— Вы, кажется, жаждали любовных утех, господин Крауфер? — он подошел ближе и, положив револьвер в карман, толкнул Эштона в грудь, подсекая ноги и снова заламывая. Терпеть сейчас его возмущения и сопротивление было бы губительно для решимости Герина в последний раз угодить Мирэне:
— Я буду рад доставить вам это удовольствие.
— Нет! Немедленно…
Это было как кошмар — кошмар, где вас неумолимо настигают, а вы не можете пошевелить ни пальцем в свою защиту. Или убежать. Эштон еще хотел что-то сказать, когда его повалили на пол и начали с нетерпеливой грубостью сдирать штаны — что-то о том, чтобы не смел, иначе… Но глаза его встретились с глазами Герина, и господин директор подавился несказанными угрозами: своеобычное ледяное отвращение на лице его секретаря сменилось теперь ледяной же жестокостью. Эштон даже взмок от мгновенно прошившего его страха.
Нижняя половина его туловища была оголена, он даже не упирался, когда его перевернули кверху задницей и вздернули на колени. В сжавшийся анус сразу же ткнулись членом, и Эштон рвано выдохнул от боли.
— Черт, не лезет, — процедил Герин, после третьей безуспешной попытки. — Вы что, не можете расслабиться?
— Не могу, — рассердился он. — А вы не можете мне помочь?
— Я не собираюсь лезть вам туда пальцами!
— Хотя бы смазкой попробуйте воспользоваться, — выдавил Эштон. — Я к вам был гораздо снисходительнее.
— Какая еще к дьяволу смазка?
Эштон истерично хихикнул, доставая пузырек из кармана: неужели Герин настолько не замечал, что с ним делали?
— Предлагаете растянуть вас этим? — прохладное стекло прижалось к его горящей заднице, и Эштон дернулся, уходя. — Не извивайтесь!
— Вы издеваетесь?! Смажьте меня и себя маслом.
Герин засмеялся:
— Ну, простите, дорогой, согласен, идиотская была шутка… Смажьте все сами.
От невероятного унижения поджимались пальцы на ногах, а мускулы сотрясала мелкая дрожь.
— Потрясающе… вы меня насилуете и заставляете заботиться об удобстве этого насилия…
Он вылил масло на ствол Герина и несколько раз провел ладонью, размазывая. Потом, морщась, запустил руку под себя. Дойстанец с любопытством следил за ним.
— О вашем удобстве в первую очередь. И я вас не насилую, а просто желаю соответствующе отблагодарить.
— Не извольте… ох!.. — его снова развернули и насадили. — Беспокоиться… Я и так… обойдусь…
С маслом дело пошло живее — Герину удалось протиснуться почти на всю длину. Он не стал ждать, пока болезненно вскрикнувший Эштон привыкнет, сразу начал шершаво толкаться. Эштон, конечно, уже имел подобный опыт, правда давно и всего три раза. И сейчас он изо всех сил старался расслабиться и изогнуться поудобнее, вспоминая те разы. Механически-равнодушные движения любовника не позволяли получить никакого удовольствия.
— Господи, вы трахаетесь также отвратительно, как и сосете.
— Ваши комментарии абсолютно неуместны, — недовольно заметил Герин и шлепнул его по ягодице. Но не рассчитал силы — Эштон соскочил и упал бы на бок, если бы его не поддержали под живот. Это было последней каплей: всхлипнув, он попробовал вырваться. И снова был скручен.
— Пожалуйста, — прошептал он. — Пожалуйста, оставьте меня.
— Вот почему вы каждый раз плюете мне в душу, когда я пытаюсь проявить свою любовь?
— Что за бред вы все время несете…
Герин уткнул его лицом в ковер и поднял за бедра, снова пристраиваясь. И опять умудрился соскользнуть, попал лишь со второго раза, помогая себе пальцами. Пара толчков и снова остановка.
— Проклятье, Эштон, из-за ваших выкрутасов у меня упал.
Эштон скорчился на полу, наблюдая, как Герин, страдальчески сведя брови, вытирает член салфеткой и пытается возбудить себя.
— Вы, кажется, намедни хвастались своим искусством сосать? — он дернул бывшего начальника за ногу, подтаскивая поближе. — Давайте, продемонстрируйте.
