Таким образом Екатерина овладела скипетром, которого она была так достойна. Сенаторы, генералы и знатнейшие духовные лица в тот же час составили и подписали манифест о провозглашении её императрицею. Документ этот заслуживает быть приведенным здесь, потому что опровергает рассказы некоторых писателей об устном завещании Пера Великого, будто бы объявленном им перед государственными сановниками, собравшимися вокруг его постели. Вот он[113]:

«Ведомо да будет всем, что по воле всемогущего Господа Бога, всепресветлейший державнейший Петр Великий, император и самодержец Всероссийский, отец отечества, государь всёмилостивейший, чрез двенадцатидневную жестокую болезнь от сего временного жития в вечное блаженство отыде; а о наследствии престола Российского не токмо единым его императорского величества, блаженной и вечно достойной памяти, манифестом февраля 5-го дня прошлого 1722 года в народ объявлено, но и присягою подтвердили все чины государства Российского, дабы быть наследником тому, кто по воле императора будет избран. А понеже в 1724 году удостоил короною и помазанием любезнейшую свою супругу, великую государыню нашу, императрицу Екатерину Алексеевну, за её к Российскому государству мужественные труды, как о том довольно объявлено в народе печатным указом прошлого 1723 года ноября 15-го числа: того для святейший синод и высокоправительствующий сенат и генералитет согласно приказали во всенародное известие объявить печатными листами, дабы все как духовного, так воинского и гражданского чина и достоинства люди о том ведали и ей всемилостивейшей, державнейшей, великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице Всероссийской верно служили».

Красноречивый архиепископ Феофан, напечатав свою надгробную речь с похвальным словом Петру Великому, присоединил туда и описание его кончины[114]. Он говорит, что во время болезни монарх показал горячую привязанность к своей религии, и что после общей консультации всех петербургских медиков, уверившись в опасности своего положения, которое хорошо понимал, зная устройство человеческого тела и характер своей болезни, он повелел повсеместно освободить и избавить от всякого взыскания и наказания лиц, содержавшихся по обвинениям в оскорблении величества и в воровстве, дабы они молились за упокой его души. Вот как рассказывает архиепископ о восшествии императрицы на престол:

«Мы считаем своею обязанностью рассказать, в каком положении находились между тем дела общественные. Вечером, перед кончиной императора, сенаторы и члены синода положили между собою, что если по воле божией. они лишатся своего отца, то безотлагательно соберутся, чтобы прежде чем народ узнает о смерти монарха, принять необходимые меры для сохранения общественного спокойствия. Всё это и было исполнено. Лишь только распространилась печальная весть, все сенаторы, главные генералы и некоторые из бояр собрались во дворце вместе с четырьмя членами синода, которые провели там ночь, и приступили к совещаниям о наследовании престола. По мнению большей части из них оно принадлежало царственной вдове, которая, в силу своего коронования, имела даже неоспоримое право на управление государством без всякого избрания. Другие полагали, что коронование не может давать столь обширных прав, потому что у большей части других народов супруги государей коронуются, не получая прав на наследование престола. Но некоторые указали на цель, с которою император короновал свою супругу, и объявили, что до похода в Персию, он объяснял свои виды четырем сенаторам и двум членам синода, находившимся теперь в числе присутствовавших на совещании, сказав: что хотя в России и нет такого обычая, но что необходимость требует этого, дабы после его смерти престол не оставался праздным, и присутствие наследника не подавало никакого повода к смятению и недоразумениям. Когда слышавшие слова эти из уст самого императора засвидетельствовали их достоверность, все согласились, что царствовать должна августейшая Екатерина. После того возник вопрос: следует ли обратиться к мнению народа и войска, или по крайней мере, офицеров; но многие, и в особенности генералитет, воспротивились тому, утверждая, что всякое промедление будет опасно, и что дело идет вовсе не об избрании, так как решено уже, кому принадлежит право наследования. Тогда единодушно постановлено было считать настоящую конференцию собравшейся не для избрания, а лишь для торжественной декларации.

