— Думаю, из-за этой жары все мы немного… не в себе, — изрекла Эва, и этим застольный разговор исчерпался.

Кончив есть намного раньше остальных, Оуэн оттолкнул тарелку и шумно встал из-за стола.

— Я прокачусь немножко, — сказал он и повернулся к Бобби. — Хочешь со мной?

— Хочу, — ответил Бобби, и одновременно Алиса воскликнула:

— О нет!

Все недоуменно посмотрели на нее.

— Пожалуйста, — сказала она Бобби, — останься.

Но Бобби уже поднялся и шел к Оуэну, и Оуэн свирепо глянул на нее:

— Что такое? Боишься отпускать его от себя?

— Конечно нет, не в том дело, просто…

— Все будет в порядке, — успокоил ее Бобби.

— Дай ему проветриться немного, это ему только на пользу, — сказал Оуэн и, направляясь к двери, оглянулся на Бобби. — Так ты идешь или нет?

Бобби пошел за ним, бросив на мать упрямый взгляд, как бы говоря, что ее «пожалуйста» не действует на него.

Алисе ничего не оставалось, как смотреть им вслед.

— Будьте осторожней! — крикнула она им вдогонку, и они вышли. Хлопнули дверцы, машина взревела и с жалобным воем понеслась к шоссе. — О господи! — вздохнула она. — Как думаешь, ничего не случится?

— Конечно нет. Что ты имеешь в виду?

— Хорошо, но куда они поехали? Он даже не сказал куда.

— Не знаю. Может, просто прокатиться. А может, навестить друзей. У Оуэна куча друзей в городе. На твоем месте я бы совершенно не волновалась.

— Да, но ведь он… думаешь, он способен аккуратно вести машину?

— То есть?

— Ну, сама знаешь. Он же сильно пил.

Эва встала и принялась собирать тарелки.

— Он очень даже в состоянии вести машину, — сказала она. — Так что ты несешь чушь.

Она понесла тарелки на кухню. Когда она через минуту вернулась, лицо у нее было хмурое; Алиса еще с детства помнила, что это означает угрозу. Сейчас это означало, что Эва больше не намерена терпеть всякий вздор и готова взорваться, что подействовало на Алису так же, как в детстве, — заставило первой броситься в бой.

— Он пьет, и тебе это известно, — сказала она, вставая для большего эффекта. — Он пьян каждый вечер, и даже когда не пьян, он отвратителен — груб, глуп и отвратителен.

— Он мой муж. Не позволю тебе говорить о нем в таком тоне. — Но это прозвучало скорее не как «не позволю», а «не хочу».

— Он отвратителен. Я ненавижу его, никогда в жизни никого так не ненавидела, и рада, что сказала это тебе. Ненавижу! Ненавижу его!

— Алиса! Прекрати сейчас же. У тебя истерика. Я тебя больше не слушаю…

— Ха! Истерика! Ты еще увидишь, какая у меня истерика. Если мальчик не будет здесь через полчаса, я звоню в полицию!

— Ты ничего такого не сделаешь. Все, я тебя не слушаю.

— Нет, ты будешь слушать. Я очень долго молчала. Твой муж животное, слышишь меня? Животное. Знаю, ты вышла за него только потому, что больше не за кого было, но ты совершила глупость! Он животное!

Пожалуй, лучше напоследок не скажешь, так что она быстро ушла к себе и захлопнула дверь. Но Эва поспешила за ней, толчком распахнула дверь и глядела на нее, кипя гневом.

— Ты пожалеешь об этом, Алиса. Никогда не прощу тебе таких слов.

Ссора продолжалась долго; они вернулись в гостиную, потом перешли на кухню и снова в гостиную.

— …И подумай, — говорила Эва, — ты подумай, сколько мы сделали для вас. Чем я и Оуэн пожертвовали, чтобы у вас был дом!

— Ненавижу твой дом! Обещаю, что завтра же покину его! Ни дня не останусь в этой лачуге!

Кончилось тем, что они свалились без сил каждая в своей комнате, и в доме воцарилась тишина, а они лежали, рыдая и прислушиваясь, не раздастся ли шум вернувшейся машины.

Была почти полночь, когда они наконец услышали ее. Звук мотора заставил Алису сесть, потом встать с кровати; она подошла к закрытой двери и стала напряженно вслушиваться. С отвращением услышала тяжелые шаги Оуэна, прошедшего мимо двери, потом шаги Бобби. Она приотворила дверь и в щелку шепотом позвала его.

