- Я тебе верю. Я знаю, что ты сможешь уберечь меня. Я помогу тебе. И плевать мне на Рождество, даже если мы проведем его на руинах этого дома. Я просто хочу, чтобы ты тоже мне верил. Хотя бы немножко. - Мой голос так жалко дрожит, слезы, застывшие в глазах, размывают окружающую обстановку, и я только всхлипываю, когда ты все же обнимаешь меня, гладишь по волосам, шепчешь что-то наподобие “дурочка, маленькая дурочка. Моя.”, целуешь в висок. А потом ты смотришь на меня абсолютно серьезно и хриплым голосом произносишь:

- Хорошо. Давай попробуем.

***

Мои пальцы дрожат как в лихорадке, когда я кладу их на основание кинжала. Но спустя мгновение ты обхватываешь мои руку, переплетаешь наши пальцы, и я немного успокаиваюсь. Конечно же, первая на очереди твоя сестра. Ребекка. Я знаю, что к ней у тебя самое трепетное отношение, и еще я ощущаю, что она ни за что не примет меня. Но со своей стороны я могу пообещать, что буду делать все возможное, чтобы заслужить хотя бы лояльность со стороны твоей семьи.

- Возможно мы пожалеем. - Ты говоришь тихо, поглаживая венку на моем запястье.

- Я знаю.

- Возможно мы делаем глупость.

- Я знаю.

- И вообще они все очень… разные.

- Я знаю. Клаус, давай сделаем это. Я не передумаю. В конце концов никто не мешает нам заколоть их обратно, если будут чересчур действовать на нервы. - Я пытаюсь пошутить, но получается неуклюже, поэтому я делаю последний глубокий вдох и добавляю: - На счет три. Считай ты.

- Один. Два. Три.

Кинжал выходит легко, как нож из масла, и я спешу отстраниться, ведь нужно успеть вытащить оружие еще и из твоих братьев, пока Ребекка не очнулась. Я, конечно, малодушная и трусиха, но первую бурю я предпочитаю переждать где-нибудь подальше. Не стоит забывать, что из всех присутствующих в этом доме, я единственная, кого можно убить окончательно.

***

Япония, Токио, 2020 год, май, 02.02

- А я говорил, что идея глупая. Это принесло только проблемы. - Я тяжело вздыхаю, пытаясь абстрагироваться от твоих поцелуев, на которые ты отвлеклась.

- Ничего подобного. В итоге у тебя есть любящая семья. И у меня она есть. Я, конечно, никогда не мечтала о друзьях-психах, но что поделаешь. Это еще один повод, чтобы ты наконец-то согласился, что я тебе нужна. Не каждую девушку одобрит Бекка. Я добилась этого путем огромных потерь и нескольких лет. - Ты говоришь медленно, часто прерывая слова чередой коротких, влажных поцелуев. Я ощущаю твои прохладные губы на груди, потом ты проводишь языком по животу, ниже, к основанию джинсов, я ощущаю, как твои пальцы касаются возбужденной плоти сквозь ткань, и задаю наиболее интересующий меня вопрос, пока еще в состоянии говорить:

- Где ты провела четыре месяца? - Ты вздыхаешь, поднимаешь голову так, чтобы наши глаза были на одном уровне и шепчешь:

- Ты все-таки хочешь говорить? Тебе мало того, что я признаю свою зависимость от тебя? Ладно. Но торопить события мы не будем. Вспомним месяцы, которые я прожила с твоей семьей. Или лучше припомним твою необоснованную ревность меня к твоему брату? Впрочем, давай по порядку… - Ты отстраняешься и снова погружаешься в воспоминания, а мне ничего не остается, кроме как покорно выслушать о тех событиях, которые едва не привели нас к фатальному концу…

========== Глава 28. Красным по белому ==========

У меня приступ психоделического настроения, поэтому глава получилась слегка странной. Сразу прошу прощения.