Немедленно составлен был манифест, который подписали все присутствовавшие в собрании, и который потом разослан был во все провинции империи. Сенат, синод и генералитет возвещали им о кончине императора, о восшествии на престол августейшей Екатерины и приглашали всех подданных государства к присяге и повиновению её величеству. После того собрание испросило себе аудиенцию у императрицы, и когда государыня вышла из комнаты покойного императора, оно стало умолять ее не отказываться от принятия на себя бремени правления, порученного ей Богом и вечно достойные памяти супругом её. Слезы и горесть не давали ей много говорить, но в знак своего согласия она протянула правую руку для целования. Так по милости божией, менее чем в час времени, окончилось это великое дело». Таков рассказ Феофана. К словам его следовало бы присовокупить, что Екатерина, подобно Траяну, не хотела ничего знать о заговоре, замышлявшемся против неё.

Тело великого императора было с пышною церемониею предано земле в церкви Петропавловской крепости, и вместе с ним погребена младшая шестилетняя дочь покойного Наталия Петровна, развитая не по летам и умершая с горя, причиненного ей кончиною родителя.

Можно без преувеличения сказать, что герой этот совершил чудеса. Он преобразовал совершенно нравы России, и несмотря на громадные траты по поводу стольких войн и сооружений, не смотря на множество погибших при том людей, рассчитано, что он сошел с престола втрое богаче и могущественнее, чем был при восшествии на него. Всё великое, сделанное в последующие царствования, было им начато или задумано. Никогда человек не совмещал в себе стольких должностей и не нес столько трудов. Он был законодателем государства и церкви, воином на море и на суше, математиком, лоцманом, архитектором, строителем кораблей, хирургом, плотником, — и всё это с необыкновенным знанием дела; имел прекрасные сведения во многих науках, искусствах и ремеслах, наконец сверх всего обладал великим даром управления государством. Правда, открытие С.-Петербургской Академии наук совершилось с лишком через год после его смерти, но основателем её был он, и находящиеся в её кабинетах сокровища любопытных предметов по естественной истории, в особенности по части анатомии, были собраны им. Он отдавал строгие приказания присылать со всех концов своей обширной империи редкие и чудовищные произведения природы. Щедрость его не имела пределов, когда дело шло о поощрении полезных талантов, а полезным он называл не только то, что служило к увеличению могущества государства, но и то, что способствовало счастию и просвещению отдельных лиц. Никогда не замечали, чтоб он страшился опасности, но из этого не следует еще, чтоб он верил в предопределение, потому что никогда также и не подвергал себя опасности безрассудно, за исключением лишь некоторых случаев, где уверенность в своем искусстве и в знании морского дела придавали ему смелости. Внешнего лоска ему не удалось приобрести; но имел ли он на то время, он, который занят был преобразованием государства? При многих добродетелях, он имел и два преобладающих порока — вспыльчивость и любовь к горячим напиткам. Воспитание могло бы искоренить их; но его воспитание было дурно и только способствовало развитию их. Впрочем вспыльчивость была у него следствием его пламенного темперамента, и ему-то он обязан был тою деятельностью и тою настойчивостью, которых требовала его реформа. Был ли он жесток? Это вопрос нерешенный. Он сочувствовал малейшим горестям людей честных, перевязывал раненных, лечил больных. Кровавая строгость допускалась им лишь тогда, когда того требовали правосудие и благо государства. Они часто предписывали ее, и иногда в ужасных размерах, но таково было положение дел. Поэтому он стоически мог смотреть на казни; рассказывают даже, что он до своих путешествий сам собственноручно казнил. Но остережемся делать отсюда заключения о его жестокости. Если мы назовем этим именем действия, очищающие землю от преступников, то можем увлечься до хулы полубогов, которые в дни битв проливают и заставляют проливать столько благородной крови. Несомненно впрочём то, что Петр Великий был одним из тех смертных, которым справедливо удивляются, — смертных, рожденных для прославления своего века в летописях мира, и Небо, увенчавшее жизнь его столькими славными успехами, щедро воздало должное памяти его, открыв путь к наследованию Российского престола Екатерине II-й.