— Колдуна взять живым! — негромко, но отчётливо приказал Паолос.

С ведьмой никто церемониться не собирался. Лука пробежал яростным взглядом по тем, кто стоял вокруг него, лишь на секунду задержавшись на Жераре и Лавеле, и слегка поморщившись при виде Йохана Шварца.

— Стойте.

Голос Лукреция Горгенштейна был так же негромок, и не менее убедителен, чем у Паолоса. И, как ни странно, святые псы на самом деле несколько замешкались.

Паолос поднял руку, давая знак своим людям помедлить.

— Говори, маг.

— Я уверен, что вы в курсе, что город сейчас погружается в смертельные чары, — медленно начал Лукреций. — То, что вы смогли добраться в сам эпицентр и выжили, говорит о том, что вы неплохо подготовились.

— Нас защищает вера, — несколько пафосно ответил глава ордена святого огня.

Лукреций, не удержавшись, нервно хихикнул, но увидев, как напряглись псы инквизиции, посчитавшие, что колдун глумиться над их верой, тут же принял серьёзное выражение.

— Да. А ещё с вами два мага, один из которых точно неплох, — небольшой, ироничный кивок в сторону Жерара. — Раз он с вами, то наверняка, вы достаточно доверяете ему. Полагаю, он тот, кто сможет подтвердить или опровергнуть мои слова.

— Так говори же, не тяни времени. Тебе это не поможет. О проклятии, которое ты обрушил на город, мы уже знаем, — рявкнул Паолос. — Мы займёмся им после того, как решим проблему с тобой. Возможно, лишив тебя силы, мы сможем уничтожить и твоё проклятие.

— Дело в том, добрый господин, что это проклятие совсем не моё, — осторожно произнёс Лукреций, глядя прямо в глаза Паолоса. — Его составила ведьма. Медея Орфа. Вы слышали это имя, господа?

— Я слышал, — ответил Шварц. — Точнее, читал. Старейшая ведьма Гортензы. Многоликая Змея, так прозвали её. Так ты находишься с ней в сотрудничестве?

— Мы просто знакомы, — обтекаемо ответил Лукреций. — Но… после того, что произошло сегодня, мы с ней явно никогда не станем друзьями.

— Разве не она пыталась освободить тебя?

— Не ради меня самого, поверьте. Насколько я понимаю, она заранее планировала обрушить на этот город все беды мира. Мне жаль, что я не смог остановить её. Но я могу попытаться исправить тот вред, что она нанесла городу… и ещё нанесёт. Гниль… проклятие, только начало распространяться по городу. Но через полчаса-час оно достигнет нужной концентрации, и тогда люди начнут умирать. Выживут единицы — в основном маги — колдовской братии легче справиться с насылаемым внушением, чем остальным. Ну и может быть несколько искренне верующих — ваш бог на самом деле вас защищает… Все остальные погибнут в муках и отчаянии. Но могу вам помочь. Остановить распространение гнили здесь и сейчас, пока не стало слишком поздно.

— И за это ты попросишь свободу себе и ведьме? — презрительно спросил Паолос.

Лукреций переглянулся с Делией.

— Нет, — наконец сказал он. — Вы всё равно не отпустите меня. Нет. Я попрошу только немного времени для снятия проклятия. И… пока я буду над ним работать, вы позволите моей спутнице уйти, и не будете её преследовать её. Только фору прошу я для неё, и ничего больше.

— Тройгар?

Маг в зелёной сутане, до этого мрачно бродивший вокруг, и бормотавший что-то себе под нос, встрепенулся.

— Я не так уж хорошо разбираюсь в подобных заклинаниях, но в одном чернокнижник прав. Заклинание самоподдерживающееся — схватим мы чернокнижника или нет, но оно продолжит работать. И как его снимать, я не в курсе.

— В нашей вере — спасение, — пробормотал один из инквизиторов, нервно сжимающий руках копьё.

— Вы знаете, я кое-что выяснил про природу ваших… способностей. Вы, конечно, может неплохо противостоять тёмной магии, но… тут вы уже опоздали. Зараза уже расползлась, и вам не успеть её остановить, — пугающе уверенно проговорил Лукреций.

— Ты же не врёшь, да? — дрогнувшим голосом спросил Лавель.

— К сожалению, нет… брат.

Те, кто не был в курсе родства Лавеля с чернокнижником, опасливо отодвинулись от молодого священника.

— Можете считать меня необъективным, — пробормотал Лавель Горгенштейн, — но я чертовски уверен, что он вполне честен.

— Ругаться служителю бога — как не хорошо, — едва заметно усмехнулся тёмный маг. — Решайте. Время уходит.

