Лигум почему-то сразу подумал про майора Пличко, но на самом деле хардера вызывал Райтум Лингайтис.
— Что случилось? — спросил Лигум, поднеся к губам браслет.
— Она исчезла!.. Я перевернул уже вверх дном весь город, но ее нигде нет!.. Как вы считаете, стоит объявить всеобщую тревогу и поднять народ на поиски?.. Может быть, она еще жива?!..
— Кто — «она»? — осведомился хардер. Он невольно вспомнил японца Охиро Адаяму из третьей группы. У того вечно были нелады с русской грамматикой — в частности, он считал, что все слова, оканчивающиеся мягким знаком, относятся к женскому роду:
«Моя портфель — она такая удобная», или: «Рояль — такая черный инструмент». — Кого вы имеете в виду, Райтум?
Учитель многословно и эмоционально пояснил. Под местоимением женского рода третьего лица он, оказывается, имел в виду ту самую вдову Паульзен, продолжающую дело постройки судов на клевезальской земле. Расставшись с Лигумом, Лингайтис некоторое время провел в мэрии, а потом, вместо того, чтобы пойти домой, решил навестить вдову-судостроительницу. Было у него какое-то нехорошее предчувствие на ее счет. И предчувствие это полностью оправдалось. В домике вдовы на стук и звонки в дверь никто не отвечает, признаки какой-либо жизни отсутствуют. Опрос соседей показал, что госпожа Паульзен никуда в последние пять часов не выходила и едва ли собиралась куда-то выходить. Поиски, «перевернувшие Клевезаль вверх дном», как выразился Лингайтис, результатов не принесли. Выяснилось, правда, что за час до того, как из домика вдовы вышел неизвестный в тренировочном костюме, госпожа Паульзен заказала пиццу по автоматической линии, и дежурный оператор клянется, что сделала это она лично… Если так, то, значит, человек, покинувший домик госпожи Паульзен на глазах у хардера, каким-то образом причастен к ее таинственному исчезновению!..
— Вы уверены, что проверили все места в городке? — не без ехидства поинтересовался Лигум у врио мэра.
— Абсолютно?
— А Клуб?
Учитель долго не отвечал, потом сконфуженно проворчал:
— Причем здесь Клуб? Старушка никогда не заглядывала туда. Она вообще была противницей общественных времяпровождений. Насколько мне известно, она любила сидеть в кресле с вязанием и кошкой на коленях…
— Хорошо, хорошо. Вы правы, ее все равно тут не было: я только что оттуда… Где вы сейчас?
— Возле мэрии.
— Вы осмотрели домик пропавшей без вести?
— Но каким образом я мог бы попасть внутрь? — с возмущением ответил вопросом на вопрос Лингайтис. — Дом закрыт изнутри!..
О, господи!.. Лигум мысленно призвал себя запастись терпением. Ему вдруг стало ясно, что в этом идиллическом уголке ему еще придется столкнуться с такими проблемами, которые лично для него никакой проблемы представлять не будут.
Впрочем, это вполне объяснимо. Когда социум состоит из сплошь порядочных и морально уравновешенных людей, когда реальные проблемы отсутствуют, потому что выжигаются каленым железом в самом зародыше, тогда неизбежно придумываются игрушечные проблемки, этакие этические игры в крестики-нолики…
— Ладно, ждите меня там, где стоите, — сказал он временному мэру. — И будет совсем неплохо, если вы раздобудете где-нибудь ха-ароший стальной ломик!..
Стояла прекрасная теплая ночь. От Озера по-прежнему дул слабый ветерок. В небе заговорщицки мигали звезды. Вокруг домиков бегали неясные тени, создаваемые игрой света от фонарей освещения, и в целом окрестный пейзаж был как на картинах модного пару лет назад во всем мире Гельта Виханского.
Компкард предупредил Лигума о том, что пора подзарядиться. Не останавливаясь, хардер достал из специального футлярчика, вшитого в рукав комбинезона, электронную таблетку-аккумулятор и проглотил ее, не жуя. Вскоре по всему телу разлилось приятное тепло, и сразу исчезли куда-то голод и усталость, а захотелось пуститься бегом и нестись в бесшумном размеренном беге километров пять по пересеченной местности, а потом еще долго баловаться с тяжеленной штангой в спортзале… Но, конечно же, удовлетворение подобного желания сейчас было бессмысленной тратой сил.
Чтобы сократить путь, юноша полез в узкую щель между двумя домиками, на крыше которых гигантскими морскими ежами торчали антенны энергоприемников, но вскоре ойкнул, потому что ноги и открытые до локтей руки обожгло огнем. Он подсветил себе инфравспышкой и увидел, что движется по некоему подобию Саргассова моря. Но заросли оказались не водорослями, а одичавшей до первобытного состояния крапивой.