Эштон смирился с этим театром абсурда, он послушно подполз и обхватил губами член Герина. Возбуждать пришлось долго, словно тому тоже не доставляло удовольствия происходящее. Зачем же он это делает? Наконец, плоть под его губами налилась кровью, и Герин поставил его в свою любимую, судя по всему, позу. Пару минут он снова терпел саднящие фрикции и пытался притереться.
— Чтоб вас! Опять упал…
— У вас вообще стоял когда-нибудь нормально? — Эштон тоже бессильно упал — на пол, но был снова вздернут кверху.
— У меня прекрасно всегда стоит! Я же не виноват, что ваша тощая задница — настолько асексуальное зрелище.
— У меня не тощая задница! И вас никто не заставлял в нее лезть!
— Ладно… пойдемте в душ…
В душе Эштон снова стоял на коленях, под горячими струями, делал минет. Потом упирался лбом в бледно-розовый мрамор, а руками цеплялся за бронзовые краны. Их одинаковый рост оказался очень удобным в позиции стоя — движения Герина стали порождать истому и тяжесть внизу живота. Он поворачивал голову и ловил отражение взгляда любовника. Тот сосредоточенно трудился, следя за реакцией на свои действия. Наверно, его задели слова Эштона, и теперь он старался показать себя во всей красе, доставить удовольствие. Глаза его немного смягчились, уже не смотрели так сурово, на дне их плескалась холодная усмешка, и Эштону снова казалось, что он проваливается и летит, кончая.
После ванной Герин связал ему руки полотенцем (“Это чтобы у вас не возникло новых интересных идей, Эштон”) и потащил в кровать.
Эштон замучено вытянулся на постели, задницу немилосердно саднило. Герин упал рядом, развернул его к себе спиной, прижался, опуская руку на пах. Эштон вздрогнул всем телом: неужели опять? Но его не стали больше терзать, дыхание Герина практически сразу стало размеренным, щекоча его шею. И Эштон еще некоторое время лежал без сна, нежась в объятиях своего мучителя.
========== Часть седьмая: Как прощаться ==========
Всю ночь Герину снился барабанный бой. Пару раз он просыпался, почувствовав шебуршание Эштона, сжимал того покрепче — поперек рук, поперек тела, чтоб не вздумал вырываться и избавляться от пут. Эштон затихал, и он снова растворялся в зловещем крещендо.
В ту ночь, когда легкая ладошка Эйлин избавила его от кошмаров, видения навсегда покинули его, с тех пор ему снилась только музыка. Торжественные оперы, с пафосом вещающие о гибели богов, легкомысленные южные песенки, срывающиеся вдруг в один бесконечно повторяющийся аккорд, церковное пение, переходящее в визг. А теперь вот варварские мелодии с Черного материка — когда-то ему довелось скитаться и там в поисках древних гробов.
По привычке он проснулся ровно в пять, приподнялся на локте, заглядывая в лицо Эштону. Тот лежал на спине, сложив связанные руки на груди, и смотрел на него блестящими глазами.
— С добрым утром, господин Крауфер, как спалось? — он освободил запястья Эштона, и тот принялся осторожно разминать их.
— Премерзко, господин Штоллер… И вас с добрым утром.
Герин, подхватив свою одежду, отправился за свежим бельем. Пиджак оттягивало револьвером. Эштон уже был в ванной, когда он заявился туда, они соприкасались закатанными рукавами рубашек, стоя рядом у умывальника, и молча передавали друг другу крем для бритья, избегая встречаться взглядами в зеркале. На покрытых нежно-золотистым загаром руках Эштона виднелись отпечатки материи — едва заметные на одной и черно-синие на другой, поврежденной и опухшей.
С ленивым равнодушием Герин ждал, когда же будет произнесено сакраментальное: “Подите вон”. Но начальство все медлило с увольнением, в полной тишине они дождались горничную с каталкой, судками и пышной попкой. И Герин улыбнулся, одобряя ее попку, а Эштон дал на чай, скользнув безразличным взглядом.
Так же не глядя друг на друга, они позавтракали, за окном в полумраке шуршал дождь, Эштон закурил. И наконец Герин решил разбить эту хрустальную тишину:
— Полагаю, я должен попросить у вас расчет?
Эштон вздрогнул:
— Вы желаете уйти?
— А вы желаете, чтобы я остался?