Паолос обернулся к задумавшемуся Жерару.

— Лекой? Ты, как и я, почувствовал, что воздух отравлен. Даже сейчас этот яд пытается отравить наш разум и сердца, возможно, влияя на наши поступки и рассуждения. Скажи, что ты видишь сейчас?

— Мне тоже неведомо то заклинание, что было использовано. Я знаю только, что это не Лука… — он чуть запнулся, поняв, как странно сейчас смотрится панибратство. — … Лукреций. Я видел, как тот учился магии, я знаю стиль его колдовства. Это не мог быть он. Не его след. Тот, кто творил подобную гнусную магию, скорее всего даже не обучался классическому стилю волшбы.

— Согласен, коллега, — неожиданно уважительно отозвался Тройгар.

Неожиданно вмешался Шварц.

— Я думаю, нам нужно согласиться на условие молодого человека. Он попытается снять проклятие, мы же в замен позволим той ведьме, что находится с ним, покинуть это место. Но не более.

Жерар Лекой замер, не отрываясь глядя на Паолоса — того, кто будет принимать решения. Он уже понял, как тот ненавидит магов, и не верил, что тот пойдёт на сделку. Но Паолом не спешил.

— Скажи, колдун, зачем ты хочешь помочь нам? Ради чего и кого? Мне сложно поверить, что тебе есть дело до жителей этого города.

Лукреций презрительно и зло ухмыльнулся.

— Поверьте, последние приступы человеколюбия у меня выбили ещё в вашем Дольхане. И ваши мерзкие рожи лишь только усугубляют моё желание ускорить ваше путешествие в ад. Но…

— Но?

Тёмный маг мазнул взглядом по Лавелю и тут же отвёл глаза. «Нет, нельзя здесь показывать свою слабость. Ведь есть и другая причина, не менее значимая».

— Мне отвратительны иеронимцы, скрывающие своё невежество и жестокость за маской добродетели. Мне претят енохианцы, погрязшие в самодовольстве и оправдывающие свой эгоизм верой. Но больше всего меня бесит Медея. Эта сука врала мне в лицо, а потом, вслед за остальными, использовала. Она осмелилась украсть мою силу! — Лука почти выплюнул эти слова. — Я не хочу, чтобы это сошло ей с рук. Пусть её план провалится. Я хочу своими руками принести ей поражение! Так что, вы согласны принять помощь от такого исчадия зла, как я, а, святоша?

— Да будет так.

Полученный ответ удивил пожалуй всех.

Едва ли кто-нибудь из присутствующих на самом деле мог понять решение Паолоса Доргарсона. Ведь не было секретом, что он ненавидел магов до глубины своей души. Слишком часто ему приходилось видеть, как из-за неосторожности или глупости магов умирали невинные люди. По мнению инквизитора, власть, которую давала человеку магия, была иллюзорна. Не маг владел силой, а она им. От того магам нельзя было доверять, и тем более — полагаться на них хоть в чём-то. Да и жалеть их было бессмысленно. Только уничтожать. И пусть официальная позиция Церкви была кардинально другой, Паолоса многие поддерживали, открыто или втайне.

Для Паолоса и ему подобных чернокнижник был опасной ядовитой змеёй, и следовало уничтожить не только его, но и весь его род, всю порченую кровь. Вот только сейчас инквизитор был вынужден заключить временный союз с Лукрецием Горгенштейном. Не доверяя его словам, не полагаясь на его силу. И всё же — идя на уступку собственным принципам. Нельзя, нельзя было повторять ошибок прошлого.

Не только Йохан Шварц слышал о Медее Орхе. Паолос, в силу своей должности и специфики ремесла тоже знал о старейшей ведьме Гортензы. Вот только если Йохан располагал только слухами и легендами, то инквизитор в своё время читал письменные и наиболее достоверные источники, которыми только обладала Церковь. Один из этих документов был единственной, не имеющей копию записью расследования произошедшего в Шелгоре. О спятившем некроманте, о Эльгеренте, пытавшемся его остановить. И совсем вскользь упоминалась в тех бумагах ведьма Медея, которую сочли пособницей тёмного колдуна. Вот только колдун то был — не то что Лука, тёмная лошадка с неизвестными способностями. Того колдуна выслеживали не один месяц, и знали о нём многое. И всё говорило о том, что некромант был не так уж силён, и уж тем более, не так хорошо обучен, чтобы наслать на город древнее проклятие. А значит, скорее всего, колдун был лишь ширмой, за которым стояла Многоликая Змея, ведьма Медея.