Франция, Париж, 2012 год, декабрь

Утро перед Рождеством начинается для меня с внезапного пробуждения от пронзительных криков, раздающихся где-то внизу. Сначала я с ужасом думаю, что это ты, ведь твои привычки не меняются, и ты до сих пор часто питаешься живыми людьми, хотя и не заставляешь делать это меня, по молчаливому компромиссу, установленному нами. Но потом я осознаю, что ты никогда бы не сделал этого сегодня, в день, когда мы впервые решили не игнорировать праздник Рождества. Поэтому я устало откидываюсь на подушки, протираю болезненно покрасневшие глаза и сжимаю пальцами виски, стараясь избавиться от пульсирующей боли в голове, которая ярко напоминает о бессонной ночи, проведенной в безумии и какафонии “знакомства” с твоей семьей. Честно говоря, я всегда думала, что ты преувеличиваешь, когда говоришь, что твои родственники - чокнутые социопаты, но эта ночь развеяла все мои сомнения, и я с ужасом думала о гостиной на первом этаже, которая сейчас напоминает огромную свалку, с многочисленными вмятинами в стенах и ковром из деревянных щепок, совсем недавно бывшими дорогой мебелью. На меня обратили внимания лишь когда с потолка свалилась огромная люстра и хрустальной россыпью усыпала мрамор пола, чем окончательно закончила последние штрихи в картине массового разрушения. Ты представил меня просто “Кэролайн”, никак не обозначив мое место ни в этом доме, ни в твоей жизни. Ребекка сразу усмехнулась, и было столько оскорбительно в этой усмешке, что я уже открыла рот, чтобы ответить хотя бы какой-то банальной колкостью, но меня прервал Элайджа, тем самым избавив от позора. Ведь действительно, что бы я сказала? Кто я тебе? Я ведь сама этого не знаю.

Я встряхиваю головой, чтобы прогнать воспоминания, и прислушиваюсь к женскому визгу, который уже звучит фальцетом, режа слух. Интересно, кто это так развлекается? Я тяжело вздыхаю, потому что ничем не могу помочь. Я мирюсь с твоими привычками и пристрастиями твоей семьи, ты же позволяешь мне сохранять душевное равновесие и питаться донорской кровью.

- Проснулась? Доброе утро. - Ты выходишь из ванной, протирая полотенцем влажные волосы, и я невольно улыбаюсь, так трогательно ты выглядишь сейчас. - С Рождеством. - Ты недовольно хмуришься, и я заливаюсь веселым смехом, настолько тяжело дается тебе это простенькое поздравление.

- Вообще-то правильнее поздравлять завтра утром или хотя бы сегодня ночью, но все равно спасибо. Тебя тоже с Рождеством. - Я обнимаю тебя за шею, целую в губы, провожу рукой по мокрым прядям на затылке, но резко отстраняюсь, когда крик внизу сменяется звуком битого стекла. - Хм, там что еще осталось что-то бьющееся? И вообще, Клаус, может можно как-то попросить их, чтобы они… не мучили их так. - Я прикусываю губу, нервно оглядываясь на дверь, а ты тяжело вздыхаешь, ворчишь что-то неразборчивое, а потом уже связно говоришь:

- Я попробую, Кэролайн. Но не обещаю. Я не могу изменить их и не хочу. Пойми меня правильно, для меня это более понятно, чем твое упорное желание питаться кровью из пакета.

- Ладно, давай не будем говорить об этом. Пожалуйста. Я не хочу дискуссий сегодня. Пойдем поздороваемся, что ли? - Я вымученно улыбаюсь, поднимаюсь с кровати и неспеша одеваюсь, оттягивая момент очередной встречи с твоей семьей.

***

Красное на белом. Узоры, зигзаги, полосы, символы и вычурные иероглифы. Вся стена - красное на белом - возможно и красиво, какой-то извращенной красотой, безумной и жестокой, но я не могу оценить художественные способности твоей сестры, потому что к горлу подкатывает тошнота, и я зажимаю нос пальцами, чтобы не чувствовать этот горько-соленый запах крови, которую Ребекка использовала вместо краски. Она сидит на корточках, длинными пальцами сжимая руку девушки, которая лежит у ее ног, невидящим взглядом смотря в потолок. Твоя сестра водит окровавленным запястьем жертвы по снежной белизне стены, и тонкие потеки складываются в древние руны, слова, которые мне не суждено понять. Я лишь смотрю на плавные линии зачарованно, смотрю на платье Ребекки - красное на мраморной бледности кожи, на рубиновые брызги на светлых локонах. Она - это ты. Твое воплощение, твой образ и твое подобие. Твоя сестра. Кукла. Я знаю, что когда-то она была иной, но сейчас она такая, как хотел ее видеть ты. И эта стена, белая когда-то, сейчас переливается розовым, красным, алым, рубиновым и пурпурным - пороком и ненавистью. Твоим цветом. Твоими эмоциями, которые ты укоренил в своей сестре. И сейчас мне хочется плакать, потому что я вижу в Ребекке твое воплощение и, кажется, даже слышу твой хриплый голос, которым ты когда-то увещевал меня, что я хищник, и я должна получать удовольствие от смерти и агонии невинной жертвы. И я получала, я тоже рисовала красным на былых белых и правильных принципах, но больше я так не делаю. Я достаточно сильна, чтобы сама сделать выбор. Поэтому я вырываю руку из твоей ладони и произношу надтреснутым голосом: