— Юность вечно куда-то спешит, не понимая, что самое важное обычно оказывается здесь и сейчас — протяни руку и возьми. Я слышала, ты спрашивал у Дели, как меня зовут. Местные обычно называют меня Белой гадалкой, но мне было бы приятно, если бы ты звал меня Медеей.

— Это языческое имя, не удивительно, что вы не хотите, чтобы его знали. Едва ли Церковь благосклонно бы к этому отнеслась, как впрочем, и к вашей профессии.

Осторожность в Луке борется с любопытством, и явно проигрывает. С гадалками ему дело ещё не приходилось иметь, а предсказания в Орхане не преподавали как лживую науку. Ведь известно, что всё в руках господа, и человеку не дано узнать будущее, а значит, эта Медеея — шарлатанка, дурящая простых горожан.

— Ты прав, Церковь к нам не очень снисходительна. Спасибо, дорогая, — Медея благосклонно кивает Делии, поставившей перед ней и Лукой поднос с бисквитами, чашками и чайничком. — Как, впрочем, должно быть и к тебе.

Лукреций опустил взгляд, делая вид, что его интересует плавающая чаинка в чашке.

— Магов не слишком любят, вы правы, но даже папа признаёт нашу полезность.

— А уж сколь снисходителен епископ Бромель! — в тон подхватывает гадалка. — Он весьма покровительствует тебе, насколько я знаю.

— Я должен поверить, что вам это сказали карты?

Горгенштейн хмурит тёмные брови и отодвигается от сидящей рядом Делии. То, что та сплетничала о нём с какой-то шарлатанкой, задело его больше, чем должно было бы.

— Лукреций, я сказала госпоже об этом лишь потому, что она может тебе помочь. Мы обе понимаем что ты не стал бы сотрудничать с Бромелем ни в чём, — мягко говорит девушка. — Он принуждает тебя… к чему-то очень плохому, да?

Тут до Лукреция начинает доходить, о чём толкуют две эти сумасшедшие, и жаркая волна стыда опаляет его щёки. Он слышал порой от своих одноклассников о неподобающем поведении некоторых священников, но неужто они могли подумать, что он… и епископ… Да ни в жизнь!

Горгенштейн вскакивает, нервно расстёгивая верхние пуговицы у рубашки.

— Я ухожу. Не намерен слушать ваши непристойности!

Делия и Медея недоумённо переглядываются.

— Ну… Наверное, это не очень приятно, но едва ли это может порочить тебя, Лука, — мягко говорит Делия, пытаясь взять его за руку. — В конце концов, от тебя не многое зависело…

Лука взрывается:

— Хватит!

Едва не опрокинув стол, парень рванул к приоткрытой двери. До неё оставался шаг, когда она с грохотом перед ним захлопнулась, а замок сам защёлкнулся.

Но что ещё более интересно, он почувствовал магию… весьма узнаваемую магию. Медея умела колдовать, и кажется, использовала в своих заклятиях и тьму.

Горгенштейн оборачивается, неверяще глядя на вставшую вслед за ним гадалку:

— Вы… волшебница?

На красивом лице гадалки появляется не слишком приятная улыбка, холодная и презрительная.

— Ведьма. В Орхане я никогда не училась. Впрочем, как и Делия. Что не мешает нам колдовать не хуже ваших лучших выпускников.

От вороха мыслей и предположений голова Луки начинает болеть.

— Ты тоже, Дели? Томас знает? А Жерар? — бормочет он едва слышно, но Делия, кажется, его отлично слышит.

— Нет, Томас не знает, — смущённо отвечает фрау Лекой, но сейчас молодой маг не верит ни этому смущению, ни самой Делии. Впрочем, бедный Томас наверное и на самом деле ничего не знает о коварстве своей невесты. — И мой племянник тоже. В нашем роду тёмный дар передаётся только по женской линии.

Значит, Делия тоже тёмная ведьма. И она знала, давно, возможно с самого начала, кем был Лука. И поэтому и была столь дружелюбна с ним. Зато стало понятно, что он совсем не верно растолковал намёки про епископа. Медея не имела в виду ничего дурного, но говорила… о ритуале очищения?

— Сядь, — мягко, но непреклонно говорит Медея. — Мы должны поговорить.

Лукреций упрямо мотает головой, сдвинувшись лишь к окну. Решёток на первом этаже нет, а значит вполне можно, создав дымную завесу, ускользнуть через окно. Впрочем, пока эти две не пытаются его зачаровать, можно было утолить собственное любопытство.