Учитель неподвижно ждал Лигума на крыльце домика вдовы Паульзен. Никакого ломика он, конечно же, не нашел.
— Ну что, станем непрошеными гостями? — спросил его хардер и, не дожидаясь ответа, навалился на дверь. Дверь была заперта.
Юноша бросил взгляд на окна, но сзади раздался голос учителя:
— Электронная защита. Не пробить.
Лигум отошел от двери на пару шагов, закрыл глаза, сосредоточиваясь, а потом одним страшным, вобравшим в себя всю накопленную им энергию движением ударил в то место, где должен был находиться электронный замок. Дверь удивленно крякнула и, распахнувшись, ударилась о стену прихожей, повиснув на одной створке. О новинках сигнализации в Клевезале, видимо, знали только понаслышке, потому что никаких пакостей вроде срабатывания ультразвуковой глушилки или плазменной слепилки не последовало. Даже какой-нибудь захудалой мегадецибеловой сирены здесь и то не было!..
— Электронная защита, говорите? Х-хы! — усмехнулся Лигум, подражая герою любимого в Академии кинофильма более чем вековой давности. Фильм почему-то назывался «Белое солнце пустыни», был он ни голо и даже ни стерео, а двумерно-плоскостным, и речь в нем шла о таких давних временах, что кое-кто — особенно из слабаков по части истории — уже и не понимал многих реалий картины, но так повелось, что для хардеров это была культовая вещь. — Прошу! — Он с трудом удержался от шутовского поклона с простиранием руки в направлении зиящего чернотой дверного проема.
Он полагал, что сейчас учитель Лингайтис будет долго ныть по поводу несанкционированного вторжения в чужую частную жизнь, и тогда придется его уговаривать, как маленького, что так нужно, что иначе нельзя, и только после долгих уговоров он осмелится шагнуть через порог. Но временный мэр не возражал и целеустремленно двинулся внутрь дома.
Самое интересное начнется, если старуха видит десятый сон в своей спальне, подумал юноша. Попробуй объясни ей, что мэр уже записал ее в покойники!.. На всякий случай он покричал старательно в темноту:
— Госпожа Паульзен! Вы дома?.. Эй, есть там кто-нибудь?
Никакого ответа.
Пользуясь инфравспышкой Лигума как фонариком, они преодолели узкую прихожую и оказались в холле, где хардер нашел пульт управления и включил притушенный свет, исходивший от настенных панелей, во всех помещениях. Помещений был стандартный набор: кухня, где на столе красовалась нетронутая пицца; кладовая, две спальни с одинаковыми кроватями на воздушной подушке; наконец, холл и гостиная. Всё везде было в идеальном порядке, никаких следов борьбы, в холле на кресле лежала теплая шаль, в которую куталась хозяйка дома, а на специальном журнальном столике — спицы, на которые было нанизано нечто весьма пушистое… Общее впечатление у Лигума и его спутника было таким же, как у тех, кто первым поднялся на борт пресловутой шхуны-призрака «Мария-Селеста»: всё на своих местах, и видно, что люди только что были здесь, потому что еще дымятся оставленные трубки и чайники в кают-компании не успели остыть, но на борту никого нет — ни живых, ни мертвых…
У Лигума появилась настойчивая мысль, что судостроительница все-таки засиделась где-нибудь у подруг или решила наведаться с инспекционными целями на судоверфь.
Для очистки совести он открыл дверь чуланчика в закутке между кухней и холлом и удержался от невольного вскрика, только задействовав все приобретенные в Академии навыки самообладания.
Большая рыжая кошка с белыми пятнами на шерстке была пригвождена к деревянной стене чуланчика необычным предметом, который Лигум вначале принял за кухонный нож. И только потом хардер разглядел, что бедное животное, под которым успела натечь лужа крови, было пронзено насквозь так называемым «тихим убийцей» — метательным виброножом, который впервые был массово применен еще в ходе Пандухского конфликта этак в двадцать восьмом году. Оснащенный самонаводящейся головкой и блоком коррекцией полета к цели, этот «тесак» воплощал в себе сочетание холодного и огнестрельного оружия. Попадание его даже во второстепенные точки тела жертвы вызывало длительную агонию, которую можно было прекратить только одним путем — пристрелить пострадавшего. Использовать вибронож для убийства кошки мог бы только садист-убийца. Или Супероб, которому наверняка было до лампочки, как себя будет чувствовать существо, пронзенное в районе желудка острейшим лезвием, покрытым специальным составом, препятствующим свертыванию крови…