живые…
Куда все подевались?.. был город, и нет его… пустое место… только ветер гуляет, туда-сюда… поет…
Вот это песня!.. или это плач?..
Забыл, куда я шел…
Вспомнил, но города уже нет, и идти не к кому… да и весь я какой-то дрожащий, сонный…
У меня дурное предчувствие…»
«Тебе не предчувствия нужны, а вера…
Ну, что ты стоишь, застыл на месте, как вкопанный… что?.. нет больше сил… и жажда мучает…»
«И не только… еще и эта напасть… твои жены окружили меня, менады, гетеры, одалиски… или это бесы?..
Женщина в мантии подошла, стоит с полной чашей воды, искушает… гетеры в пещеру меня загоняют, глазами сверкая, силой побуждают к любви…»
«И что?»
«Я сражаюсь с ними нехотя, по нужде… и просыпаюсь…
Горожане все еще ждут конца света, а меня старость удручает…
«Как и всех… одинаково… иду и вспоминаю, что некогда я был молод… и вот я старик, не доверяющий своей силе… боюсь не дойти…»
«А сила еще есть?..»
«Есть… однако, дождь собирается…
Ветер на море валы гонит, громоздит их друг на друга и разбивает о скалы, одевает кружевами пены…
Гул стоит, в котором я слышу крики ликования и вопли тех, кто погиб, достался жадной пучине…»
«Уже вечер, небо по краям запылало…»
«Приближается ночь, которой я когда пел гимны… или это был не я, а ты?..»
«Какая разница…»
«Меня возбуждала красота, иногда даже лишала сознания, чувств…
Ада будила меня прикосновениями… являлись и другие жены Бенедикта, все рыжие, полные прелести, грациозные в движении, глаза пламенные, как и у ночи…
Уже ночь…
Жены Бенедикта могли дать мне райское блаженство, но я был неловким… красота их казалась мне холодной, неестественной…
Для меня они были гетерами, менадами, одалисками… своей прелестью, грацией движений они вызывали восторг, изумление и удивление… вот, собственно, и все…»
«Любовь трогает и стариков, превращает их лица в гримасы сатиров… и в этом нет ничего странного и страшного…»
«Я не раз уже испытывал подобное… пытался скрыть свои чувства за улыбкой, похожей на гримасу, в чем и сознаются…
Я мог видеть и сквозь одежду… мог соперничать с тобой в описании того, что видел… я подражал твоему дяде… нет ничего удивительного, что я находил у него уже готовыми различные нужные мне наблюдения прежде, чем успевал сделать их сам…»
«Куда ты исчез?..»
«Никуда я не исчез… стою у статуи примадонны… Филонову удалось изваять ее… это божественное лицо, тело, грацию…»
«Ее надо сразу всю воспринимать, только тогда получается впечатление, какое производит на нас прекрасное… в этом случае недостатки и достоинства сливаются в целое…»
* * *
Марк очнулся и уже не мог заснуть…
Было холодно… костер больше дымил, чем грел…
Марк вспоминал:
«Я ведь тоже сирота, упал с неба… зачат был, как и Бенедикт на небе… до 7 лет я был светлым ангелом, во мне видели гения, но уже в 13 лет все изменилось, и так безобразно и нелепо…
Я охромел… стали говорить, что в меня бес вселился…
Надо сказать, что вел я себя весьма необузданно, правда, свои чувства выказывал весьма тонко и пристойно… впрочем, можно было бы действовать еще осторожнее и скромнее…
Я говорил, тетя слушала… я еще не усвоил ее ложных театральных приемов, но уже был не тем, за кого себя выдавал…
Пес Пифагор рычал, меня увидев, потом привык…
Филонов стал пользоваться моими чертами, изображая бесов преисподней… кстати, в них тоже есть изящное, если присмотреться… они подражают красоте, хотя в действительности красота иллюзорна, она плод воображения, обман чувств…
Все это случайно и несущественно…
Люди способны нравиться, будучи безобразными… со временем все, кажущееся красивым, делается безобразным… в памяти остается совсем иное впечатление, к безобразному примешивается сострадание…
Увы, со мной ничего подобного не произошло…
Я стал безобразным по виду и что?.. я покинут всеми, даже призраками…
Чем бог завершит эту страшную и ужасную картину?.. чем-то еще более ужасным или чем-то трогательным, проникнется состраданием?..
Увижу ли я примадонну и ее хор мальчиков?..
Дети издали смотрят на меня и поют, подойти ближе не решаются…
Что они чувствуют к калеке безобразному, лишенному образа божьего?.. вряд ли жалость, хотя и поют плач…
Возможно, я несколько преувеличиваю…
Судьба заботилась обо мне даже в смутное время, когда все ждали конца света…
Ничего другого они и не могли ждать… они уже пережили нашествие грязи и войну с собаками, и не готовы были переживать что-либо еще…
Я опасаюсь, но не отчаиваюсь… жизнь то расцветает, то приходит в упадок, и снова расцветает…
Нужны ли доказательства?..
Мы живем под постоянной угрозой тяжкой немилости, не зная целей бога…
Царство лжи ширится, тьма наступает…
Будем терпеть, сколько хватит сил, надеясь дожить до поворота событий, когда начнет побеждать правда, а она начнет побеждать…
Имея дело с жалкими лжецами, она не может не победить…
Я буду проповедовать, как Бенедикт, но не слишком громко для этой ночной поры, и без театра и сценической наглядности, которая только вводит в заблуждение…
Для театра главное тронуть и взволновать…
Странно, что эта мысль не осенила меня раньше…»
* * *
Светало…
Тьма отступала…
Обессиленный, Марк лег на ложе и попытался заснуть…
— Проснусь ли?.. — сказал Марк вслух…
— Вы это о чем?.. — заговорил старик в пальто и с изумлением взглянул на Марка…
— Это снова вы?..
— А вы Марк… не могу поверить, что это вы… вы читали мои записки… что с вами?..
С Марком случился приступ слабости, он даже утратил способность говорить… он задыхался…
«Похоже, что это конец… дядя Бенедикта умер от приступа астмы… и вот он явился ко мне с того света в облике этого старика в пальто…»
Дядя Бенедикта, а это без сомнения был он, перечислил ангелов, которые прилетели вместе с ним, назвал их имена… они звучали так, как будто он сам их только что придумал…
— Тебе интересно знать, что там?..