— О чём поговорить?

— О твоей силе, о твоих проблемах с церковью и о том, как из них лучше выпутаться.

— Проблемах?

— Разве то, что Бромель собирается взять тебя с собой в паломничество, не проблема?

— О-о-о, вы даже не представляете себе, какая!

— Вполне представляю, — сухо говорит Медея. — Доминик Бромель — енохианец, а эти святые братья виновны в смерти многих наследников тёмной силы. Не только настоящих чернокнижников, но и даже тех, в ком были лишь зачатки тьмы. Стоило кому-то из нас привлечь внимание ордена, как он тут же пропадал… Ты, впрочем, несмотря на долгое знакомство с Бромелем, всё ещё жив и на свободе. Очевидно, енохианцы решили подождать, пока ты войдёшь в полную силу, чтобы использовать с большей эффективностью. Небольшой маленький эксперимент, который, надеюсь, обойдётся им боком.

Вот тут Луке становиться на самом деле интересно:

— Вы знаете про енохианцев? И про… ритуал, в котором они используют тёмных?

— Ты про отъём силы или про жертвоприношение? Мы знаем кое-что, — спокойно кивает Медея, не отводя от юноши прекрасных тёмных глаз. — Впрочем, не так много, как хотелось бы. Ты, судя по всему, тоже успел набрать информации о наших давних врагах, так что мы могли бы обменяться ею и помочь друг другу. В конце концов, мы на одной стороне.

Гогенштейн нервно фыркает:

— Бромель вначале тоже говорил о помощи. И чем всё это для меня обернулось? Впрочем, я бы даже наверное обрадовался существованию таких же, как я… братьев… нет, сестёр по силе. Если бы вы честно открылись передо мной с самого начала, а не подсылали свою шпионку. Поверить не могу, Дели! Ты собираешься окольцевать моего брата лишь только для того, чтобы заручиться моей поддержкой в вашем противостоянии с енохианцами!

— Нашим противостоянием, Лука. Тебя оно тоже коснулось. И я с Томасом не только из-за тебя! — возмущается, правда несколько фальшиво на взгляд Луки, Делия.

Лукреций, грохоча башмаками, возвращается обратно, и скрестив руки на груди, садится.

— Ну, — несколько высокомерно говорит он. — Рассказываете всё что знаете, и без утайки, если хотите, чтобы я вам помогал.

Медея тяжело вздыхает, и тоже усаживается в кресло, промакивая мокрое пятно от чая, разлившееся на столе от резкого движения Луки.

— Вот так, моя девочка, — обращается она к Делии, — и ведут себя настоящие тёмные маги. Высокомерно, презрительно, и совершенно безрассудно. Неудивительно, что в отличие от нас, ведьм, наследники тёмной силы были уничтожены. Не считая тебя, Лукреций. Ты знаешь, к какому роду Тьмы ты принадлежишь, Горгенштейн?

Лукреций нервно облизывает пересохшие губы.

— Нет. А а вы?

Женщины переглядываются, и наконец Медея пожимает плечами:

— Есть некоторые догадки. Выбор не так уж велик. Всего учеников… первых тёмных магов, положивших начало семьям, где сила передавалась только через сыновей, было трое. Рейт Дуан, Махран Фарух… третье имя не будет названо, так как среди нас он получил иное прозванье — Предатель.

— Не хотелось бы мне оказаться связанным кровными узами с кем-то, кто получил такое прозвище, — скривил узкие губы Лукреций. — А вот второй… Махран, да? Я слышал его имя. Вот только от кого, не помню.

Ведьмы вновь обменялись взглядами.

— Что ж, возможно, ты вспомнишь больше. Как бы то ни было, все эти три рода до недавнего времени считались вымершими. Предатель… у него не было потомков. Говорят, он был проклят бесплодием. О роде Фарух я тоже давно же ничего не слышала. Впрочем, он был всегда достаточно малочисленнен, и держался особняком. В последний раз, когда я слышала что-то о Фарухах, речь шла о маге из Виарди… как там его звали, Дели?

— Палеос Фарок. Так его звали местные, — подсказала Лекой.

— Да, точно… уроженец юга, решивший, что сможет скрыться в Виарди. Имело смысл, с учётом того, что тёмных магов в этой стране не преследовали. Он был правой рукой местного князька, пока не помер от его же рук. Стал жертвой чужого наговора. Оказалось, что виардцы тоже не слишком доверяли тёмным. Это был последний тёмный маг, о котором я слышала. Это произошло… да, лет семьдесят назад.