— Ну что еще? — откликнулся он.

— Ничего. Просто зайди на минутку, пожалуйста. — Когда он вошел, она крепко обняла его, потом отпустила и спросила: — Куда он возил тебя?

— Да никуда особенно. Сначала мы поехали в придорожный бар, где были его знакомые, и он болтал с ними какое-то время. После поехали в другой бар и поиграли там в пинбол.

— Он пьян?

— Да не так чтобы очень. То есть — ты понимаешь — не больше, чем обычно.

— Ну, хорошо, что ты наконец вернулся. Послушай, дорогой: я хочу, чтобы сегодня ты поспал у меня.

— Здесь? Зачем?

— Можешь перенести свою кровать?

— Она слишком большая. Зачем ты хочешь, чтобы я?..

— Ладно, не важно. Ляжешь на моей кровати, а я — на полу.

— Но зачем? Что случилось?

— Просто сделай, как я прошу. Не желаю, чтобы ты сегодня спал там, вот и все. Чтобы был рядом со мной.

В конце концов она уговорила его лечь б постель и, когда он лег, вытянулась на ковре и укрылась одеялом. Жесткое ложе соответствовало горькому чувству, которое она испытывала, но под утро она проснулась от холода и ломоты во всем теле и забралась к Бобби. Он был такой теплый, а кровать такой мягкой, что она снова принялась плакать и прижалась к нему. Он проснулся и напрягся в ее объятиях.

— В чем дело?

— Ни в чем, прости, что разбудила, дорогой. Спи.

Она снова проснулась от жаркого утреннего солнца, бившего в лицо; Бобби уже встал, оделся и сидел в кресле, глядя на нее.

— Который час, дорогой?

— Не знаю, чуть больше восьми. Так что все-таки случилось?

Она села в постели, настроение у нее было непримиримое после того, как спала одетой.

— Мы с Эвой вчера вечером страшно поругались, — объяснила она. — Я не хочу ее видеть. Давай дождемся, пока она не уедет на работу.

— Но она сегодня не работает. Сегодня суббота.

— Верно, совсем забыла. Все равно, побудем здесь. Ты не против?

— А завтрак?

— Я не голодна. А тебе схожу принесу чего-нибудь, когда пойму, что их нет на кухне.

— Хочешь сказать, что собираешься сидеть здесь? Смысл-то какой?

— Милый, прошу, не мучай меня вопросами. Просто делай, как тебе говорят.

— Ладно. — Минуту он сидел с тревожным видом, потом спросил: — А все-таки, из-за чего вы поругались?

— Сама не знаю. Из-за всего. — Она подошла к комоду и попыталась перед зеркалом привести в порядок волосы. — Они сейчас на кухне? Как по-твоему?

— Вряд ли. Кажется, они в гостиной. Не уверен.

— Подождем, чтобы уж наверняка. Ты можешь пойти в туалет, если нужно.

— Я уже ходил.

Одна из дверей в ее комнате выходила в туалет, откуда можно было попасть в коридор и дальше в кухню. Она на цыпочках подошла к двери в коридор, постояла, прислушиваясь, и осторожно вышла. Никого — ни в коридоре, ни на кухне. На плите стоял кофейник, еще теплый, она дрожащими руками налила себе чашку, потом нашла коробку овсяных хлопьев, миску и немного молока и отнесла все это через туалет Бобби. Он с жадностью проглотил хлопья, а закончив, спросил:

— Мы так и будем прятаться весь день?

— Мы не прячемся, дорогой, мы просто не общаемся с ними. Мы сами по себе, а они сами по себе.

Некоторое время спустя они услышали шаги Эвы, приближающиеся к их двери; Алиса напряглась. Дверь не запиралась: Эва могла войти не спросясь, если бы захотела, но она остановилась и постучала. Потом раздался ее голос, мрачный и одновременно смущенный, словно она не забыла вчерашнее, но хотела бы примирения.

— Алиса? С тобой все в порядке?

Алиса не ответила и приложила палец к губам, чтобы и Бобби молчал.

— Бобби у тебя?

Они по-прежнему молчали, и шаги удалились, но скоро вернулись.

— Алиса, — позвала Эва, — Оуэн едет в город за покупками. Тебе не надо чего привезти?

Они опять не ответили, хотя Бобби растерянно улыбнулся, показывая, что считает это глупым. Оуэн уехал. Алиса почувствовала облегчение, оттого что его нет дома, и почти готова была поговорить с Эвой, пока он отсутствует.